Неточные совпадения
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, —
в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все равно — полем, ночь,
темнота, на
земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
В магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно было видеть людей, которые шли встречу друг другу так, как будто ничего печального не случилось; неприятны голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, — странный звук, точно десятки молотков забивали гвозди
в небо и
в землю, заключая и город и душу
в холодную, скучную
темноту.
Она
в темноте искала ступенек ногой — он шагнул из беседки прямо на
землю, подал ей руку и помог сойти.
И как не было успокаивающей, дающей отдых
темноты на
земле в эту ночь, а был неясный, невеселый, неестественный свет без своего источника, так и
в душе Нехлюдова не было больше дающей отдых
темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё то, что считается важным и хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди.
Летяга полетела над
землей и скрылась
в темноте.
Вдруг
в одном месте я поскользнулся и упал, больно ушибив колено о камень. Я со стоном опустился на
землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной.
В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль
в ноге утихла, я поднялся и пошел
в ту сторону, где было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
Сумерки
в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на
земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из
темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная
в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась
в норку и больше не показывалась.
И вдруг сзади меня, немного вправо, раздался резкий, пронзительный свист, от которого я инстинктивно присел к
земле. Впереди и влево раздался ответный свист, и я сразу сообразил, что это два человека идут навстречу друг другу приблизительно к тому месту, где должен был проходить и я.
В темноте уже как будто мелькала неясная фигура и слышались тяжелые шаги. Я быстро наклонился к
земле и заполз
в овражек…
Еще
в трюме парохода многие арестанты пишут домой, что на Сахалине и тепло, и
земли много, и хлеб дешевый, и начальство доброе; из тюрьмы они пишут то же самое, иногда по нескольку лет, придумывая всё новые соблазны, и расчет их на
темноту и легковерие жен, как показали факты, часто оправдывается.
Замечательно, что гуси, не запутавшиеся
в перевесе, а только
в него ударившиеся, падают па
землю и до того перепугаются, что кричат, хлопают крыльями, а с места не летят: без сомнения,
темнота ночи способствует такому испугу.
Я стреливал гусей во всякое время: дожидаясь их прилета
в поле, притаясь
в самом еще не вымятом хлебе, подстерегая их на перелете
в поля или с полей, дожидаясь на ночлеге, где за наступившею уже
темнотою гуси не увидят охотника, если он просто лежит на
земле, и, наконец, подъезжая на лодке к спящим на берегу гусям, ибо по воде подплыть так тихо, что и сторожевой гусь не услышит приближающейся
в ночном тумане лодки.
Так, когда она говорила, например, о
темноте раскинувшейся над
землею сырой и черной ночи, он будто слышал эту
темноту в сдержанно звучащих тонах ее робеющего голоса.
И потому
в два часа ночи, едва только закрылся уютный студенческий ресторан «Воробьи» и все восьмеро, возбужденные алкоголем и обильной пищей, вышли из прокуренного, чадного подземелья наверх, на улицу,
в сладостную, тревожную
темноту ночи, с ее манящими огнями на небе и на
земле, с ее теплым, хмельным воздухом, от которого жадно расширяются ноздри, с ее ароматами, скользившими из невидимых садов и цветников, то у каждого из них пылала голова и сердце тихо и томно таяло от неясных желаний.
Этот Нуль мне видится каким-то молчаливым, громадным, узким, острым, как нож, утесом.
В свирепой, косматой
темноте, затаив дыхание, мы отчалили от черной ночной стороны Нулевого Утеса. Века — мы, Колумбы, плыли, плыли, мы обогнули всю
землю кругом, и, наконец, ура! Салют — и все на мачты: перед нами — другой, дотоле неведомый бок Нулевого Утеса, озаренный полярным сиянием Единого Государства, голубая глыба, искры радуги, солнца — сотни солнц, миллиарды радуг…
Когда там, вверху, над
землей, пробегали облака, затеняя солнечный свет, стены подземелья тонули совсем
в темноте, как будто раздвигались, уходили куда-то, а потом опять выступали жесткими, холодными камнями, смыкаясь крепкими объятиями над крохотною фигуркой девочки.
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью, идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и
в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки
в сырой
земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
Ночь была полна глубокой тишиной, и
темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась
в бессонном воздухе,
в спокойствии невидимых деревьев,
в запахе
земли. Ромашов шел, не видя дороги, и ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет ему
в лицо жарким дыханием. И бы-ла у него
в душе ревнивая грусть по его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному прошлому…
И
в этом мягком воздухе, полном странных весенних ароматов,
в этой тишине,
темноте,
в этих преувеличенно ярких и точно теплых звездах — чувствовалось тайное и страстное брожение, угадывалась жажда материнства и расточительное сладострастие
земли, растений, деревьев — целого мира.
Атласное зимнее платье
земли было изодрано
в клочья, и обнажённая, стиснутая
темнотою земля казалась маленькой.
Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и ровный полог
темноты;
в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на
землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника
в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
В третий день окончилась борьба
На реке кровавой, на Каяле,
И погасли
в небе два столба,
Два светила
в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную погрузились.
И закрылось небо, и погас
Белый свет над Русскою
землею,
И. как барсы лютые, на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась на Хвалу Хула,
И на волю вырвалось Насилье,
Прянул Див на
землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье...
Капитолина Марковна присоединяла свой поклон. Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему стало вдруг, и светло… Так точно, когда солнце встает и разгоняет
темноту ночи, легкий ветерок бежит вместе с солнечными лучами по лицу воскреснувшей
земли. Весь этот день Литвинов все посмеивался, даже когда обходил свое хозяйство и отдавал приказания. Он тотчас стал снаряжаться
в дорогу, а две недели спустя он уже ехал к Татьяне.
Он был рад предложению; он не мог бы теперь идти к себе один, по улицам,
в темноте. Ему было тесно, тягостно жало кости, точно не по улице он шёл, а полз под
землёй и она давила ему спину, грудь, бока, обещая впереди неизбежную, глубокую яму, куда он должен скоро сорваться и бесконечно лететь
в бездонную, немую глубину…
Положили на
землю тяжелое тело и замолчали, прислушиваясь назад, но ничего не могли понять сквозь шумное дыхание. Наконец услыхали тишину и ощутили всем телом, не только глазами, глухую, подвальную
темноту леса,
в которой даже своей руки не видно было. С вечера ходили по небу дождевые тучи, и ни единая звездочка не указывала выси: все одинаково черно и ровно.
Легко идется по
земле тому, кто полной мерой платит за содеянное. Вот уже и шоссе, по которому когда-то так легко шагал какой-то Саша Погодин, — чуть ли не с улыбкой попирает его незримые отроческие следы крепко шагающий Сашка Жегулев, и
в темной дали упоенно и радостно прозревает светящийся знак смерти. Идет
в темноту, легкий и быстрый: лица его лучше не видеть и сердца его лучше не касаться, но тверда молодая поступь, и гордо держится на плечах полумертвая голова.
А
в осенние темные ночи их ровный гул наполнял всю
землю и давал чувство такой шири, словно стен не было совсем и от самой постели,
в темноте, начиналась огромная Россия.
— Смотри, вот твоя
земля, плачет она
в темноте. Брось гордых, смирись, как я смирился, Саша, ее горьким хлебом покормись, ее грехом согреши, ее слезами, того-этого, омойся! Что ум! С умом надо ждать, да рассчитывать, да выгадывать, а разве мы можем ждать? Заставь меня ждать, так я завтра же, того-этого, сбешусь и на людей кидаться начну.
В палачи пойду!
Но здесь было так же мрачно, как
в поле:
темнота ночи сливала все предметы
в одну неопределенную, черную массу; слышно только было, как шипела вода, скатываясь с соломенных кровель на мокрую
землю.
Долго и пристально надо смотреть сквозь решётку, покуда увидишь
в глубине
темноты нечто темнее её, как бы камень большой или бугор
земли, — это и есть схимник, недвижим сидит.
Пусть
темнота кругом ее объемлет,
Прорвет Аргуна
землю где-нибудь
И снова полетит
в далекий путь!
Ослепительная фиолетовая трещина расколола тьму, и ночь содрогнулась удар грома оглушил
землю. Панический, долгий грохот рычал, ворочался, ревел, падал. Снова холодный огонь молний зажмурил глаза Аяна; открыв их, он видел еще
в беснующейся
темноте залитый мгновенным светом пролив, превращенный
в сплошную оргию пены и водяных пропастей. Вал поднял шлюпку, бросил, вырвал одно весло — Аян вздрогнул.
— Я бы!.. Я бы!.. У-у-у!.. — зарычал Бузыга, яростно царапая пальцами
землю. Он задыхался от гнева, и глаза его светились
в темноте, как у дикого зверя. — Я бы его сонного зарезал… Я бы ему зубами глотку перервал!.. Я бы…
Почти половину населения слободки составляли татары, которые смотрели на этот сезон с своей особой точки зрения. Мерзлая
земля не принимает следов, а сыпучий снег, переносимый ветром с места на место, — тем более… Поэтому то и дело, выходя ночью из своей юрты, я слышал на татарских дворах подозрительное движение и тихие сборы… Фыркали лошади, скрипели полозья, мелькали
в темноте верховые… А наутро становилось известно о взломанном амбаре «
в якутах» или ограблении какого-нибудь якутского богача.
В ночной
темноте приземистые, широкие постройки отца, захватившие много
земли, лежали на берегу реки, сливаясь вместе с деревьями
в большую тяжёлую кучу, среди неё горели два красных огня, один выше другого. Мельница очертаниями своими была похожа на чью-то лобастую голову, она чуть поднялась над
землёю и, мигая неровными глазами, напряжённо и сердито следит за течением своевольней реки.
Лес
в темноте стал похож на горы, всё знакомое казалось новым, влажное дыхание
земли было душисто и ласково.
— Поверьте мне, милый мой, — продолжал он, слегка прикасаясь к моему рукаву, — поверьте, не режим правительства, не скудость
земли, не наша бедность и
темнота виноваты
в том, что мы, русские, плетемся
в хвосте всего мира.
В темноте пред нами мечется маленький кусочек чего-то живого, окрылённый чем-то белым… вот он подпрыгнул с
земли и вдруг неподвижно остановился, прилип к ней.
Против моего окна встал.
В темноте он словно облако, опустившееся
в пыль
земли. Мне чудится, что стражник смотрит
в мою сторону, и это — жутко.
Становиха сняла со стены большой ключ и повела своих гостей через кухню и сени во двор. На дворе было темно. Накрапывал мелкий дождь. Становиха пошла вперед. Чубиков и Дюковский зашагали за ней по высокой траве, вдыхая
в себя запахи дикой конопли и помоев, всхлипывавших под ногами. Двор был большой. Скоро кончились помои, и ноги почувствовали вспаханную
землю.
В темноте показались силуэты деревьев, а между деревьями — маленький домик с покривившеюся трубой.
— Но если это — солнце, если это совершенно такое же солнце, как наше, — вскричал я, — то где же
земля? — И мой спутник указал мне на звездочку, сверкавшую
в темноте изумрудным блеском. Мы неслись прямо к ней.
Святость не
в лесах, не на небе, не на
земле, не
в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое тело
в храм, откинь дурные мысли и созерцай бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не уничтожит наших страхов, — так же как
темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя вера и твои молитвы, пока
в тебе нет правды, ты не постигнешь пути блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
Туман, слякоть. Из угрюмого, враждебного неба льет дождь, или мокрый снег падает. Ветер воет
в темноте. Летом, бывает, светит и солнце, — тогда жаркая духота стоит над
землею, пахнет известкою, пылью, особенно летнею вонью города… Вот мир,
в котором живут герои Достоевского. Описывает он этот мир удивительно.
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился
в воду.
В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась
в комок и не расправлялась. Я дрожал, как
в лихорадке, и слышал
в темноте, как стрелки щелкали зубами.
В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на
земле сухой мелкий плавник.
Темнота на горизонте сквозила — день начал брезжить. По небу двигались большие облака, а за ними блестели редкие побледневшие звезды;
земля была окутана еще мраком, но уже можно было рассмотреть все предметы; белоснежная гладь реки, пар над полыньей и деревья, одетые
в зимний наряд, казалось, грезили и не могли очнуться от охватившего их оцепенения.
Едва чаепитие было окончено, как приказано было снова укладываться. Люди, ослепленные резким переходом от света к
темноте, идут, вытянув вперед руки и ощупывая ногами
землю, чтобы не наткнуться на камень или не оступиться
в воду.
День был долог и спокоен, и Мне очень понравилась спокойная правильность, с какою солнце с своей вышины скатывалось к краю
Земли, с какою высыпали звезды на небо, сперва большие, потом маленькие, пока все небо не заискрилось и не засверкало, с какою медленно нарастала
темнота, с какою
в свой час вышла розовая луна, сперва немного ржавая, потом блестящая, с какою поплыла она по пути, освобожденному и согретому солнцем.
Игорь не договорил. Грянул выстрел. За ним другой, третий… И, странное дело, не он, Игорь Корелин, a молоденький венгерский гусар грохнулся на
землю, выронив из рук револьвер. Загремели, затрещали следом за первым и вторым и… другие выстрелы… Защелкали своим своеобразным щелканьем винтовки… Гусары рванулись куда-то
в темноту и
в тот же миг отпрянули с ужасом назад, крича во все горло...
От тучи подуло сильным, влажным ветром. По
земле зашуршали первые капли дождя. Распоясанный,
в развевающейся рубашке, Токарев шагал по колючему жнивью через межи и шел
в темноту, не зная куда.
Хотелось вон из города, наверх
в горы, где не загажена людьми
земля, где плавают
в темноте чистые ароматы цветущих трав.
В балагане на сухой бурке сидел Болхов, расстегнувшись и без папахи. Подле него кипел самовар, стоял барабан с закуской.
В землю был воткнут штык со свечкой. «Каково?» — с гордостью сказал он, оглядывая свое уютное хозяйство. Действительно,
в балагане было так хорошо, что за чаем я совсем забыл про сырость,
темноту и рапу Веленчука. Мы разговорились про Москву, про предметы, не имеющие никакого отношения с войной и Кавказом.