Неточные совпадения
Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и
людей, она мчалась на край
поселка и пряталась
в глубине большого сада,
в одном ей известном месте.
Около изб не было видно ни
людей, ни деревьев, ни теней, точно
поселок задохнулся
в горячем воздухе и высох.
Обнять захотелось мне его: жалко Костю, и Христа жалко, и тех
людей, что остались
в посёлке, — весь человеческий мир. И себя. Где моё место? Куда иду?
Поглядываю я из-за деревьев
в лощину — хрипит завод, словно сильного
человека душит кто-то. Кажется, что по улицам
посёлка во тьме
люди друг за другом гонятся, борются, храпят со зла, один другому кости ломают. А Иван, не торопясь, спускается вниз.
Это были пустые, тогда еще совсем не заселенные гавани и рейды, — по берегам которых ютилось несколько хижин манз (беглых китайцев), занимавшихся на своих утлых лодчонках добычей морской капусты, — с девственными лесами,
в которых, по словам манз, бродили тигры и по зимам даже заходили к
поселкам, нападая на скот и, случалось, на неосторожных
людей.
Между тем сегодня ночью три
человека, — два из них — вот они, третий скрылся, записавшись вчера вечером
в Красную Армию, ночью сделали налет на
поселок, взыскали
в свою пользу контрибуцию с гражданина Агапова, награбили у него золотых вещей, белья, даже женских рубашек.
Во всех эшелонах шло такое же пьянство, как и
в нашем. Солдаты буйствовали, громили железнодорожные буфеты и
поселки. Дисциплины было мало, и поддерживать ее было очень нелегко. Она целиком опиралась на устрашение, — но
люди знали, что едут умирать, чем же их было устрашить? Смерть — так ведь и без того смерть; другое наказание, — какое ни будь, все-таки же оно лучше смерти. И происходили такие сцены.
Шел солдат на станцию, с побывки на позицию возвращался. У опушки
поселок вилами раздвоился: ни столба, ни надписи, — мужичкам это без надобности. Куда, однако, направление держать? Вправо аль влево? Видит, под сосной избушка притулилась, сруб обомшелый, соломенный козырек набекрень,
в оконце, словно бельмо, дерюга торчит. Ступил солдат на крыльцо, кольцом брякнул: ни
человек не откликнулся, ни собака не взлаяла.
Она продолжала стоять у окна, хотя
поселок принял уже свой обычный вид, только дальше
в степи виднелась удалявшаяся группа
людей.
— Не узнаю тебя, атаман, чему радуешься. Краль завели… Это-то и неладно, перепортятся вконец, к ратному делу годиться не будут… Только я наших
людей знаю. Не из таковских… Смута выйдет, все пристанут к тем, кто из
поселка тягу задаст на вольную волюшку,
в степь просторную, куда и крали денутся, бросят, не жалеючи. Для казака нет лучшей крали, как пищаль да меч булатный…
Озабоченный как внутренними смутами, так и внешними делами — непрестанными войнами, царь Иоанн Васильевич не мог ни утвердить свою власть над далекой Сибирью, ни охранить спокойствия русских владений между Камою и Двиною, где издавна уже были
поселки людей, привлеченных туда естественным изобилием почвы, дешевизной жизненных припасов и выгодами мены с соседними полудикими охотничьими народами, доставлявшими
в изобилии драгоценные меха.
Стрельцам отвели избы
в новопостроенном
поселке, где жили ушедшие
в поход Ермак и его
люди.
Было уже под вечер.
В поселке он застал оживление. Круг уж был собран Иваном Кольцом, решали поход половины
людей по жребию.
Сколько верст я прошла — я не знала, не знала и
в какую сторону шла. Наконец, после нескольких дней пути я окончательно выбилась из сил, мои башмаки разорвались, ноги распухли и были
в крови, я вся была как разбитая. По счастью, я пришла
в небольшой
поселок — он оказался, как я узнала потом, по иркутскому тракту. Меня приняли добрые
люди и дали мне приют
в избе. За это я стала им работать.
Вскоре один из гонцов, разосланных
в разные стороны, принес известие, что Ермак с
людьми возвращается
в поселок, что ночью готовилось нападение кочевников на усадьбу, им предупрежденное.
Слух действительно оправдался. Иван Кольцо со своими
людьми вернулся
в поселок и привел за собой пленного мурзу. Остяки и вогуличи были прогнаны за Каменный пояс. Об этом доложил Ермак Тимофеевич Семену Иоаникиевичу.
— А вы разве не боитесь, что вас кто-нибудь узнает
в поселке и на заимке?.. Если же это случится, что будут говорить… Есть много злых
людей, Марья Петровна!
Люди между тем шли по направлению к указанному месту их будущего
поселка. Все они были, как мы уже сказали, молодец к молодцу, высокие, рослые, с открытыми, чисто русскими лицами, полными выражения отваги, презрения к смерти, но не зверства и злобы, что несомненно как тогда, так и теперь предполагалось
в разбойниках, хотя, как мы уже имели случай заметить, с представлением о разбойнике соединялся менее страх, чем сожаление.
Ксения Яковлевна взглянула по направлению руки своей сенной девушки. Сердце у нее радостно забилось. По дороге, прилегающей к
поселку, но еще довольно далеко от хором, двигалась группа всадников,
человек пятьдесят, а впереди ехал, стройно держась
в седле и, казалось, подавляя своею тяжестью низкорослую лошадку, красивый статный мужчина. Скорее зрением сердца, нежели глаз, которые у нее не были так зорки, как у Домаши, Ксения Яковлевна узрела
в этом едущем впереди отряда всаднике Ермака Тимофеевича.
Ермак повел его
в поселок. Миновав свою избу, он постучал
в окно соседней и приказал выскочившему казаку собрать
людей…
Берег реки Чусовой
в этом месте представлял собой большую поляну, граничащую с высоким вековым густым лесом. Утомленные непривычной работой веслами, — за время жизни
в строгановском
поселке люди успели облениться, — и после бессонной ночи казаки на мягкой траве заснули как убитые.