Неточные совпадения
Он хотел сказать что-то, но только зашипел и, шаря руками вверху, внизу, по бокам, задыхаясь,
с подгибавшимися коленками, перебрался из одного стойла
в другое…
в третье, почти доверху набитое
сеном, толкнулся
в одну стену,
в другую, упал, перекатился через
голову, приподнялся и вдруг опрометью выбежал через полураскрытую дверь на двор…
В моей комнате стояла кровать без тюфяка, маленький столик, на нем кружка
с водой, возле стул,
в большом медном шандале горела тонкая сальная свеча. Сырость и холод проникали до костей; офицер велел затопить печь, потом все ушли. Солдат обещал принесть
сена; пока, подложив шинель под
голову, я лег на
голую кровать и закурил трубку.
По местам на лугах сгребали
сено бабы
в одних рубахах, но
с красными платками на
головах.
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв
голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные,
в белых рубахах, они весело бегали по полю
с ружьями
в руках, исчезали
в овраге и вдруг, по зову трубы, снова высыпавшись на поле,
с криками «ура», под зловещий бой барабанов, бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут
с земли, размечут наш дом, как стог
сена.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки
в луче солнца, кружились мелкие серые мысли,
в небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну
сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую
голову без глаз
с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное
с корнем дерево или изорванную шубу
с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба
в морозный день.
(Быстро уходит
в лес налево. Варвара Михайловна делает движение, как бы желая идти за ним, но тотчас же, отрицательно качнув
головой, опускается на пень.
В глубине сцены, около ковра
с закусками, является Суслов, пьет вино. Варвара Михайловна встает, уходит
в лес налево.
С правой стороны быстро входит Рюмин, оглядывается и
с жестом досады опускается на
сено. Суслов, немного выпивший, идет к Рюмину, насвистывая.)
Вода и льдины ходили уже поверх кустов ивняка, покрывающих дальний плоский берег; там кое-где показывались еще ветлы: верхняя часть дуплистых стволов и приподнятые кверху
голые сучья принимали издали вид черных безобразных
голов, у которых от страха стали дыбом волосы; огромные глыбы льда, уносившие иногда на поверхности своей целый участок зимней дороги, стремились
с быстротою щепки, брошенной
в поток; доски, стоги
сена, зимовавшие на реке и которых не успели перевезти на берег, бревна, столетние деревья, оторванные от почвы и приподнятые льдинами так, что наружу выглядывали только косматые корни, появлялись беспрестанно между икрами [Льдинами.
Он подошел к
сену, повернулся на восток и, раз тридцать сряду перекрестив свою широкую, сильную грудь и встряхнув светлыми кудрями, прочел «Отче» и раз двадцать «Господи помилуй», и, увернувшись
с головой в армяк, засыпает здоровым, беззаботным сном сильного, свежего человека.
В гостиной заиграла на рояле Зинаида Федоровна, стараясь вспомнить пьесу Сен-Санса, которую играл Грузин. Я пошел и лег на постель, но, вспомнив, что мне пора уходить, поднялся через силу и
с тяжелою, горячею
головой опять пошел к столу.
Через четверть часа вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания
с мужем тем, что выскочил
с нею
в окно
в сад, провел по захолустной аллее
в ржаное поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно
голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну
в стог
сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее
в усадьбу.
Шаховской представлял из себя большую копну
сена, на которой лежала
голова, покрытая белой фуражкой
с длинным козырьком от солнца, из-под которого торчал длинный, птичий его нос, готовый, казалось, клюнуть подбородок; он не выпускал из рук удилища, но
в маленьких и прищуренных его глазах можно было заметить, что он думает не об рыбе, а скорее о каком-нибудь действующем лице
в своих «Игроках»…
Все поднялись
с своих мест. Девочка заложила за
голову сцепленные пальцы рук и сильно потянулась всем телом. Она зажмурила глаза, но губы ее улыбались радостно и мечтательно. Зевая и потягиваясь, Марья принесла две больших охапки
сена.
С лица ее сошло сердитое выражение, блестящие глаза смотрели мягче, и
в них было то же странное выражение нетерпеливого и томного ожидания.
И вот
в одно из таких мгновений она ясно почувствовала, что отделяется от земли. Чьи-то сильные руки поднимают ее
с сена… Ее отяжелевшая
голова опускается на чье-то плечо… Сквозь полусознание мелькают лица спящих австрийцев перед глазами… Бледный свет фонаря слабо мигает, борясь
с серым рассветом раннего утра… Вдруг, свежая, холодная струя воздуха врывается ей
в легкие, приятно холодит
голову, будит сознание, бодрит тело, и Милица приподнимает
с трудом веки, сделав невероятное усилие над собой.
И, завернувшись
в свою шинель
с головой, рыжий австриец, находившийся, очевидно,
в более благодушном настроении, нежели остальные его товарищи, благодаря выпитому коньяку, комфортабельно развалился на
сене, посреди сарая. Его примеру последовал и другой, за ним и третий солдат.
Следом за Митькой вышли на площадку все дети, одетые маленькими мужичками, и встали вокруг Май, наряженной русской крестьяночкой,
с душистым полевым венком на
голове и
с граблями
в руках. И все они хором пели русские песни, вороша
сено граблями и приплясывая кто как умел.
Поселясь
в Кончанском, Александр Васильевич, всегда верный себе, не изменял прежнего образа жизни, не имел ни одного зеркала
в доме, спал на
сене, вставал
в 2 часа пополуночи, окачивался летом и зимой водой со льдом, пил чай, обедал
в 8 часов утра. После обеда отдыхал,
в четыре часа снова пил чай и
в 10 часов ложился спать.
В знойный день он ходил
с открытой
головой, по субботам считал долгом париться
в жарко натопленной бане.
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над
головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! [ — И да здравствует весь свет!] Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за
сеном, оба человека эти
с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли
головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись — немец
в коровник, а Ростов
в избу, которую занимал
с Денисовым.
— Да, я
с вами, — сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только
в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке
с пахучими рядами
сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув
голову, неподвижно лежал один солдат
с свалившимся кивером. — А этого отчего не подняли? — начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося
в ту же сторону, он замолчал.