Точно
в пьяном угаре, роились, сшибались и путались яркие, но незаконченные образы, неслись мимо в неудержимом ослепительном вихре, и все устремлялись к одному — к побегу, к воле, к жизни.
Андрей Иванович слушал, и разные чувства поднимались в нем; он и гордился, и радовался; и грустно ему было: где-то в стороне от него шла особая, неведомая жизнь, серьезная и труженическая, она не бежала от сомнений и вопросов, не топила их
в пьяном угаре; она сама шла им навстречу и упорно добивалась разрешения.
Неточные совпадения
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился
в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб не страдая ни о ком,
Себя сгубить,
В угаре пьяном.
Этот — грамотный, расторопный и жуликоватый с быстрым складным говорком — не был ли он раньше
в половых?» И видно было также, что их действительно пригнали, что еще несколько дней тому назад их с воем и причитаниями провожали бабы и дети и что они сами молодечествовали и крепились, чтобы не заплакать сквозь
пьяный рекрутский
угар…
С окончанием войны
пьяный угар прошел и наступило веселое похмелье конца пятидесятых годов.
В это время Париж уже перестал быть светочем мира и сделался сокровищницей женских обнаженностей и съестных приманок. Нечего было ждать оттуда, кроме модного покроя штанов, а следовательно, не об чем было и вопрошать. Приходилось искать пищи около себя… И вот тогда-то именно и было положено основание той"благородной тоске", о которой я столько раз упоминал
в предыдущих очерках.
Неизвестно, осуществилась ли эта новая «идея» Кукишева, но известно, что целый год длился этот
пьяный угар и
в продолжение этого времени ни городская управа, ни земская таковая ж не обнаружили ни малейшего беспокойства относительно господ Кукишева и Люлькина.
Чувствуя, что сегодня
в нём родилось и растёт что-то новое, он вышел
в сад и, вдохнув всею силою груди душистый воздух, на минуту
опьянел, точно от
угара, сладко травившего кровь.
Я знаю многих, которые утверждают, что только теперь и слышатся
в литературе трезвенные слова. А я так, совсем напротив, думаю, что именно теперь-то и начинается
в литературе
пьяный угар. Воображение потухло, представление о высших человеческих задачах исчезло, способность к обобщениям признана не только бесполезною, но и прямо опасною — чего еще
пьянее нужно! Идет захмелевший человек, тыкаясь носом
в навозные кучи, а про него говорят: вот от кого услышим трезвенное слово.
Я дрожащими руками разорвал конверт. Было написано много, на двух вырванных из тетради четвертушках линованной бумаги. Перед испуганными глазами замелькали отрывки фраз: «Когда ты прочтешь это письмо, меня уж не будет
в живых… Открой дверь при Фене… Скажи ей, что я самоубийца… согласится дать показание. Вчера воротился сильно
пьяный и, должно быть, закрыл трубу, когда еще был
угар».
В душе своей госпожа Караулова носит идеал человека, каким он должен быть по Христу, действительность же — с ее благообразными старичками, наливающими пиво
в лампадку, с ее
пьяным угаром, оскорблениями, быть может, побоями — разрушает и оскверняет этот чистый образ.