Неточные совпадения
В сей крайности вознамерились они сгоряча меня на всю жизнь несчастным сделать, но я тот
удар отклонил, предложивши господину градоначальнику обратиться за помощью
в Санкт-Петербург, к часовых и органных дел мастеру Винтергальтеру, что и
было ими выполнено
в точности.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом;
в последний раз звякнул
удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Ровно
в пять часов, бронзовые часы Петр I не успели добить пятого
удара, как вышел Алексей Александрович
в белом галстуке и во фраке с двумя звездами, так как сейчас после обеда ему надо
было ехать.
Такой злодей; хоть бы
в сердце ударил — ну, так уж и
быть, одним разом все бы кончил, а то
в спину… самый разбойничий
удар!
Вот он раз и дождался у дороги, версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это
было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь,
ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и
был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти
в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма
есть действие; тот,
в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического
удара.
А я ее по усам!» Иногда при
ударе карт по столу вырывались выражения: «А!
была не
была, не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пичурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» — названия, которыми перекрестили они масти
в своем обществе.
Герой наш поворотился
в ту ж минуту к губернаторше и уже готов
был отпустить ей ответ, вероятно ничем не хуже тех, какие отпускают
в модных повестях Звонские, Линские, Лидины, Гремины и всякие ловкие военные люди, как, невзначай поднявши глаза, остановился вдруг, будто оглушенный
ударом.
Дело ходило по судам и поступило наконец
в палату, где
было сначала наедине рассуждено
в таком смысле: так как неизвестно, кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же человек мертвый, стало
быть, ему немного
в том проку, если бы даже он и выиграл дело, а мужики
были еще живы, стало
быть, для них весьма важно решение
в их пользу; то вследствие того решено
было так: что заседатель Дробяжкин
был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам Вшивой-спеси и Задирайлова-тож, а умер-де он, возвращаясь
в санях, от апоплексического
удара.
На этот раз ветер дунул с другой стороны, и все слова
были услышаны козаками. Но за такой совет достался ему тут же
удар обухом по голове, который переворотил все
в глазах его.
Тогда
было в ней что-то неконченное, недовершенное, теперь это
было произведение, которому художник дал последний
удар кисти.
Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего
быть тихим и скромным, затем его глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей у трактира, и он ощутил как бы
удар — одновременный
удар в сердце и голову.
Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина
в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что
было вокруг, становилось кружевом тайн
в образе повседневности.
Не
было никаких сомнений
в звонкой душе Грэя — ни глухих
ударов тревоги, ни шума мелких забот; спокойно, как парус, рвался он к восхитительной цели, полный тех мыслей, которые опережают слова.
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него
в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один
удар. «Что это, неужели половина восьмого?
Быть не может, верно, бегут!»
–…У ней, впрочем, и всегда
была эта… привычка, и как только пообедала, чтобы не запоздать ехать, тотчас же отправилась
в купальню… Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный
есть, и она купалась
в нем регулярно каждый день, и как только вошла
в воду, вдруг с ней
удар!
Кох остался, пошевелил еще раз тихонько звонком, и тот звякнул один
удар; потом тихо, как бы размышляя и осматривая, стал шевелить ручку двери, притягивая и опуская ее, чтоб убедиться еще раз, что она на одном запоре. Потом пыхтя нагнулся и стал смотреть
в замочную скважину; но
в ней изнутри торчал ключ и, стало
быть, ничего не могло
быть видно.
— Эх,
ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается
в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что
есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку.
Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела
было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту последний и решительный
удар. Зурин
был в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас
в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали непроходимы. Мы утешались
в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями.
Он едва вынес этот
удар, поседел
в несколько недель; собрался
было за границу, чтобы хотя немного рассеяться… но тут настал 48-й год.
«Конечно, эта смелая книга вызовет шум.
Удар в колокол среди ночи. Социалисты
будут яростно возражать. И не одни социалисты. “Свист и звон со всех сторон”. На поверхности жизни вздуется еще десяток пузырей».
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца
в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под
ударом ветра.
Ритмический топот лошадей
был едва слышен
в пестром и гулком шуме голосов,
в непрерывном смехе, иногда неожиданно и очень странно звучал свист, но все же казалось, что толпа пешеходов подчиняется глухому ритму
ударов копыт о землю.
Летний дождь шумно плескал
в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя;
в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы
были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало
в животе, сосед с левой руки после каждого
удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что
в то время, как «государству грозит разрушение под
ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной встать пред врагом», —
в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно
было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался, чувствуя себя
в опасности.
— Потому что — авангард не побеждает, а погибает, как сказал Лютов? Наносит первый
удар войскам врага и — погибает? Это — неверно. Во-первых — не всегда погибает, а лишь
в случаях недостаточно умело подготовленной атаки, а во-вторых — удар-то все-таки наносит! Так вот, Самгин, мой вопрос: я не хочу гражданской войны, но помогал и, кажется,
буду помогать людям, которые ее начинают. Тут у меня что-то неладно. Не согласен я с ними, не люблю, но, представь, — как будто уважаю и даже…
Но он не знал, спрашивает или утверждает.
Было очень холодно, а возвращаться
в дымный вагон, где все спорят, — не хотелось. На станции он попросил кондуктора устроить его
в первом классе. Там он прилег на диван и, чтоб не думать, стал подбирать стихи
в ритм
ударам колес на стыках рельс; это удалось ему не сразу, но все-таки он довольно быстро нашел...
За ужином, судорожно глотая пищу, водку, говорил почти один он. Самгина еще более расстроила нелепая его фраза о выгоде. Варвара
ела нехотя, и, когда Лютов взвизгивал, она приподнимала плечи, точно боясь
удара по голове. Клим чувствовал, что жена все еще сидит
в ослепительном зале Омона.
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили по голове и он ждет еще
удара.
Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало
в памяти восклицание каторжника...
— Ага, — оживленно воскликнул Бердников. — Да, да, она скупа, она жадная!
В делах она — палач. Умная. Грубейший мужицкий ум, наряженный
в книжные одежки. Мне — она — враг, — сказал он
в три
удара, трижды шлепнув ладонью по своему колену. — Росту промышленности русской — тоже враг. Варягов зовет — понимаете? Продает англичанам огромное дело. Ростовщица. У нее
в Москве подручный
есть, какой-то хлыст или скопец, дисконтом векселей занимается на ее деньги, хитрейший грабитель! Раб ее, сукин сын…
Вот какая философия выработалась у обломовского Платона и убаюкивала его среди вопросов и строгих требований долга и назначения! И родился и воспитан он
был не как гладиатор для арены, а как мирный зритель боя; не вынести бы его робкой и ленивой душе ни тревог счастья, ни
ударов жизни — следовательно, он выразил собою один ее край, и добиваться, менять
в ней что-нибудь или каяться — нечего.
Илью Ильича привели
в чувство, пустили кровь и потом объявили, что это
был апоплексический
удар и что ему надо повести другой образ жизни.
Никто не видал последних его минут, не слыхал предсмертного стона. Апоплексический
удар повторился еще раз, спустя год, и опять миновал благополучно: только Илья Ильич стал бледен, слаб, мало
ел, мало стал выходить
в садик и становился все молчаливее и задумчивее, иногда даже плакал. Он предчувствовал близкую смерть и боялся ее.
Летом отправлялись за город,
в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы, и жизнь чередовалась обычными явлениями, не внося губительных перемен, можно
было бы сказать, если б
удары жизни вовсе не достигали маленьких мирных уголков. Но, к несчастью, громовой
удар, потрясая основания гор и огромные воздушные пространства, раздается и
в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.
— Если вы еще года два-три проживете
в этом климате да
будете все лежать,
есть жирное и тяжелое — вы умрете
ударом.
Вся эта обломовская система воспитания встретила сильную оппозицию
в системе Штольца. Борьба
была с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от
ударов вышесказанными и другими хитростями.
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый
был в науке славы
Ей дан учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но
в искушеньях долгой кары
Перетерпев судеб
удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
Тебе на голову валятся каменья, а ты
в страсти думаешь, что летят розы на тебя, скрежет зубов
будешь принимать за музыку,
удары от дорогой руки покажутся нежнее ласк матери.
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из тех женских личностей, которые внезапно из круга семьи выходили героинями
в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие
удары судьбы и когда нужны
были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы души — нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!
Если одна сторона не отвечает на страсть, она не
будет напрасно увлекать другую, или когда наступит охлаждение, она не поползет
в темноте, отравляя изменой жизнь другому, а смело откроется и нанесет честно, как сама судьба, один явный и неизбежный
удар — разлуку…
Он исхлестал ее вожжой. Она металась из угла
в угол, отпираясь, божась, что ему померещилось, что это
был «дьявол
в ее образе» и т. п. Но когда он бросил вожжу и взял полено, она застонала и после первого
удара повалилась ему
в ноги, крича «виновата», и просила помилования.
Это проведала княгиня через князя Б. П.…И твоя Софья страдает теперь вдвойне: и оттого, что оскорблена внутренно — гордости ее красоты и гордости рода нанесен
удар, — и оттого, что сделала… un faux pas и, может
быть, также немного и от того чувства, которое ты старался пробудить — и успел, а я, по дружбе к тебе, поддержал
в ней…
— Что тогда случилось там…
в роще!.. Вы
были так взволнованы. Скажите…
удар!..
—
Удар твой… сделал мне боль на одну минуту. Потом я поняла, что он не мог
быть нанесен равнодушной рукой, и поверила, что ты любишь меня… Тут только представилось мне, что ты вытерпел
в эти недели, вчера… Успокойся, ты не виноват, мы квиты…
И вдруг он склонил свою хорошенькую головку мне на плечо и — заплакал. Мне стало очень, очень его жалко. Правда, он
выпил много вина, но он так искренно и так братски со мной говорил и с таким чувством… Вдруг,
в это мгновение, с улицы раздался крик и сильные
удары пальцами к нам
в окно (тут окна цельные, большие и
в первом нижнем этаже, так что можно стучать пальцами с улицы). Это
был выведенный Андреев.
Та, не откладывая, тут же вынула портмоне и стала отдавать деньги, причем тотчас подвернулся мичман и протянул
было руку получить, но Татьяна Павловна почти
ударом отбила его руку
в сторону и обратилась к Марье.
Вот тут и началась опасность. Ветер немного засвежел, и помню я, как фрегат стало бить об дно. Сначала
было два-три довольно легких
удара. Затем так треснуло, что затрещали шлюпки на боканцах и марсы (балконы на мачтах). Все бывшие
в каютах выскочили
в тревоге, а тут еще
удар, еще и еще. Потонуть
было трудно: оба берега
в какой-нибудь версте; местами, на отмелях, вода
была по пояс человеку.
Возвращение на фрегат
было самое приятное время
в прогулке:
было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес
в здешних местах. Прямо на голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода
была лучше всего: весла с каждым
ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
После смешно
было вспоминать, как, при каждом
ударе и треске, все мы проворно переходили одни на место других на палубе. «Страшновато
было!» — как говорил, бывало, я
в подобных случаях спутникам. Впрочем, все это продолжалось, может
быть, часа два, пока не начался опять прилив, подбавивший воды, и мы снялись и пошли дальше.
Но взмахи хвоста
были так порывисты, что попасть
в голову
было трудно и
удары все приходились по спине, а это ей, по-видимому, нипочем.