Неточные совпадения
Долго сидел он
в задумчивом сне, потом очнулся, пересел за письменный стол и начал перебирать рукописи, — на некоторых останавливался, качал головой, рвал и бросал
в корзину, под стол, другие откладывал
в сторону.
Она еще была очень свежа; лицо ее по-прежнему было красиво, только волосы совсем поседели.
В руках она держала большую
корзину и, завидев меня, повернула было
в сторону, но я не выдержал и остановил ее.
С обеих
сторон дома на обеих
сторонах улицы и глубоко по Гнездниковскому переулку стояли собственные запряжки: пары, одиночки, кареты, коляски, одна другой лучше. Каретники старались превзойти один другого. Здоровенный, с лицом
в полнолуние, швейцар
в ливрее со светлыми пуговицами, но без гербов,
в сопровождении своих помощников выносил
корзины и пакеты за дамами
в шиншиллях и соболях с кавалерами
в бобрах или
в шикарных военных «николаевских» шинелях с капюшонами.
В глубине ее, под деревьями, вокруг ковра, уставленного закусками и бутылками, расположились Басов, Двоеточие, Шалимов, Суслов, Замыслов, направо от них,
в стороне, большой самовар, около него Саша моет посуду, лежит Пустобайка и курит трубку, около него — весла,
корзины, железное ведро.
Публика загудела. Это была не обычная
корзина аэростата, какие я видел на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора
в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не на что, загородка по колено. Берг дал знак, крикнул «пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала
в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, причем низком
корзины чуть-чуть не ударился
в трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Компания расположилась на крайнем звене плота, выдвинутого далеко
в пустынную гладь реки. На плоту были настланы доски, посреди их стоял грубо сколоченный стол, и всюду были разбросаны пустые бутылки,
корзины с провизией, бумажки конфет, корки апельсин…
В углу плота насыпана груда земли, на ней горел костер, и какой-то мужик
в полушубке, сидя на корточках, грел руки над огнем и искоса поглядывал
в сторону господ. Господа только что съели стерляжью уху, теперь на столе пред ними стояли вина и фрукты.
Каждый раз, когда хотелось сосредоточиться на одной точке, мысли расползались
в разные
стороны, как живые раки из открытой
корзины.
Едва успел он меня выругать, как толстоногая девчонка, спеша, растянулась на скользкой плите с
корзиной, и прибой миндаля подлетел к моим ногам;
в то же время трое, волоча огромную рыбу, отпихнули меня
в одну
сторону, повара —
в другую и пробороздили миндаль рыбьим хвостом.
Помню, что я потом приподнялся и, видя, что никто не обращает на меня внимания, подошел к перилам, но не с той
стороны, с которой спрыгнул Давыд: подойти к ней мне казалось страшным, — а к другой, и стал глядеть на реку, бурливую, синюю, вздутую; помню, что недалеко от моста, у берега, я заметил причаленную лодку, а
в лодке несколько людей, и один из них, весь мокрый и блестящий на солнце, перегнувшись с края лодки, вытаскивал что-то из воды, что-то не очень большое, какую-то продолговатую темную вещь, которую я сначала принял за чемодан или
корзину; но, всмотревшись попристальнее, я увидал, что эта вещь была — Давыд!
Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз, и я получила ее только
в великую субботу. Поверх куличей, мазурок, пляцок и баб аршинного роста, на которые так искусна была наша проворная Катря, я с радостью заметила букетик полузавядших
в дороге ландышей — первых цветов милой
стороны. Я позабыла куличи, пасхи и окорок чудесной домашней свинины, заботливо упакованные мамой
в большую
корзину, и целовала эти чудные цветочки — вестники южной весны… Еле дождалась я звонка, чтобы бежать к Нине…
Было Благовещение. Андрей Иванович лежал на кровати, смотрел
в потолок и думал о Ляхове. За перегородкою пьяные ломовые извозчики ругались и пели песни. Александра Михайловна сидела под окном у стола; перед нею лежала распущенная пачка коричневых бланков, края их были смазаны клеем. Александра Михайловна брала четырехгранную деревяшку, быстро сгибала и оклеивала на ней бланк и бросала готовую пачку
в корзину; по другую
сторону стола сидела Зина и тоже клеила.
Опять началось вязанье.
В корзине, стоявшей на лежанке, жило целое семейство песцов. Когда Фифина заглянула туда, они все сбились
в кучу; точно небольшая муфта виднелась к одной
стороне их жилища.
Первого выпустили на свободу Фалалея, и Тения тотчас же удалилась с ним, обнимая его одною рукой, а другою поддерживая на голове
корзину с купленною пищей. Когда увидала их Пуплия, она подумала, что Тения, наконец, поступила, как желал Милий, и после радостного свидания с сыном посадила на колени к нему Вирину и Витта, а невестку отвела
в сторону и похвалила ее за послушание.