Маргарита привыкла видеть его в первом ряду кресел в театре, привыкла встречать у себя
в театральной уборной и, наконец, у себя дома, где он был дорогим гостем ее отца.
Неточные совпадения
Привалов остался и побрел
в дальний конец сцены, чтобы не встретиться с Половодовым, который торопливо бежал
в уборную вместе с Давидом. Теперь маленькая грязная и холодная
уборная служила продолжением
театральной сцены, и публика с такой же жадностью лезла смотреть на последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
В 1879 году мальчиком
в Пензе при
театральном парикмахере Шишкове был ученик, маленький Митя. Это был любимец пензенского антрепренера
В. П. Далматова, который единственно ему позволял прикасаться к своим волосам и учил его гриму. Раз
В. П. Далматов
в свой бенефис поставил «Записки сумасшедшего» и приказал Мите приготовить лысый парик. Тот принес на спектакль мокрый бычий пузырь и начал напяливать на выхоленную прическу Далматова… На крик актера
в уборную сбежались артисты.
Вот
уборная, оклеенная дешевенькими обоями по дощатой перегородке с неизбежным трюмо и не менее неизбежным букетом от подпоручика Папкова 2-го; вот сцена с закопченными, захватанными и скользкими от сырости декорациями; вот и она сама вертится на сцене, именно только вертится, воображая, что играет; вот
театральный зал, со сцены кажущийся таким нарядным, почти блестящим, а
в действительности убогий, темный, с сборною мебелью и с ложами, обитыми обшарканным малиновым плисом.
Спектакль окончился. Сторож тушил лампы. Я ходил по сцене
в ожидании, когда последние актеры разгримируются и мне можно будет лечь на мой старый
театральный диван. Я также мечтал о том куске жареной трактирной печенки, который висел у меня
в уголке между бутафорской комнатой и общей
уборной. (С тех пор как у меня однажды крысы утащили свиное сало, я стал съестное подвешивать на веревочку.) Вдруг я услышал сзади себя голос...