Неточные совпадения
Егорка делал
туалет, умываясь у колодца,
в углу двора; он полоскался, сморкался, плевал и уже скалил зубы над Мариной. Яков с крыльца молился на крест собора, поднимавшийся из-за домов слободки.
Перед диваном из красного дерева, с выцветшей бархатной обивкой, стояла конторка палисандрового дерева; над диваном висела картина с купающимися нимфами; комод, оклеенный карельской березой, точно навалился на простенок между окнами; разбитое трюмо стояло
в углу на простой некрашеной сосновой табуретке; богатый
туалет с отломленной ножкой, как преступник, был притянут к стене запыленными шнурками.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной кровати. Перед ним на столике лежали его пистолеты, а сабля висела
в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами,
в углу находился женский серебряный
туалет и трюмо. Дубровский держал
в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной
в углу перед образом, разливает
в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие
в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать
туалет.
Рожа юноши-критика опять выглянула из-за огненного знака и ехидно улыбнулась. Перекладин поднялся и сел на кровати. Голова его болела, на лбу выступил холодный пот…
В углу ласково теплилась лампадка, мебель глядела празднично, чистенько, от всего так и веяло теплом и присутствием женской руки, но бедному чиноше было холодно, неуютно, точно он заболел тифом. Знак восклицательный стоял уже не
в закрытых глазах, а перед ним,
в комнате, около женина
туалета и насмешливо мигал ему…
Этот грациозный испанский
туалет замечательно шел Кармен, и Николай Герасимович, сидя
в углу вагона, не отрывал от нее глаз, и почти не заметил, как поезд подкатил к Сан-Себастиано.
Через полчаса он, однако, прибрал кое-как на столе; зато
в угол у окна свален был весь бумажный хлам. Стол принял некоторый чиновничий вид, и даже на самой середине положена была десть чистой бумаги. Лука Иванович не сообразил, что он порядочно-таки позапылился, убирая со стола
в визитном
туалете.
Комната была побольше его кабинета,
в два окна, смотрела гораздо веселее от светлых обоев с букетцами. Весь правый
угол занят был кроватью с целой горой подушек. Налево, на небольшом рабочем столике, стояла дешевенькая лампа под розовым абажуром. Она бросала на все полутаинственный, полунарядный свет. Мебели было довольно: и кушетка, и шкап, и
туалет, и пяльцы, и этажерочка, и комод, с разными коробочками и баночками: все это разношерстное, но не убогое. На окнах висели кисейные гардины.
На блюдечке из папье-маше, стоявшем на
туалете, еще лежали шпильки,
в углу — туфли, кофта была повешена на спинку стула, умывальный таз был полон грязной мыльной водой,
в квартире был страшно тяжелый воздух, слышался сильный запах полосканья и духов, которые стояли незакупоренные.