Неточные совпадения
Вот как стукнуло мне шестнадцать лет, матушка моя, нимало не медля, взяла да прогнала моего французского гувернера, немца Филиповича из нежинских греков; свезла меня
в Москву, записала
в университет, да и отдала всемогущему свою душу, оставив меня на руки
родному дяде моему, стряпчему Колтуну-Бабуре, птице, не одному Щигровскому
уезду известной.
Поэтому
в доме стариков было всегда людно. Приезжая туда, Бурмакин находил толпу гостей, преимущественно офицеров, юнкеров и барышень, которыми наш
уезд всегда изобиловал. Валентин был сдержан, но учтив; к себе не приглашал, но не мог уклониться от знакомств, потому что
родные почти насильственно ему их навязывали.
Ее
родной Васильковский
уезд отстоит всего
в пятнадцати верстах от губернского города, и молва о том, что она поступила
в такое заведение, уже давно проникла через земляков
в деревню.
— Будет, мой друг, к обеду, непременно будет. И Нонночка с мужем — все вместе приедут. Чай, ты уж слышал: ведь я дочку-то замуж выдала! а какой человек… преотличнейший!
В следователях служит у нас
в уезде, на днях целую шайку подмётчиков изловил! Вот радость-то будет! Ах, ты
родной мой,
родной!
— Я живу здесь по моим делам и по моей болезни, чтоб иметь доктора под руками. Здесь,
в уезде, мое имение, много
родных, хороших знакомых, с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг остановилась, как бы
в испуге, что не много ли лишних слов произнесла и не утратила ли тем своего достоинства.
Вздутое лицо покойника было закрыто кисеей, и только желтели две руки, уже заботливо сложенные кем-то наподобие крестного знамения — мать и отец Тимохина жили
в уезде, и
родных в городе у него не было. От усталости и бессонной ночи у Саши кружилась голова, и минутами все заплывало туманом, но мысли и чувства были ярки до болезненности.
— Прошу вас, — сказал Гаврилов, показывая гостю на одну сторону дивана и садясь сам на другой его конец. — Вы, вероятно, были у кого-нибудь из
родных или знакомых ваших
в нашем
уезде? — спросил он его мягким и ровным голосом.
Он вглядывался напряженно
в потемки, и ему казалось, что сквозь тысячи верст этой тьмы он видит родину, видит
родную губернию, свой
уезд, Прогонную, видит темноту, дикость, бессердечие и тупое, суровое, скотское равнодушие людей, которых он там покинул; зрение его туманилось от слез, но он всё смотрел вдаль, где еле-еле светились бледные огни парохода, и сердце щемило от тоски по родине, и хотелось жить, вернуться домой, рассказать там про свою новую веру и спасти от погибели хотя бы одного человека и прожить без страданий хотя бы один день.
Живя с самой весны
в N-ском
уезде и бывая почти каждый день у радушных Кузнецовых, Иван Алексеич привык, как к
родным, к старику, к его дочери, к прислуге, изучил до тонкостей весь дом, уютную террасу, изгибы аллей, силуэты деревьев над кухней и баней; но выйдет он сейчас за калитку, и всё это обратится
в воспоминание и утеряет для него навсегда свое реальное значение, а пройдет год-два, и все эти милые образы потускнеют
в сознании наравне с вымыслами и плодами фантазии.
— Знаю, — отвечал Колышкин. — Как Ветлугу не знать? Не раз бывал и у Макарья на Притыке и
в Баках [Селения на Ветлуге,
в Варнавинском
уезде Костромской губернии.]. И сюда, как из Сибири ехали — к жениной
родне на Вятку заезжали, а оттоль дорога на Ветлугу…
Едет Евдоким к предводителю, от предводителя к исправнику. Весь
уезд объездил, и все ему одно и то же: «Служи, не имеем права». Что тут делать? А из завода письмо за письмом, депеша за депешей. Посоветовала
родня Евдокиму послать за мной. Так он — веришь ли? — не то что послал, а сам прискакал. Приехал и, ни слова не говоря, сует мне
в руки красненькую. Одна, мол, надежда.
Нашего
уезда помещик есть Андрей Васильич Абдулин. Не изволите ль знать? У него еще конный завод
в деревне… Тут вот неподалеку от Федяковской станции, — ехали сюда, мимо проезжали. Сынок у него Василий Андреич вместе с моим Митькой учился и такой был ему закадычный приятель, ровно брат
родной. Митька у господина Абдулина дневал и ночевал: учиться-то вместе было поваднее… Ох, пропадай эти Абдулины! Заели век у старика, погубили у меня сына любимого!..
Один только Мейер, человек новый и непредубежденный, бывал у него часто и охотно и даже где-то говорил, что Рашевич и его дочери — единственные люди
в уезде, у которых он чувствует себя тепло, как у
родных.
За чаем новые знакомые разговорились. Иловайская узнала, что ее собеседника зовут Григорием Петровичем Лихаревым, что он
родной брат тому самому Лихареву, который
в одном из соседних
уездов служит предводителем, и сам был когда-то помещиком, но «своевременно прогорел». Лихарев же узнал, что Иловайскую зовут Марьей Михайловной, что именье у ее отца громадное, но что хозяйничать приходится только ей одной, так как отец и брат смотрят на жизнь сквозь пальцы, беспечны и слишком любят борзых.
Покатил
в уезд. Работник рядом на облучке кишки подобрал, удивляется:
в игумны, что ли, хозяина произвели, — экое дело он затеял. Однако молчит. Потому мой папаша поведения короткого — чуть на него не потрафишь, такую тебе выволочку задаст, что и фельдфебеля
родной матерью назовешь.
Он не сожалеет. Много он кое-чего узнал
в это подневольное сидение, вошел
в жизнь своей
родной"палестины", поездил и по
уезду, попадал
в лесные трущобы, присматривался к расколу,"бегал"на пароходах вверх и вниз — разумеется, все это более или менее контрабандой. Надзор был не особенно строгий. Запрет лежал только вот на этом городе, куда его опять стало тянуть, на Моховую.