Неточные совпадения
— Наш народ — самый свободный на
земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не любит. Он — штучки любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять — на пробу. Да, на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти
в пустыни,
в пески, искать Опоньское царство.
Опять-таки и то взямши, что никто
в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы
в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей
земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там
в пустыне египетской
в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены
в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять
в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того,
в трех словах,
в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость
земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом
в пустыне?
«Да,
в центре бывшей
пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо — востоке, уже обращено
в благодатнейшую
землю,
в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось
в старину, что она «кипит молоком и медом».
— Но нет, прежде я хочу же знать, как это сделалось?» — «Что?» — «То, что бесплодная
пустыня обратилась
в плодороднейшую
землю, где почти все мы проводим две трети нашего года».
Пришел он
в лес дремучий, темный, неисходимый, пал на
землю и возрыдал многими слезами:"О прекрасная мати-пустыня! прими мя грешного, прелестью плотскою яко проказою пораженного!
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра
земля; скитался я
в лесах дремучих со зверьми дикиими,
в пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
А потому, если отбывающий начальник учинил что-нибудь очень великое, как, например: воздвигнул монумент, неплодоносные
земли обратил
в плодоносные, безлюдные
пустыни населил, из сплавной реки сделал судоходную, промышленность поощрил, торговлю развил или приобрел новый шрифт для губернской типографии, и т. п., то о таких делах должно упомянуть с осторожностью, ибо сие не всякому доступно, и новый начальник самое упоминовение об них может принять за преждевременное ему напоминание: и ты, дескать, делай то же.
Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко
в небо и ищут жизни
в пустыне знойной.
Старик Джиованни Туба еще
в ранней молодости изменил
земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное страстью, эта
пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть
в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой
земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало дает радости — мало!
И только одно спасло его
в эти дни от самоубийства: та желтая тошнота, тревога предчувствия, знак идущего, верная подруга незавершенной жизни, при появлении которой не верилось ни
в университет, ни
в свое лицо, ни
в свои слова. Нужно только подождать, еще немного подождать: слишком грозен был зов взволнованной
земли, чтобы остаться ему гласом вопиющего
в пустыне.
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя
землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И зло наскучило ему.
— Видеть Кавказ, — внушает Серафим, — значит видеть истинное лицо
земли, на коем — не противореча — сливаются
в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ — проба сил человека: слабый дух подавляется там и трепещет
в страхе пред силами
земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во глубину небесных
пустынь, а вершина эта — престол молний.
Сии избранные мужи должны были от берегов Невы до гор Рефейских, до морей Азовского, Каспийского и далее, видеть и описать Россию
в трех царствах Природы, проникнуть во внутренность
пустынь, во глубину пещер и лесов дремучих, где око наблюдателя еще никогда не примечало за творческою Натурою, где она искони действовала уединенно или пред свидетелями невнимательными; исчислить минералы
в недрах
земли, растения на зеленых коврах ее, животных
в трех стихиях и, таким образом, собрать богатства для Российской Естественной Истории.
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев
в Россию, и звук секиры раздался
в диких лесах;
пустыни оживились людьми и селениями; плуг углубился
в свежую
землю, и Природа украсилась плодами трудов человеческих.
Мы ложились на спины и смотрели
в голубую бездну над нами. Сначала мы слышали и шелест листвы вокруг, и всплески воды
в озере, чувствовали под собою
землю… Потом постепенно голубое небо как бы притягивало нас к себе, мы утрачивали чувство бытия и, как бы отрываясь от
земли, точно плавали
в пустыне небес, находясь
в полудремотном, созерцательном состоянии и стараясь не разрушать его ни словом, ни движением.
Но из-за стены не было никакого ответа. Продолжалось равномерное бормотание и еще звуки движения. «Верно, он кланяется
в землю, — думала она. — Но не откланяется он, — проговорила она. — Он обо мне думает. Так же, как я об нем. С тем же чувством думает он об этих ногах», — говорила она, сдернув мокрые чулки и ступая босыми ногами по койке и поджимая их под себя. Она посидела так недолго, обхватив колени руками и задумчиво глядя перед собой. «Да эта
пустыня, эта тишина. И никто никогда не узнал бы…»
Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега
в море. Вонзаясь острым шпилем
в безграничную
пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала
землю. Оттуда, с ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.
Туча осталась теперь справа, а впереди,
в жёлтом море хлеба, был виден маленький тёмный островок леса и кое-где среди холмистой
пустыни, ярко залитой солнцем, бросались
в глаза широкие чёрные ленты вспаханной
земли, одинокие
в богатой ниве.
Как труп
в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и
земли,
Глаголом жги сердца людей».
Так, вероятно,
в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так
в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на
землю свои косматые валы и ревом своим гнал его
в пустыню.
—
В странстве жизнь провождаем, — ответил Варсонофий. — Зимним делом больше по деревням, у жиловых христолюбцев, а летом во странстве, потому — не холодно… Ведь и Господь на земле-то во странстве тоже пребывал, оттого и нам, грешным, странство подобает… Опять же теперь последни времена от козней антихриста подобает хранити себя —
в горы бегати и
в пустыни,
в вертепы и пропасти земные.
О, Египет, Египет, Египет! Горе, горе тебе! От одной горной цепи до другой горной цепи разносишь ты плач и стоны детей и жен твоих! Как смрадный змей, пресмыкаешься ты между двух
пустынь! Горе тебе, народ грешный, народ, отягченный беззаконием, племя злодеев, дитя погибели! Вот, пески
пустыни засыпят вас! Куда вас еще бить, когда вся голова ваша
в язвах и сердце исчахло! От подошвы до темени нет
в вас здорового места!
Земля ваша пуста, поля ваши на глазах ваших поедают чужие!
Все чернее ложатся тени, обуевая сирые, немощные души; глубже бороздят трещины иссыхающую
землю; все явнее уходит Церковь с исторического горизонта
в пески
пустыни.
Приму и это. Еще не нарекла меня своим именем
Земля, и не знаю, кто я: Каин или Авель? Но принимаю жертву, как принимаю и убийство. Всюду за тобою и всюду с тобою, человече. Будем сообща вопить с тобою
в пустыне, зная, что никто нас не услышит… а может, и услышит кто-нибудь? Вот видишь: я уже вместе с тобою начинаю верить
в чье-то Ухо, а скоро поверю и
в треугольный Глаз… ведь не может быть, честное слово, чтобы такой концерт не имел слушателя, чтобы такой спектакль давался при пустом зале!
Высоко над полями стояло небо и тоже смотрело
в себя; где-то за спиной Юрасова заходило солнце и по всему простору
земли расстилало длинные, прямые лучи, — и никто не смотрел на него
в этой
пустыне, никто не думал о нем и не знал.
Дикарь, отступник общества, он бежит красавиц, бежит веселия
в пустыню своей души и там,
в тоске неизъяснимой,
в слезах вдохновения, на коленах перед своим идеалом, молит его сойти на
землю,
в его скудельную обитель.
— Молва и слава о подвигах моего предместника огласилась во всех концах
земли русской, сердце мое закипело святым рвением — я отверг прелесть мира, надел власяницу на телесные оковы и странническим посохом открыл себе дорогу
в пустыню Соловецкую, обрел прах предместников моих, поклонился ему, и искра твердого, непоколебимого намерения, запавшая мне
в душу, разрослась
в ней и начала управлять всеми поступками моими.
В трех искушениях, отвергнутых Христом
в пустыне, «предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа,
в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на
земле».
Так, прыгая с материка на материк, добрался я до самой серой воды, и маленькие плоские наплывы ее показались мне
в этот раз огромными первозданными волнами, и тихий плеск ее — грохотом и ревом прибоя; на чистой поверхности песка я начертил чистое имя Елена, и маленькие буквы имели вид гигантских иероглифов, взывали громко к
пустыне неба, моря и
земли.