Неточные совпадения
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется
в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж
коров из
хлева,
И
в час полуденный
в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
Он не преминул рассказать, как летом, перед самою петровкою, когда он лег спать
в хлеву, подмостивши под голову солому, видел собственными глазами, что ведьма, с распущенною косою,
в одной рубашке, начала доить
коров, а он не мог пошевельнуться, так был околдован; подоивши
коров, она пришла к нему и помазала его губы чем-то таким гадким, что он плевал после того целый день.
Было у них два
хлева, где стояли Терешкина лошадь и
корова Пестренка, под навесом красовалась новая телега, под другим жили овцы, а
в огороде была устроена особая загородка для свиней.
Летом,
в жаркий день, Пушкарь рассказал Матвею о том, как горела венгерская деревня, метались по улице охваченные ужасом люди, овцы, мычали
коровы в хлевах, задыхаясь ядовитым дымом горящей соломы, скакали лошади, вырвавшись из стойл, выли собаки и кудахтали куры, а на русских солдат, лежавших
в кустах за деревней, бежал во тьме пылающий огнём человек.
«Как по недостаточности моего звания, — говорю, — владыко святый, жена моя каждый вечер, по неимению работницы, отправляется для доения
коровы в хлев, где хранится навоз, то я, содержа на руках свое малое грудное дитя, плачущее по матери и просящее груди, — как груди дать ему не имею и чем его рассеять, не знаю, — то я, не умея настоящих французских танцев, так с сим младенцем плавно пожидовски прискакую по комнате и пою ему: „тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота“ или что другое
в сем роде невинного содержания, дабы оно было утешно от сего, и
в том вся вина моя».
Скотина весну чует лучше человека: уж коли весна устанавливается, идет на коренную, скотину ни за что не удержишь
в хлеве: овца ли,
корова ли, так и ревет; а выпустил из
хлева, пошла по кустам рыскать — не соберешь никак!..
Уже с Рождества не было своего хлеба, и муку покупали. Кирьяк, живший теперь дома, шумел по вечерам, наводя ужас на всех, а по утрам мучился от головной боли и стыда, и на него было жалко смотреть.
В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной
коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно, морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась: на Благовещение задувала настоящая зимняя вьюга, а на Святой шел снег.
Всё гуще хмарь,
в хлеву покой и дрёма,
Дорога белая узорит скользкий ров…
И нежно охает ячменная солома,
Свисая с губ кивающих
коров.
— Уж такое горе, — заговорил сотский, — такое горе, чистое наказание. Народ очень беспокоится, ваше высокоблагородие, уж третью ночь не спят. Ребята плачут. Надо
коров доить, а бабы
в хлев не идут, боятся… Как бы
в потемках барин не примерещился. Известно, глупые женщины, но которые и мужики тоже боятся. Как вечер, мимо избы не ходят
в одиночку, а так, всё табуном. И понятые тоже…
В то время как слепая Лидочка неожиданно встретила странное маленькое существо, назвавшее себя феей Маей, ее три брата успели обежать скотный двор, заглянуть
в хлев к
коровам и свинке, помещавшейся по соседству
в обществе своих двенадцати поросят, розовых и нежных, еще не обросших щетиной.