Неточные совпадения
В Соборе Левин, вместе с другими поднимая
руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё то, на что надеялся
губернатор. Церковная служба всегда имела влияние на Левина, и когда он произносил слова: «целую крест» и оглянулся на толпу этих молодых и старых людей, повторявших то же самое, он почувствовал себя тронутым.
Вронский сидел
в голове стола, по правую
руку его сидел молодой
губернатор, свитский генерал.
Губернатор, который
в это время стоял возле дам и держал
в одной
руке конфектный билет, а
в другой болонку, увидя его, бросил на пол и билет и болонку, — только завизжала собачонка; словом, распространил он радость и веселье необыкновенное.
Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к
губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик
в военной ливрее, с узелком
в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо
в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
— Как,
губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как
губернатор мог попасть
в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости
в нем много. — Тут он привел
в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными
руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
Неизвестно каким образом вдруг очутился
в ее
руках тот самый «похвальный лист», о котором уведомлял Раскольникова еще покойник Мармеладов, объясняя ему
в распивочной, что Катерина Ивановна, супруга его, при выпуске из института танцевала с шалью «при
губернаторе и при прочих лицах».
Губернатор подошел к Одинцовой, объявил, что ужин готов, и с озабоченным лицом подал ей
руку. Уходя, она обернулась, чтобы
в последний раз улыбнуться и кивнуть Аркадию. Он низко поклонился, посмотрел ей вслед (как строен показался ему ее стан, облитый сероватым блеском черного шелка!) и, подумав: «
В это мгновенье она уже забыла о моем существовании», — почувствовал на душе какое-то изящное смирение…
В нескольких шагах от этой группы почтительно остановились молодцеватый, сухой и колючий
губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал
рукою в воздухе широкие круги и шевелил пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой группой стояли комиссары отделов, какие-то солидные люди
в орденах, большой человек с лицом нехитрого мужика, одетый
в кафтан, шитый золотом.
Царь, маленький, меньше
губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал на краешке сидения экипажа, одной
рукой упирался
в колено, а другую механически поднимал к фуражке, равномерно кивал головой направо, налево и улыбался, глядя
в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты,
в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
Она, играя бровями, с улыбочкой
в глазах, рассказала, что царь капризничает: принимая председателя Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий
губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с
рук безнаказанно.
Народ подпрыгивал, размахивая
руками, швырял
в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей
губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику.
Губернатор торчал
в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
— Такого дурака, каков здешний житель, — нигде не найдете!
Губернатора бы нам с плетью
в руке, а то — Тимофея Степановича Варавку
в городские головы, он бы и песок
в камень превратил.
Однажды он шел с Макаровым и Лидией на концерт пианиста, — из дверей дворца
губернатора два щеголя торжественно вывели под
руки безобразно толстую старуху губернаторшу и не очень умело, с трудом, стали поднимать ее
в коляску.
Губернатор ласково хлопнул
рукой по его ладони и повел к себе, показал экипаж, удобный и покойный, — сказал, что и кухня поедет за ним, и карты захватит. «
В пикет будем сражаться, — прибавил он, — и мне веселее ехать, чем с одним секретарем, которому много будет дела».
Когда мы предложили оставлять стулья на берегу,
в доме
губернатора, его превосходительство — и
руками и ногами против этого.
Они стали все четверо
в ряд — и мы взаимно раскланялись. С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские
губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы, держа богатые сабли
в руках; налево, у окон, усажены были
в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
Устроив на скорую
руку свои дела
в Узле, Привалов уехал с Веревкиным
в Мохов и прямо обратился к
губернатору, который принял
в этом вопиющем деле самое деятельное участие. Веревкин составил докладную записку для
губернатора и не пожалел красок для описания подвигов Половодова.
Губернатор, старый николаевский служака, круто повернул все дело, и благодаря его усилиям журнальным постановлением дворянской опеки Половодов устранялся от своего звания поверенного от конкурса.
Сидит он обыкновенно
в таких случаях если не по правую
руку губернатора, то и не
в далеком от него расстоянии;
в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (
в направлении
губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост
в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Ему привиделся нехороший сон: будто он выехал на охоту, только не на Малек-Аделе, а на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему бежит белая-белая, как снег, лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить на нее собак, а вместо арапника у него
в руках мочалка, и лиса бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо
в руки жандарму, который зовет его к генерал-губернатору и
в котором он узнает Яффа…
Их отец был схвачен при Павле вследствие какого-то политического доноса, брошен
в Шлиссельбург и потом сослан
в Сибирь на поселенье. Александр возвратил тысячи сосланных безумным отцом его, но Пассек был забыт. Он был племянник того Пассека, который участвовал
в убийстве Петра III, потом был генерал-губернатором
в польских провинциях и мог требовать долю наследства, уже перешедшую
в другие
руки, эти-то другие
руки и задержали его
в Сибири.
Генерал-губернатор, разные вое — и градоначальники, сенат — все явилось: лента через плечо,
в полном мундире, профессора воинственно при шпагах и с трехугольными шляпами под
рукой.
В этом захолустье вятской ссылки,
в этой грязной среде чиновников,
в этой печальной дали, разлученный со всем дорогим, без защиты отданный во власть
губернатора, я провел много чудных, святых минут, встретил много горячих сердец и дружеских
рук.
Горничная жены пензенского жандармского полковника несла чайник, полный кипятком; дитя ее барыни, бежавши, наткнулся на горничную, и та пролила кипяток; ребенок был обварен. Барыня, чтоб отомстить той же монетой, велела привести ребенка горничной и обварила ему
руку из самовара…
Губернатор Панчулидзев, узнав об этом чудовищном происшествии, душевно жалел, что находится
в деликатном отношении с жандармским полковником и что, вследствие этого, считает неприличным начать дело, которое могут счесть за личность!
Он сказал мне, что по приказанию военного генерал-губернатора, которое было у него
в руках, он должен осмотреть мои бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться
в книгах,
в белье. Полицмейстер занялся бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
То у одного из хитровских домовладельцев
рука в думе, то у другого — друг
в канцелярии генерал-губернатора, третий сам занимает важное положение
в делах благотворительности.
Правой
рукой его
в служебных делах был начальник секретного отделения канцелярии генерал-губернатора П. М. Хотинский — вечная московская «притча во языцех». Через него можно было умелому и денежному человеку сделать все.
Так он вошел
в дом, где остановился генерал —
губернатор. Минуты через три он вышел оттуда
в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа
в руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач
в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
— Исправницей буду, мамаша. Чаем
губернатора буду угощать, а он у меня
руку будет целовать.
В благородных домах везде такой порядок.
В карете буду ездить.
Паншин начал с комплиментов Лаврецкому, с описания восторга, с которым, по его словам, все семейство Марьи Дмитриевны отзывалось о Васильевском, и потом, по обыкновению своему, ловко перейдя к самому себе, начал говорить о своих занятиях, о воззрениях своих на жизнь, на свет и на службу; сказал слова два о будущности России, о том, как следует
губернаторов в руках держать; тут же весело подтрунил над самим собою и прибавил, что, между прочим, ему
в Петербурге поручили «de populariser l’idée du cadastre».
Когда затем прошел последний акт и публика стала вызывать больше всех Вихрова, и он
в свою очередь выводил с собой всех, —
губернатор неистово вбежал на сцену, прямо подлетел к m-me Пиколовой, поцеловал у нее неистово
руку и объявил всем участвующим, чтобы никто не раздевался из своих костюмов, а так бы и сели все за ужин, который будет приготовлен на сцене, когда публика разъедется.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился
в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону
в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде кресел сидели прокурор,
губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними стоял какой-то господин
в черном фраке и держал
в руках карты.
повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным голосом.
Губернатор при этом потрясал только ногой и лежащею на ней шляпой… Когда занавес опустили, он как-то судорожно подмахнул к себе
рукою полицеймейстера, что-то сказал ему; тот сейчас же выбежал, сейчас поскакал куда-то, и вскоре после того
в буфетной кухне театра появились повара
губернатора и начали стряпать.
— Мне, — доложил,
в свою очередь, Сергей Федорыч, — как я за границу отправлялся,
губернатор говорил:"Счастливец ты, Сергей Федорыч, будешь тюрбо есть!"А я ему:"Это еще, говорю, ваше превосходительство, бабушка надвое сказала, кто счастливее: тот ли, который тюрбо будет есть, или тот, у кого под
руками и осетринка, и стерлядка, и севрюжка — словом, все".
Министр принимал
в свой обыкновенный час. Он обошел трех просителей, принял
губернатора и подошел к черноглазой, красивой, молодой женщине
в черном, стоявшей с бумагой
в левой
руке. Ласково-похотливый огонек загорелся
в глазах министра при виде красивой просительницы, но, вспомнив свое положение, министр сделал серьезное лицо.
— Вспомни, мол, ты, — говорю, — что
в книгах про пашпорты-то написано! Сам спас Христос истинный сказал: странна мя приимите; а какой же я буду странник, коли у меня пашпорт
в руках? С пашпортом-то я к
губернатору во дворец пойду! А ты не токма что пашпорт, а еще фальшивый сочиняешь!
Пускай
губернатор, с термометром
в руках, измеряет теплоту чувств у сельских учителей и у женщин-врачей; с какой стати я буду вступаться?
Кто знает служебные отношения, тот поймет, конечно, что сделать подобное представление, не предварив даже начальника губернии, была дерзость и явное желание нанести неприятность правителю канцелярии, который был, как все знали, правая
рука и вторая душа
губернатора в управлении.
— Да, здравствуйте! — говорил вице-губернатор, протягивая капитану
руку, но
в самом деле готовый броситься ему на шею.
На крыльце их ожидал, стоя навытяжку, полицеймейстер.
Губернатор величественно махнул
рукой, чтоб подавали экипаж, и когда Калинович хотел сесть
в свой фаэтон, он не пустил его.
Губернатор, отзываясь лестно о советниках, по преимуществу,
в этом случае желал их наградить за то, что они прежнего вице-губернатора выдали ему с
руками и ногами.
Вице-губернатор, показав ему головой, что он может уйти, опустился
в кресло и глубоко задумался: видно, и ему нелегок пришелся настоящий его пост, особенно
в последнее время: седины на висках распространились по всей уж голове; взгляд был какой-то растерянный,
руки опущены; словом, перед вами был человек как бы совсем нравственно разбитый…
Секретарь Экзархатов, бывший свидетель этой сцены и очень уж, кажется, скромный человек, не утерпел и, пришедши
в правление, рассказал, как председатель прижимал
руку к сердцу, возводил глаза к небу и уверял совершенно тоном гоголевского городничего, что он сделал это «по неопытности, по одной только неопытности», так что вице-губернатору, заметно, сделалось гадко его слушать.
— Этот господин был уже у нас
в переделке! — отнесся
губернатор к сидевшему от него по правую
руку Калиновичу. — Но сенат требует вторичного пересвидетельствования и заставляет нас перепевать на тот же лад старую песню.
Прежде всего, впрочем, должно объяснить, что рядом с
губернатором по правую
руку сидел один старикашка, генерал фон Вейден, ничтожное, мизерное существо: он обыкновенно стращал уездных чиновников своей дружбой с
губернатором, перед которым,
в свою очередь, унижался до подлости, и теперь с сокрушенным сердцем приехал проводить своего друга и благодетеля.
— Непременно, — подтвердил Калинович и тотчас написал своей
рукой, прямо набело, рапорт
губернатору в возможно резких выражениях, к которому городничий и исправник подписались.
Кстати замечу
в скобках, что милый, мягкий наш Иван Осипович, бывший наш
губернатор, был несколько похож на бабу, но хорошей фамилии и со связями, — чем и объясняется то, что он просидел у нас столько лет, постоянно отмахиваясь
руками от всякого дела.
— Главные противоречия, — начал он неторопливо и потирая свои
руки, — это
в отношении
губернатора… Одни утверждают, что он чистый вампир, вытянувший из губернии всю кровь, чего я, к удивлению моему, по делам совершенно не вижу… Кроме того, другие лица, не принадлежащие к партии губернского предводителя, мне говорят совершенно противное…
— А я вас не прощаю и не извиняю, — ответила та ему, — и скажу прямо: если вам не угодно будет дать сегодня же бумагу, которую я требую от вас, то я еду к генерал-губернатору и расскажу ему всю мою жизнь с вами, — как вы развращали первого моего мужа и подставляли ему любовниц, как потом женились на мне и прибрали к себе
в руки весь капитал покойного отца, и, наконец, передам ему те подозрения, которые имеет на вас Марфин и по которым подан на вас донос.
— Еще бы! — подхватил Сверстов. —
Губернатор под
рукою велел передать Аггею Никитичу, что министр конфиденциально предложил ему действовать
в этом деле с неуклонною строгостью.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом
в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое
в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания,
в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как водится, тянулась погребальная колесница с гробом, за которым непосредственно шел
в золотом и блистающем камергерском мундире
губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные
в мундиры; ехали
в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.