Неточные совпадения
В круге людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили от него, две или три упали на
пол; к чану подскочила маленькая, коротковолосая женщина, — размахивая широкими рукавами рубахи, точно
крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки...
Он отскочил
в сторону, личико его тревожно и радостно дрожало, он размахивал руками, притопывал, точно собираясь плясать,
полы его сюртука трепетали подобно
крыльям гуся, и торопливо трещал сухой голосок...
Роща редела, отступая от дороги
в поле, спускаясь
в овраг; вдали, на холме, стало видно мельницу, растопырив
крылья, она как бы преграждала путь. Самгин остановился, поджидая лошадей, прислушиваясь к шелесту веток под толчками сыроватого ветра,
в шелест вливалось пение жаворонка. Когда лошади подошли, Клим увидал, что грязное колесо лежит
в бричке на его чемодане.
Он был как будто один
в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его
полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет
в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей
крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него
в лапах.
Английский народ при вести, что человек «красной рубашки», что раненный итальянской пулей едет к нему
в гости, встрепенулся и взмахнул своими
крыльями, отвыкнувшими от
полета и потерявшими гибкость от тяжелой и беспрерывной работы.
В этом взмахе была не одна радость и не одна любовь —
в нем была жалоба, был ропот, был стон —
в апотеозе одного было порицание другим.
Стояла я
в церкви у ранней обедни, а
в алтаре и ходят двое, как туманы, видно сквозь них всё, светлые, светлые, и
крылья до
полу, кружевные, кисейные.
Бешено звенела гитара, дробно стучали каблуки, на столе и
в шкапу дребезжала посуда, а среди кухни огнем пылал Цыганок, реял коршуном, размахнув руки, точно
крылья, незаметно передвигая ноги; гикнув, приседал на
пол и метался золотым стрижом, освещая всё вокруг блеском шелка, а шелк, содрогаясь и струясь, словно горел и плавился.
Полет их очень быстр, и от частого маханья
крыльями происходит особенный звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный звук слышен отчасти
в полете стрепета.
2) Большой дрозд рябинник, несколько поменьше серого дрозда; он очень любит клевать рябину, почему и назван рябинником; пестрины на нем довольно крупны; они лежат
в виде продолговатых темно-коричневых пятен по серо-желтоватому
полю; спина и верхние перышки на
крыльях коричневые с темно-сизыми оттенками; глаза и клюв темного, почти черного цвета.
Полет их резвее
полета крякуш; они чаще машут
крыльями и производят свист
в воздухе, что происходит от особенного устройства их
крыльев, которые не так широки, но длинны.
Пигалица имеет особенные, кругловатые
крылья и машет ими довольно редко, производя необыкновенный, глухой шум; летает, поворачиваясь с боку на бок, а иногда и
в самом деле совсем перевертывается на воздухе: этот
полет принадлежит исключительно пигалицам.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает по
полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода,
в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными
крыльями или вздумает приласкаться к своей дружке, то нельзя без смеха смотреть на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение!
Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по ветру вследствие устройства своих небольших
крыльев, слабости сил и
полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и плохо летающая, переноситься через огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму
в теплом климате?
Витютин имеет также особенный
полет: слетев с дерева, сначала он круто берет вверх и, ударя одним
крылом об другое или обоими
крыльями о свои бока, производит звук, весьма похожий на хлопанье
в ладони, который повторяется несколько раз; потом витютин направляет свой
полет немного вниз и летит уже прямо, обыкновенным образом, но всегда очень сильно и скоро.
Глаза темные, брови широкие и красные, голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его голова и шея покрыты очень темными, но
в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному
полю, а спина и особенно верхняя сторона
крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой
крыльев под плечными суставами ярко-белый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый; ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому
полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под
крыльями подбой также белый;
в крыльях три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами на концах; хвост короткий, весь
в мелких серых пестринках; на каждом хвостовом пере, на палец от конца, лежит поперек темная узенькая полоска; ноги бледно-зеленоватого цвета.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному
полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на
крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона
крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти
в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною
в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых
в основании перьев, которые лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому
полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами,
крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами;
в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Нырки, чернь и свиязь чаще всех машут
крыльями и быстрее рассекают воздух: шум от их
полета сливается
в один дребезжащий, пронзительный свист.
В Малороссии называют стрепета хохотва, имя тоже чрезвычайно выразительное. Великороссы дали стрепету название по его взлету, по трепетному, видимому движению его
крыльев, а малороссы — по особенным звукам, производимым его
полетом. Действительно, эти дребезжащие звуки похожи на какой-то странный, отдаленный хохот.
— Еще бы они не
скрыли! — подхватил Петр Петрович. — Одного
поля ягода!.. Это у них так на две партии и идет: одни по лесам шляются, а другие, как они сами выражаются, еще мирщат, дома и хлебопашество имеют, чтобы пристанодержательствовать этим их бродягам разным, — и поверите ли, что
в целой деревне ни одна почти девка замуж нейдет, а если поступает какая
в замужество, то самая загоненная или из другой вотчины.
Лодка выехала
в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь
крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного
полета. Должно быть, здесь, где-нибудь
в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег на корму навзничь и долго глядел вверх на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались
в розовый цвет.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку
в окно и то приподнимал ткань на престоле, то играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги священника и дьячка громко раздавались по каменному
полу в пустой церкви; голоса их уныло разносились по сводам. Вверху,
в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум
крыльев их и звон колоколов заглушали иногда службу…
По крайней мере
в его манере
скрывать настоящие лета не видно было суетной претензии нравиться прекрасному
полу.
Воздух был благораствореннейший; освещение теплое; с
полей несся легкий парок;
в воздухе пахло орешиной. Туберозов, сидя
в своей кибитке, чувствовал себя так хорошо, как не чувствовал давно, давно. Он все глубоко вздыхал и радовался, что может так глубоко вздыхать. Словно орлу обновились
крылья!
Играли на
полях певучие вьюги, осеняя холмы белыми
крыльями, щедро кутая городок
в пышные сугробы снега, выли по ночам голодные, озябшие волки, и, отвечая им, злобно лаяли трусоватые окуровские собаки.
Матвей смотрел
в сторону города:
поле курилось розоватым паром, и всюду на нём золотисто блестели красные пятна, точно кто-то щедро разбросал куски кумача. Солнце опустилось за дальние холмы, город был не виден. Зарево заката широко распростёрло огненные
крылья, и
в красном огне плавилась туча, похожая на огромного сома.
И бояре князю отвечали:
«Смутен ум твой, княже, от печали.
Не твои ль два сокола, два чада
Поднялись над
полем незнакомым
Поискать Тмуторокани-града
Либо Дону зачерпнуть шеломом?
Да напрасны были их усилья.
Посмеявшись на твои седины,
Подрубили половцы им
крылья,
А самих опутали
в путины».
Вечерний сумрак окутал
поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала
в воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода по воде; казалось, что где-то далеко летит огромная птица и это её широкие
крылья бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал. От этого ему стало ещё приятнее… И один среди
поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Одни из них стремятся достичь до купола небес плавным
полетом сокола, широко распростирая
крылья и как бы не двигая ими, другие — играют, кувыркаются
в воздухе, снежным комом падают вниз и снова, стрелою, летят
в высоту.
Растрепанный, взъерошенный, он двигал по
полу ногами, пытаясь встать; двое черных людей держали его под мышки, руки его висели
в воздухе, как надломленные
крылья, и он, клокочущим от рыданий голосом, кричал Фоме...
Но вот послышалось шарканье туфель, и
в комнатку вошел хозяин
в халате и со свечой. Мелькающий свет запрыгал по грязным обоям и по потолку и прогнал потемки. Тетка увидела, что
в комнатке нет никого постороннего. Иван Иваныч сидел на
полу и не спал.
Крылья у него были растопырены и клюв раскрыт, и вообще он имел такой вид, как будто очень утомился и хотел пить. Старый Федор Тимофеич тоже не спал. Должно быть, и он был разбужен криком.
Когда общество тронулось, я,
в совершенном безразличии, пошел было за ним, но, когда его
скрыла следующая дверь, я, готовый упасть на
пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему у стены широкого прохода, и сел на него
в совершенном изнеможении.
На нас никто не обращал внимания. Тогда я сунул ему пол-арбуза и кусок пшеничного хлеба. Он схватил всё это и исчез, присев за груду товара. Иногда оттуда высовывалась его голова
в шляпе, сдвинутой на затылок, открывавшей смуглый, потный лоб. Его лицо блестело от широкой улыбки, и он почему-то подмигивал мне, ни на секунду не переставая жевать. Я сделал ему знак подождать меня, ушёл купить мяса, купил, принёс, отдал ему и стал около ящиков так, что совершенно
скрыл франта от посторонних взглядов.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни,
в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка;
в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить
в поле, а
в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это делается для того, чтоб задержать
полет голубя и чтоб,
в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним не справиться; нужно придержать голубиные
крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову.
Когда зрители уселись и простыни раздвинулись,
в раме, обтянутой марлей, взорам предстали три фигуры живой картины,
в значении которых не было возможности сомневаться: Любинька стояла с большим, подымающимся с
полу черным крестом и
в легком белом платье; близ нее, опираясь на якорь, Лина
в зеленом платье смотрела на небо, а восьмилетний Петруша
в красной рубашке с прелестными
крыльями, вероятно, позаимствованными у белого гуся, и с колчаном за плечами целился из лука чуть ли не на нас.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским
полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди.
Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени
кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
Нил. За хлеб-соль вашу я платил трудом и впредь платить буду, а воле вашей подчиняться не могу. Вы вон хотели женить меня на дуре Седовой, потому только, что за нею десять тысяч приданого. На что мне ее нужно? А
Полю я люблю… Давно люблю и ни от кого это не
скрывал. Всегда я жил открыто и всегда буду так жить. Укорять меня не
в чем, обижаться на меня не за что.
Птицы замедляли
полет, судорожно взмахивали
крыльями и падали на землю, медведи зябли
в берлогах и выходили тощие, испуганные и злые… Охотники на белок прекратили из-за этих озлобленных медведей свой промысел.
В заговоре как бы растут и расправляются какие-то
крылья, от него веет широким и туманным
полем, дремучим лесом и тем богатым домом, из которого ушел сын на чужую сторону.
Э! сколько бы ни ждала, никогда не дождется, потому что
в этот час над
полями и лесами, над горами, ярами и долинами Хапун тащит хозяина патынков по воздуху, взмахивая
крыльями и хоронясь от христианского глаза.
Он взмахнул
крыльями, взлетел сажени на две над плотиной и опять, как коршун, кинулся на бедного Янкеля, запустивши
в спину его лапсердака свои когти и прилаживаясь к
полету…
Тут есть на
поле слова, слабо написанные каким-то рыжим борщом рукой Овцебыка. С трудом разбираю: «Васька глупец! Зачем ты не поп? Зачем ты обрезал
крылья у слова своего? Не
в ризе учитель — народу шут, себе поношение, идее — пагубник. Я тать, и что дальше пойду, то больше сворую».
Кроме того, что я имел особенную охоту к наблюдению за жизнью и нравами всего живущего
в природе, меня подстрекнули слова Фукса, который сказал, что бабочки, выводящиеся дома, будут самыми лучшими экземплярами, потому что сохранят всю первородную яркость и свежесть своих красок; что бабочки, начав летать по
полям, подвергаясь дождям и ветрам, уже теряют несколько, то есть стирают или стряхивают с себя цветную пыль, которою,
в виде крошечных чешуек, бывают покрыты их
крылья, когда они только что выползут из скорлупы хризалиды, или куколки, и расправят свои сжатые члены и сморщенные крылушки.
Махаон принадлежит к числу крупных наших бабочек;
крылья имеет не круглые, а довольно длинные и остроконечные, по желтому основанию испещренные черными пятнами, жилками и клетками; передние
крылья перевиты по верхнему краю тремя черными короткими перевязками, а по краю боковому, на черной широкой кайме, лежат отдельно,
в виде оторочки, желтые полукружочки, числом восемь; к туловищу,
в корнях
крыльев, примыкают черные углы
в полпальца шириною; везде по желтому
полю рассыпаны черные жилки, и все черные места как будто посыпаны слегка желтоватою пылью.
Любка взмахнула обеими руками, отчаянно взвизгнула и пошла за ним; сначала она прошлась боком-боком, ехидно, точно желая подкрасться к кому-то и ударить сзади, застучала дробно пятками, как Мерик каблуками, потом закружилась волчком и присела, и ее красное платье раздулось
в колокол; злобно глядя на нее и оскалив зубы, понесся к ней вприсядку Мерик, желая уничтожить ее своими страшными ногами, а она вскочила, закинула назад голову и, взмахивая руками, как большая птица
крыльями, едва касаясь
пола, поплыла по комнате…
Девушка постояла, посмотрела ему
в спину, повернулась и ушла. С больным чувством обиды возвратилась она домой, уселась на
полу, на маленькую скамеечку, за каким-то коленкором, который
в тот день
кроила, и, положив на колени подпертую ладонями голову, заплакала тихо, беззвучно, но горько.
С отчаянными криками и писком они вздымались высоко-высоко, кружились
в воздухе, черкая его
крыльями в зигзагах своего
полета, и, как ошалелые, где бы улетать скорее от пожара, они, напротив того, ныряли
в самое пламя, пропадали
в облаках дыма…
Подобно белой птице с черными
крыльями, я лечу, почти не касаясь
пола, по кругу и не узнаю наших гостей, кажется, зачарованных моей пляской… Легкий одобрительный шепот, как шелест ветра
в чинаровой роще, перелетает из конца
в конец зала… Старики отошли от карточных столов и присоединились к зрителям. Отец пробрался вперед, любуясь мною, он восхищен, горд, я слышу его ободряющий голос...
—
В полете к небу,
в паренье к огнезрачному престолу творца крестное знаменье
крылья означает, — сказала Варенька.