Неточные совпадения
Прошло пять
лет. Многое переменилось и на Выборгской стороне: пустая улица, ведущая к дому Пшеницыной, обстроилась дачами, между которыми возвышалось длинное, каменное, казенное здание, мешавшее
солнечным лучам весело бить
в стекла мирного приюта лени и спокойствия.
[
В начале 80-х
годов пять человек арестантов умерло
в один день от
солнечного удара,
в то время как их переводили из Бутырского замка на вокзал Нижегородской железной дороги.]
Откуда эти тайнобрачные добывают влагу? Вода
в камнях не задерживается, а между тем мхи растут пышно. На ощупь они чрезвычайно влажны. Если мох выжать рукой, из него капает вода. Ответ на заданный вопрос нам даст туман. Он-то и есть постоянный источник влаги. Мхи получают воду не из земли, а из воздуха. Та к как
в Уссурийском крае
летом и весною туманных дней несравненно больше, чем
солнечных, то пышное развитие мхов среди осыпей становится вполне понятным.
При Купеческом клубе был тенистый сад, где члены клуба
летом обедали, ужинали и на широкой террасе встречали
солнечный восход, играя
в карты или чокаясь шампанским. Сад выходил
в Козицкий переулок, который прежде назывался Успенским, но с тех пор, как статс-секретарь Екатерины II Козицкий выстроил на Тверской дворец для своей красавицы жены, сибирячки-золотопромышленницы Е. И. Козицкой, переулок стал носить ее имя и до сих пор так называется.
Вот пример, как иногда бывает длинна зима
в Оренбургской губернии:
в 1807
году 1 апреля перед
солнечным восходом было двадцать градусов мороза по Реомюру!
Когда
лето разгорается все жарче, зелень как будто изнемогает от избытка жизненной силы, листья
в истоме опускаются книзу и, если
солнечный зной не умеряется сырою прохладой дождя, зелень может совсем поблекнуть.
Потом —
в руках у меня командная трубка, и
лет —
в ледяной, последней тоске — сквозь тучи —
в ледяную, звездно-солнечную ночь. Минуты, часы. И очевидно, во мне все время лихорадочно, полным ходом — мне же самому неслышный логический мотор. Потому что вдруг
в какой-то точке синего пространства: мой письменный стол, над ним — жаберные щеки Ю, забытый лист моих записей. И мне ясно: никто, кроме нее, — мне все ясно…
Еще
в 40-х
годах он окончил
в Москве математический факультет, получил место астронома-наблюдателя при обсерватории Московского университета и написал две работы «О
Солнечной системе».
Жандармский ключ бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от города поле, названное именем древнего бога — Ярило. На этом поле, по семикам, городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что
в годы ее молодости народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву:
лето будет
солнечное и счастливое.
Белая харчевня стояла на
солнечной стороне рынка, ее содержал разбитной ярославец, малый
лет сорока,
в белой ситцевой рубашке с крапинками и с налощенными кудрявыми волосами.
Им, его повадкой любовались, он чувствовал это и ещё более пьянел от радости быть таким, каков есть. Он сиял и сверкал, как этот весенний,
солнечный день, как вся земля, нарядно одетая юной зеленью трав и листьев, дымившаяся запахом берёз и молодых сосен, поднявших
в голубое небо свои золотистые свечи, — весна
в этом
году была ранняя и жаркая, уже расцветала черёмуха и сирень. Всё было празднично, всё ликовало; даже люди
в этот день тоже как будто расцвели всем лучшим, что было
в них.
В летáсах [
Летáсы — мечты, грезы наяву, иллюзия.], как
в мареве, является миловидный облик молодой вдовы… видит Алексей стройный стан ее, крытый густыми белоснежными складками утренней одежды, как видел ее на
солнечном всходе…
До
солнечного восхода она веселится. Ясно горят звезды
в глубоком темно-синем небе, бледным светом тихо мерцает «Моисеева дорога» [Млечный Путь.], по краям небосклона то и дело играют зарницы, кричат во ржи горластые перепела, трещит дерчаг у речки, и
в последний раз уныло кукует рябая кукушка. Пришла
лета макушка, вещунье больше не куковать… Сошла весна сó неба, красно
лето на небо вступает, хочет жарами землю облить.
Когда
в солнечное утро
летом пойдешь
в лес, то на полях,
в траве видны алмазы. Все алмазы эти блестят и переливаются на солнце разными цветами — и желтым, и красным, и синим. Когда подойдешь ближе и разглядишь, что это такое, то увидишь, что это капли росы собрались
в треугольных листах травы и блестят на солнце.
Хозяйка, женщина
лет 25-ти, высокая, худощавая, с добрым, кротким лицом, месит на столе тесто; утреннее солнце бьет ей
в глаза,
в грудь,
в руки, и кажется, она замешивает тесто с
солнечным светом; хозяйская сестра-девушка печет блины, стряпка обваривает кипятком только что зарезанного поросенка, хозяин катает из шерсти валенки.
Апрель…
Солнечный и прекрасный, он вливается
в настежь раскрытые окна приюта… Он несет благовонные ароматы весны, предвестницы скорого
лета, первых ландышей, что продаются оборванной нищей детворой на шумных улицах Петербурга. Улыбки солнца рассылает он щедро властной рукою и дышит
в лицо чистым прохладным и нежным дыханием, напоминающим дыхание ребенка.
Здесь мы застали одну семью удэхейцев, состоящую из старика
лет шестидесяти и двух женщин: матери и дочери, пятидесяти и двадцати
лет. За последние дни у моих спутников от ярких
солнечных лучей, отраженных от снега, так разболелись глаза, что надо было хоть на один день сделать дневку, хоть, один день просидеть
в относительной темноте или с повязкой на глазах.
Утро. Сквозь льняные кружева, покрывающие оконные стекла, пробивается
в детскую яркий
солнечный свет. Ваня, мальчик
лет шести, стриженый, с носом, похожим на пуговицу, и его сестра Нина, четырехлетняя девочка, кудрявая, пухленькая, малорослая не по
летам, просыпаются и через решетки кроваток глядят сердито друг на друга.
Одною отрадою мне было ходить по нескольку раз
в год за Новгородок Ливонский на гору Кувшинову, как бы на поклонение моему отечеству: оттуда я мог видеть крест Печорской обители, зажигаемый лучом
солнечным; оттуда мог я молиться русской святыне.
Они отыскали такое место на диком, уединенном, совершенно безлюдном острове и поселились на нем
в 1442
году; там выстроили они себе убогий шалаш под мрачными сводами елей, недоступными
солнечным лучам, а подле него часовню и дожили срок жизни своей тихо и благословенно.
В первой, казалось ему, времена
года изменили свой порядок, земля лишалась уже теплоты
солнечной, отброшенная гневом Провидения
в низшую сферу миров.