Неточные совпадения
Глубже и крепче всего врезался
в память образ дьякона. Самгин чувствовал себя оклеенным его речами, как смолой. Вот дьякон, стоя среди комнаты с
гитарой в руках, говорит о Лютове, когда Лютов, вдруг свалившись на диван, — уснул, так отчаянно разинув рот, как будто он кричал беззвучным и тем более страшным криком...
На столе возле кровати стоял пустой штоф; а
в головах, пришпиленные булавками к стене, виднелись два акварельных рисунка: на одном, сколько можно было понять, был представлен толстый человек с
гитарой в руках — вероятно, Недопюскин; другой изображал скачущего всадника…
Бешено звенела
гитара, дробно стучали каблуки, на столе и
в шкапу дребезжала посуда, а среди кухни огнем пылал Цыганок, реял коршуном, размахнув
руки, точно крылья, незаметно передвигая ноги; гикнув, приседал на пол и метался золотым стрижом, освещая всё вокруг блеском шелка, а шелк, содрогаясь и струясь, словно горел и плавился.
Особенно напряженно слушал Саша Михаилов; он всё вытягивался
в сторону дяди, смотрел на
гитару, открыв рот, и через губу у него тянулась слюна. Иногда он забывался до того, что падал со стула, тыкаясь
руками в пол, и, если это случалось, он так уж и сидел на полу, вытаращив застывшие глаза.
— Что там спорить, — воскликнул Белоярцев: — дело всем известное, коли про то уж песня поется; из песни слова не выкинешь, — и, дернув
рукою по струнам
гитары, Белоярцев запел
в голос «Ивушки...
Гитара заныла, застонала
в руках Белоярцева каким-то широким, разметистым стоном, а Завулонов, зажав
рукою ухо, запел...
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука
в халат, со щегольской
гитарой в руках, укладывался
в гостиной, освещенной только лунным светом, на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл на
гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение
в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
По произведенному под
рукой дознанию оказалось, что Подгоняйчиков приходится родным братом Катерине Дементьевне, по муже Шилохвостовой и что, по всем признакам, он действительно имел какие-то темные посягательства на сердечное спокойствие княжны Признаки эти были: две банки помады и стклянка духов, купленные Подгоняйчиковым
в тот самый период времени, когда сестрица его сделалась наперсницей княжны;
гитара и бронзовая цепочка, приобретенная
в то же самое время, новые брюки и, наконец, найденные
в секретарском столе стихи к ней, писанные
рукой Подгоняйчикова и, как должно полагать, им самим сочиненные.
Ввел ее князь, взял на
руки и посадил, как дитя, с ногами
в угол на широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от
гитары перекинул через плечо и персты
руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а
в нем окна открыты и
в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и
гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди
руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты
рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь
в поту.
Наскучит!» Но
в подробности об этом не рассуждаю, потому что как вспомню, что она здесь, сейчас чувствую, что у меня даже
в боках жарко становится, и
в уме мешаюсь, думаю: «Неужели я ее сейчас увижу?» А они вдруг и входят: князь впереди идет и
в одной
руке гитару с широкой алой лентой несет, а другою Грушеньку, за обе ручки сжавши, тащит, а она идет понуро, упирается и не смотрит, а только эти ресничищи черные по щекам как будто птичьи крылья шевелятся.
Его натура была довольно богата; он был не глуп и вместе с тем талантлив, хорошо пел, играл на
гитаре, говорил очень бойко и писал весьма легко, особенно казенные бумаги, на которые набил
руку в свою бытность полковым адъютантом; но более всего замечательна была его натура самолюбивой энергией, которая, хотя и была более всего основана на этой мелкой даровитости, была сама по себе черта резкая и поразительная.
Впереди шли скрипка, окарина и низкая
гитара. Они довольно ладно играли похоронный марш Шопена. За музыкой шел важными и медленными шагами печальный тамбур, держа
в руках высокую палку с траурными лентами.
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои корабли, и об ней ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи. Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра. Что Любинька председает
в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!), с распущенными волосами и с
гитарой в руках, поет...
Сначала все пили шампанское, потом сели играть
в стуколку, потом обедали, потом Варвара Тихоновна с
гитарой в руках пела цыганские песни, а Липачек и Порфир Порфирыч плясали вприсядку.
Гаврило. Сбери, брат, сделай милость, добра-то немного, все
в узел; а у меня
руки не действуют. Гитару-то не забудь. Я тут на столбушке посижу.
Потом бросил
гитару и пошел домой. Она мне после говорила: «Так ты мне все сердце и прострелил насквозь!» Да и что ж мудреного, потому было во мне геройство. А ты что говоришь? Какие-то плачевные слова и совсем неинтересно ничего. Погоди, я тебя как-нибудь обучу, как надо с ихней сестрой разговаривать и
в каком духе быть. А ты это что? Это одна канитель. Теперь как бы мне выбраться! Мимо Силана итти не
рука, махну опять через забор. Прощай! (Идет к забору).
Звук
гитар, скрипок, мандолин, мужские и женские голоса раздаются
в потемках, и Зинаида Федоровна, бледная, с серьезным, почти суровым лицом, сидит рядом со мной, крепко стиснув губы и
руки.
Прохор. Вот он, Пятеркин, храбрый воин —
в обозе служил! Лешка, «птичку божию» делаем! Для заграницы, для Европы понял? Чтобы — безупречно! (Прохор берет из
рук Пятеркина
гитару, пробует строй.)
Вот он идет! Смотрите! И
гитараВ его
руке. Зачем теперь
гитара?
То прежде кстати было бы, когда,
Вздыхая, он у дома командора
Простаивал до самого утра.
Через несколько дней я принес рано утром булки знакомому доценту, холостяку, пьянице, и еще раз увидал Клопского. Он, должно быть, не спал ночь, лицо у него было бурое, глаза красны и опухли, — мне показалось, что он пьян. Толстенький доцент, пьяный до слез, сидел,
в нижнем белье и с
гитарой в руках, на полу среди хаоса сдвинутой мебели, пивных бутылок, сброшенной верхней одежды, — сидел, раскачиваясь, и рычал...
Он застал всё общество, оставленное им поутру, на террасе; все, и Надежда Алексеевна между прочими, сидели
в кружке около мужчины лет тридцати двух, смуглого, черноволосого и черноглазого,
в бархатной куртке, с небрежно повязанным красным платком на шее и
гитарою в руках.
Таня. А третье-то пуще всего. Ты помни: как бумага на стол падет — я еще
в колокольчик позвоню, — так ты сейчас же
руками вот так… Разведи шире и захватывай. Кто возле сидит, того и захватывай. А как захватишь, так жми. (Хохочет.) Барин ли, барыня ли, знай — жми, все жми, да и не выпускай, как будто во сне, а зубами скрыпи али рычи, вот так… (Рычит.) А как я на
гитаре заиграю, так как будто просыпайся, потянись, знаешь, так, и проснись… Все помнишь?
Он рисует перспективу своей комнаты,
в которой является всякий художественный вздор: гипсовые
руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на
гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки
в красных рубашках.
По его уверению, звуки: «кха, гха» — то и дело слышались
в пении, а под конец она протяжно повторила: «синтамар» или «синцимар», что-то
в этом вкусе, подперлась
рукой, вздохнула и опустила
гитару на колени.
На пороге показался Спиридонов
в туфлях, накинутом на плечи фланелевом одеяле и с
гитарой в руках.
Маленький певец, как мне показалось, сделался еще меньше, взял
в другую
руку гитару, поднял над головой фуражку и сказал: «Messieurs et mesdames, je vous remercie et je vous seuhaite une bonne nuit» [Милостивые государи и государыни, благодарю вас и желаю вам спокойной ночи (франц.).], — и надел фуражку.
Перед иим на столе стояли графины, бутылки, тарелки, табак и папиросные гильзы, а
в руке у него была
гитара, и когда Праша его увидала, ей показалось, что он одновременно, за раз пользовался всеми своими способностями, то есть пил, жевал, курил и играл на
гитаре, а вдобавок, увидав обеих женщин, простер к ним свои радушные объятия и весело крикнул...
— Посмотри-ка, Анисьюшка, что струны-то целы что ль на гитаре-то? Давно уж
в руки не брал, — чистое дело марш! забросил.