Неточные совпадения
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее
в мочало, и быстро, кудряво побежали во все
стороны хитренькие
огоньки, исчезли и вдруг собрались
в красный султан; тогда один пожарный поднял над огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил
в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
Так мы ехали, ехали… Но вот уж и конец подошел лугам, показались лесочки, распаханные поля; деревушка
в стороне мигнула двумя-тремя
огоньками, — до большой дороги оставалось всего верст пять. Я заснул.
Стояла китайская фанзочка много лет
в тиши, слушая только шум воды
в ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы вышли из фанзы, тоже развели небольшой
огонек в стороне, сели на корточки и молча стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и стали устраиваться на ночь.
В той
стороне, где находились китайские фанзы, виднелись
огоньки. Я почувствовал, что прозяб, вернулся
в юрту и стал греться у костра.
Действительно, маленький
огонек виднелся
в стороне около леса,
в 300 шагах от дороги.
Уже с раннего зимнего утра, когда
в сыроватых сумерках сонно жмурились и расплывались
огоньки, из длинного двухэтажного здания появлялась колченогая фигура и, оглянувшись по
сторонам, ныряла
в сумрак. Дитяткевич был неутомимый охотник…
Он дунул сверху
в стекло. Пугливый синий
огонек умер, и сразу
в комнате стало темно и тихо, и тотчас же торопливо и громко застучал на столе не замечаемый до сих пор будильник. Ромашов сел рядом с Александрой Петровной, сгорбившись и не глядя
в ее
сторону. Странное чувство боязни, волнения и какого-то замирания
в сердце овладело им и мешало ему говорить...
Или вот возвращаешься ночью домой из присутствия речным берегом, а на той
стороне туманы стелются,
огоньки горят, паром по реке бежит, сонная рыба
в воде заполощется, и все так звонко и чутко отдается
в воздухе, — ну и остановишься тут с бумагами на бережку и самому тебе куда-то шибко хочется.
— Ничего-с!
Огонька, я думаю, вам
в трубочку нужно, — сказал Лебедев, окончательно приходя
в себя и приглаживая свои щетиноподобные волосы, растопырившиеся во всевозможные
стороны.
Вышед на улицу, Флегонт Михайлыч приостановился, подумал немного и потом не пошел по обыкновению домой, а поворотил
в совершенно другую
сторону. Ночь была осенняя, темная, хоть глаз, как говорится, выколи; порывистый ветер опахивал холодными волнами и воймя завывал где-то
в соседней трубе.
В целом городе хотя бы
в одном доме промелькнул
огонек: все уже мирно спали, и только
в гостином дворе протявкивали изредка собаки.
Вскоре мужчины вышли и у крыльца разошлись
в разные
стороны. Погас
огонек лампы
в дачном окне: ночь стала еще чернее.
Тарантас задребезжал и быстро покатился по потемневшему тракту. Колокольчик залился не на шутку, пристяжки изогнули головы, как змейки, березки убегали назад одна за другой, а между ветвей виднелись по
сторонам те же поля, те же тучи… Кой-где
в сумерках зажигались дальние
огоньки…
Стоят по
сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под горой, над черной Волгой, плывут, точно
в бездонную пропасть уходя, редкие
огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.
Карты коробились, перегибались, двигались, словно хотели выскочить из печки. Передонов схватил кочергу и колотил по картам. Посыпались во все
стороны мелкие, яркие искры, — и вдруг,
в ярком и злом смятении искр поднялась из огня княгиня, маленькая, пепельно-серая женщина, вся осыпанная потухающими
огоньками: она пронзительно вопила тонким голоском, шипела и плевала на огонь.
Путешественники остановились. Направо, с полверсты от дороги, мелькал
огонек; они поворотили
в ту
сторону, и через несколько минут Алексей, который шел впереди с собакою, закричал радостным голосом...
Он поднял глаза и взглянул на ту
сторону: черной, мрачной стеною подымался нагорный берег; там, далеко-далеко,
в одном только месте приветливо мигал
огонек…
— Ого! — продолжал его товарищ, — огонек-то добирается и до Кремля. Посмотрите: со всех
сторон — кругом!.. Ай да молодцы! как они проворят! Ну, если Наполеон еще
в Кремле, то может похвастаться, что мы приняли его как дорогого гостя и, по русскому обычаю, попотчевали банею.
Я обернулся
в ту
сторону, на которую проводник указывал своим кнутом, и увидел, что
в конце узкой просеки что-то белелось и мелькал
огонек.
На Банной горе, как и днем, толпился праздничный народ, хотя
в темноте только и видно было, что спокойные
огоньки на противоположной слободской
стороне; внизу, под горой, горели фонари, и уже растапливалась на понедельник баня: то ли пар, то ли белый дым светился над фонарями и пропадал
в темноте.
Будочник прислушивался.
В темноте с разных
сторон, на разные голоса стучали трещотки, лаяли собаки. Темнота кипела звуками… Сомнения будочника исчезали.
Огонек в окне угасал, и будка становилась явно нейтральным местом по отношению ко всему, что происходило под покровом ночи… Трещотки постепенно тоже стихали… Успокаивались собаки… Ночные промышленники спокойно выходили «на работу»…
Минуты, часы безмолвною чередой пробегали над моею головой, и я спохватился, как незаметно подкрался тот роковой час, когда тоска так властно овладевает сердцем, когда «чужая
сторона» враждебно веет на него всем своим мраком и холодом, когда перед встревоженным воображением грозно встают неизмеримою, неодолимою далью все эти горы, леса, бесконечные степи, которые залегли между тобой и всем дорогим, далеким, потерянным, что так неотступно манит к себе и что
в этот час как будто совсем исчезает из виду, рея
в сумрачной дали слабым угасающим
огоньком умирающей надежды…
Завидел мой
огонек и сейчас
в тайгу, да стороной-то, да крадучись, так и ползет к огню с корягой…
Бурсаки пошли вперед, и, к величайшей радости их,
в отдалении почудился лай. Прислушавшись, с которой
стороны, они отправились бодрее и, немного пройдя, увидели
огонек.
Весеннее солнце, светившее с западной
стороны в огромные и уже выставленные окна, обливало всю церковь ярким янтарным блеском, так что синеватые и едва колеблющиеся
огоньки зажженных перед иконостасом свечей едва мерцали
в нем.
Но вдруг опять… Сон это или действительность? Копыта наших лошадей гулко стучат по деревянной настилке моста… По обеим
сторонам не камни, не река, не скалы с шумящими вверху деревьями, а перила моста и… фонари! Впереди какое-то двухэтажное здание с светящимися окнами и яркие цепочки фонарных
огоньков уходят
в перспективу улицы…
По обе
стороны вокзала, если поглядеть с платформы вдаль, мелькают
в вечерней мгле далекие
огоньки — это город.
«Молчи, — шепчет проводник, — это кордон и есть, тут караульня объездчиков, сторожка…» Оглянулся
в другую
сторону, и там
огонек!..
Отсюда берегов не было видно, и если смотреть к городу, то казалось, что воде нет конца. Только по двум-трем точно висевшим
в воздухе
огонькам можно было догадаться, что
в той
стороне живет и волнуется многолюдный город.
На другой
стороне реки высились высокие, стройные тополи, окружавшие барский сад. Сквозь деревья просвечивал
огонек из барского окна. Барыня, должно быть, не спала. Думал Степан, сидя на берегу, до тех пор, пока ласточки не залетали над рекой. Он поднялся, когда уже светилась
в реке не луна, а взошедшее солнце. Поднявшись, он умылся, помолился на восток и быстро, решительным шагом зашагал вдоль берега к броду. Перешедши неглубокий брод, он направился к барскому двору…
Львы мягко прыгали за решеткою, бросались то
в одну, то
в другую
сторону, не спуская глаз с мальчика; глаза горели зеленоватыми, загадочно-смеющимися
огоньками, и нельзя было угадать, что сделали бы львы, если бы поднять решетку: может быть, растерзали бы мальчика, — может быть, стали бы, как котята, играть с ним.
Через минуту вспыхнул
огонек, и завилась струйка дыма; ветер отнес ее
в сторону.
Новый треск винтовок со
стороны реки покрыл речь девушки. Теперь над самым ухом Игоря прожужжало несколько пуль. Снова вспыхнули
огоньки по ту
сторону поля, недалеко от реки и снова затрещали выстрелы, зажужжали пули. Уже не было никакого сомнения
в том, что свет фонаря-прожектора привлек внимание ближайшего, находившегося
в этой местности, неприятельского отряда. Австрийцы начали наугад пальбу из своих винтовок, и Милица оказалась раненой именно такой шальной пулей, посланной впотьмах наудачу
в темноту.
Он
в колебании остановился посреди улицы.
В стороны тянулись боковые улицы, заселенные мастеровщиною — черные, зловещие, без единого
огонька.
Часто по вечерам, когда уже было темно, я приходил к их дому и смотрел с Площадной на стрельчатые окна гостиной, как по морозным узорам стекол двигались смутные тени; и со Старо-Дворянской смотрел, перешедши на ту
сторону улицы, как над воротами двора,
в маленьких верхних окнах антресолей, —
в их комнатах, — горели
огоньки.
С высоты спокойно глядит на него строгое звездное небо, и со всех
сторон обнимает его строгая, девственная тьма полей, и одинокие
огоньки в ней — как слезы чистой жалости на прекрасном задумчивом лице.
К вечеру мы пришли к станции Суятунь и стали биваком по восточную
сторону от полотна. Пушки гремели теперь близко, слышен был свист снарядов. На север проходили санитарные поезда.
В сумерках на юге замелькали вдали
огоньки рвавшихся шрапнелей. С жутким, поднимающим чувством мы вглядывались
в вспыхивавшие
огоньки и думали: вот, теперь начинается настоящее…
В деревне отрадно забегали со всех
сторон огоньки в фонарях и обступили кибитку; послышались ласковые голоса, приглашавшие проезжих переночевать и обольщавшие ямщика и дешевым кормом, и крупчатыми папушниками с липовым медом. Он угрюмо молчал и въехал
в знакомый постоялый двор. Пар от лошадей застлал двор.
Немногие, впрочем, смельчаки решались по вечерам близко подходить к стоявшей, как мы знаем,
в довольно далеком расстоянии от жилья «избушке чародея».
В окнах ее всю ночь светился огонь, и
в зимние темные ночи этот светившийся вдали
огонек наводил панический страх на глядевших
в сторону избушки.
Юный Гофтреппе выглядел несколько спокойнее,
в его глазах по очереди то мелькали страстные
огоньки, то сменялись они какой-то назойливой беспокойной думой, причем он как-то инстинктивно повертывался
в сторону сидевшего недалеко от него Савина.
Он остановился и пристально посмотрел на княжну Александру. Он был поражен со своей
стороны промелькнувшим
в ее глазах злобным
огоньком. Последний не был для него неожиданностью, но его самого поразила его проницательность.
При моментальном блеске этих
огоньков вдруг открывается, что что-то самое странное плывет с того берега через реку. Это как будто опрокинутый черный горшок с выбитым боком. Около него ни шуму, ни брызг, но вокруг его
в стороны расходятся легкие кружки. Внизу под водою точно кто-то работает невидимой гребною снастью. Еще две минуты, и Константин Ионыч ясно различил, что это совсем не горшок, а человеческое лицо, окутанное черным покровом.
— Нет, вы подумайте, как это хорошо, как это приятно, как это, наконец, культурно! Да, культурно. Мы живем
в глуши,
в деревне, вокруг нас сейчас на десять километров нет ни единого
огонька, а
в ту
сторону — он протянул руку по направлению к морю, — может быть, и на сотни километров, и что же мы делаем, однако! Мы смеемся. И еще что мы делаем! Мы танцуем! Мои друзья
в Петербурге спрашивают меня, как я могу жить
в таком уединении и не скучать? Да, но если б они видели наш сегодняшний день!