Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть,
в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Неточные совпадения
Писал Макар Иванович из
разных концов России, из
городов и монастырей,
в которых подолгу иногда проживал.
Дорога здесь была бойкая, по ней
в город и из
города шли и ехали «без утыху», а теперь
в особенности, потому что зимний путь был на исходе, и
в город без
конца тянулись транспорты с дровами, сеном и
разным деревенским продуктом.
По поводу посторонних у меня тоже есть одна мысль, что вышеозначенные члены первой пятерки наклонны были подозревать
в этот вечер
в числе гостей Виргинского еще членов каких-нибудь им неизвестных групп, тоже заведенных
в городе, по той же тайной организации и тем же самым Верховенским, так что
в конце концов все собравшиеся подозревали друг друга и один пред другим принимали
разные осанки, что и придавало всему собранию весьма сбивчивый и даже отчасти романический вид.
Потому, когда я пожаловался на него, государь чрезвычайно разгневался; но тут на помощь к Фотию не замедлили явиться
разные друзья мои: Аракчеев [Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — временщик, обладавший
в конце царствования Александра I почти неограниченной властью.], Уваров [Уваров Сергей Семенович (1786—1855) — министр народного просвещения с 1833 года.], Шишков [Шишков Александр Семенович (1754—1841) — адмирал, писатель, президент Российской академии, министр народного просвещения с 1824 по 1828 год.], вкупе с девой Анной, и стали всевозможными путями доводить до сведения государя, будто бы ходящие по
городу толки о том, что нельзя же оставлять министром духовных дел человека, который проклят анафемой.
Брошенная, оставленная всеми, старая дева еще более исполнилась негодованием и ненавистью, окружила себя
разными приживающими старухами, полунабожными и полубродячими, собирала сплетни со всех
концов города, ужасалась развратному веку и ставила себе
в высокое достоинство свое бесконечное девство.
Так,
в одной жалобе, посланной им
в Петербург на местного губернатора, он писал без запятых и точек: «
в бытность мою
в губернском
городе на выборах я однажды встретился с господином начальником губернии и был изруган им подлецом и мошенником», а
в другой раз,
в просьбе, поданной
в уголовную палату, устроил, конечно с умыслом,
в разных местах подчистки некоторых слов
в таком порядке, что получил возможность
в конце прошения написать следующую оговорку: «а что
в сем прошении по почищенному написано, что судившие меня, члены, уголовной, палаты, все, до, одного, взяточники, подлецы, и, дураки, то это все верно и прошу
в том не сомневаться…»
В конце каждого месяца Гордей Евстратыч исправно отправлялся
в город Екатеринбург, где скоро сошелся с другими золотопромышленниками, с богатыми комиссионерами, скупавшими ассигновки у мелких золотопромышленников, и с
разными другими дельцами и темными личностями, ютившимися около золотого козла.
Конечно. Я предпринимаю героическое решение.
В одно прекрасное утро, покуда «губерния» шнырит по
разным концам города, я уплачиваю мой счет
в Grand Hotel и тайком перебираюсь
в скромные chambres garnies, [меблированные комнаты.] на Гороховой.
Мы уже видели, что он здесь почти не действует для достижения своей главной цели; только раз видим мы, что он уходит за 60 верст для примирения поссорившихся земляков, живших
в Троицком посаде, да
в конце его пребывания
в Москве упомянуто, что он разъезжал по
городу и видался украдкой с
разными лицами.
26-го и 27-го мая
город вспыхивал с
разных концов, но эти пожары, которые вскоре тушились, казались уже ничтожными петербургским жителям, привыкшим
в предыдущие дни к огню громадных размеров, истреблявшему целые улицы, целые кварталы. Говоря сравнительно,
в эти дни было пожарное затишье; но народ не успокаивался; он как бы каким-то инстинктом чуял, что это — тишина пред бурей. Ходили смутные слухи, что на этом не кончится, что скоро сгорит Толкучий рынок, а затем и со всем Петербургом будет порешено.
Господа съезжаются с
разных концов города и с увлечением спорят о шансах Гладстона на избирательную победу или об исполнимости проектов Генри Джорджа; а тут же
в подвале идет не менее ожесточенный спор о том, какая божья матерь добрее — ахтырская или казанская, и на скольких китах стоит земля.