Неточные совпадения
Николай Петрович объяснил ему
в коротких словах свое душевное
состояние и удалился. Павел Петрович дошел до конца сада, и тоже задумался, и тоже поднял глаза к небу. Но
в его прекрасных темных глазах не отразилось ничего, кроме света звезд. Он не был рожден романтиком, и не умела мечтать его щегольски-сухая и страстная, на французский лад мизантропическая [Мизантропический — нелюдимый, человеконенавистнический.] душа…
Когда карета Хлудова
в девять часов вечера подъехала, как обычно, к клубу и швейцар отворил дверку кареты, Хлудов лежал на подушках
в своем цилиндре уже без признаков жизни.
Состояние перешло к его детям, причем Миша продолжал прожигать жизнь, а его брат Герасим, совершенно ему противоположный,
сухой делец, продолжал блестящие дела фирмы, живя незаметно.
Эта
сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола
в возбужденном
состоянии духа.
Тарантас поехал. Павел вышел за ворота проводить его. День был ясный и совершенно
сухой; тарантас вскоре исчез, повернув
в переулок. Домой Вихров был не
в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
«Странные люди, ей-богу! — подумал он. — Чего ради они напускают на свои лица ученый колер? Дерут с ближнего втридорога, продают мази для ращения волос, а глядя на их лица, можно подумать, что они и
в самом деле жрецы науки. Пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат…
В здоровом
состоянии не замечаешь этих
сухих, черствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и ужаснешься, что святое дело попало
в руки этой бесчувственной утюжной фигуры…»
Было уже поздно. На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения
в воздухе, ни единого облачка на небе. Все
в природе замерло и погрузилось
в дремотное
состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей,
сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как
в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
И на такую-то пищу мы с моим казанским товарищем 3-чем сразу сели.
Состояние наших финансов вскоре так ослабло, что пришлось, поджидая присылки денег, питаться не одну неделю сухарями из ржаного хлеба (мы их сами
сушили в печке) с дешевым местным сыром, по двенадцати копеек фунт.