Неточные совпадения
— Ступай сей же час в Оренбург и
объяви от меня губернатору и всем
генералам, чтоб ожидали меня к себе через неделю.
Несмотря на то, что
генерал не разрешил ему посещения острога утром, Нехлюдов, зная по опыту, что часто то, чего никак нельзя достигнуть у высших начальников, очень легко достигается у низших, решил всё-таки попытаться проникнуть в острог теперь с тем, чтобы
объявить Катюше радостную новость и, может быть, освободить ее и вместе с тем узнать о здоровье Крыльцова и передать ему и Марье Павловне то, что сказал
генерал.
После войны 1812 года, как только стали возвращаться в Москву москвичи и начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Растопчин издал приказ, в котором
объявил, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни».
Чтобы облегчить переход из каторжного состояния в более самостоятельное, приамурский генерал-губернатор в 1888 г. разрешил освобождать трудолюбивых и доброго поведения каторжных до срока;
объявляя об этом приказе (№ 302), ген.
Генерал Иван Федорович был в недоумении, очень желал добра «молодому человеку», но
объявил, что «при всем желании спасти ему здесь действовать неприлично».
От Веры Лебедевой князь узнал, что Келлер прикочевал к ним еще со вчерашнего дня и, по всем признакам, долго от них не отстанет, потому что нашел компанию и дружески сошелся с
генералом Иволгиным; впрочем, он
объявил, что остается у них единственно, чтоб укомплектовать свое образование.
— Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно
объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как почти уже все гости узнали, что в этот вечер назначено быть очень важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими.
Генерал и Тоцкий еще раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
Помада пошел и через полчаса возвратился,
объявив, что она совсем сошла с ума; сама не знает, чего хочет; ребенка ни за что не отпускает и собирается завтра ехать к генерал-губернатору.
Тем не менее недели через две купчая была совершена, и притом без всяких ограничений насчет «живых картин», а напротив, с обязательством со стороны
генерала оберегать мещанина Антона Валерьянова Стрелова от всяких вступщиков. А через неделю по совершении купчей
генерал, даже через затворенные окна своей усадьбы, слышал тот почти волчий вой, который подняли кряжистые сыны Калины, когда Антон
объявил им, что имеют они в недельный срок снести постоялый двор и перебраться, куда пожелают.
— Я уезжаю! —
объявила Нина Леонтьевна
генералу самым решительным тоном сейчас же после Охотничьего завтрака.
— Послушайте, Раиса Павловна, я устрою так, что Тетюев сам придет к вам с повинной! —
объявил Прейн, радуясь новой выдумке. — Честное слово. Только, мне нужно предварительно войти в соглашение с
генералом: пожалуй, еще заартачится. Пусть Нина Леонтьевна полюбуется на своего протеже. Право, отличная мысль пришла в голову этому Родиону Антонычу!.. Поистине, и волки будут сыты, и овцы целы…
Но этим испытание не кончилось. Вслед за
генералом с его бесконечным докладом в кабинет явился Прейн и
объявил, что необходимо дать Тетюеву вторую аудиенцию.
Словом сказать, Капотт до того преуспел, что когда, по истечении двадцати пяти лет, маркиз де Сангло
объявил ему, что он произведен в
генералы, то, несмотря на свое французское легкомыслие, он хлопнул себя по ляжке и прослезился.
M-me Углакова уехала уже к сыну, чтобы быть при нем сиделкой; но, тем не менее, когда Егор Егорыч и Сверстов рассказали Углакову дело Тулузова, он
объявил им, что сейчас же поедет к генерал-губернатору, причем уверял, что князь все сделает, чего требует справедливость.
— Помилуйте, — говорил он, — этот наш европеец, генерал-губернатор, помимо комитета входит в стачку с кабацким аферистом, который нагло является к нам и
объявляет, что он прокормит Москву, а не мы!
— Я, ваше превосходительство, теперь приехал не испрашивать разрешения у комитета на мою операцию, которая мне уже разрешена генерал-губернатором, а только, как приказал он мне,
объявить вам об этом.
— Ко мне пришел лазутчик и
объявил желание Хаджи-Мурата отдаться мне, — отвечал Воронцов, бледнея от волнения, ожидая грубой выходки разгневанного
генерала и вместе с тем заражаясь его гневом.
Сверх того, он решительно
объявил Анне Васильевне, что не желает встретиться с Инсаровым, которого продолжал величать черногорцем, а приехавши в клуб, безо всякой нужды заговорил о свадьбе Елены с своим партнером, отставным инженерным
генералом.
Бедный мой отец, который не пел, а только вместе шел с другими унтерами,
объявил, что он дворянин, но
генерал, злобно улыбаясь, сказал ему: «Дворянин должен быть с бо́льшим благоговением к служба господня» — и в своем присутствии, в соседней комнате с церковью, при торжественном пении божественных словословий, зверски приказал отсчитать триста ударов невинному юноше, запрещая ему даже кричать, чтоб «не возмущать господня служба».
— По обыску в лодке нашлись съестные припасы; гребцы
объявили, что везли их в Данциг для стола французского коменданта,
генерала Раппа…
Генерал торжественно с бокалом в руке
объявил о помолвке. Все поздравляли… Валентина Григорьевна принимала поздравления очень спокойно.
— Дочь графа одночасно умерла! —
объявил генерал, садясь на свое место, и ничего не мог больше есть: перед ним живо рисовалось пикантное личико Меровой.
— Я завтра уезжаю в Петербург, —
объявил он
генералу.
В настоящий момент, когда разговор коснулся государства,
генерал более всего боялся, чтобы речь как-нибудь не зашла о Петре Великом, — пункт, на котором Татьяна Васильевна была почти помешана и обыкновенно во всеуслышание
объявляла, что она с детских лет все, что писалось о Петре Великом, обыкновенно закалывала булавкою и не читала! «Поэтому вы не знаете деяний Петра?» — осмеливались ей замечать некоторые.
Господа! я сам ничего больше как первый урядник вверенного мне стана, и хотя в качестве станового пристава стою во главе вашей дружины, но пользуюсь моим титулом лишь для того, чтобы, подобно недавно встретившемуся со мной на станции
генералу Фарафонтьеву,
объявить вам: и я и вы — одна семья!
— Il est pourtant très comme il faut, [Однако он вполне респектабелен (фр.).] —
объявила мне сама Blanche, выходя из комнаты
генерала, как будто идея о том, что
генерал très comme il faut даже ее самое поразила.
— Алексей Иванович, — начал нежно распекающим тоном
генерал, — позвольте вам
объявить, что странно, в высочайшей степени странно… одним словом, ваши поступки относительно меня и моего семейства… одним словом, в высочайшей степени странно…
Надрывал животики весь павильон над хитрой немецкой выдумкой, хохотали музыканты, и только не смеялись березы и сосны тенистых аллей. Эту даровую потеху прекратило появление
генерала, о чем прибежали
объявить сразу пять человек. Позабыв свою гордость, Тарас Ермилыч опрометью бросился к дому, чтобы встретить дорогого гостя честь честью.
Генерал был необыкновенно в духе и, подхватив хозяина под руку, весело спрашивал...
Не знаю за что, но император Павел I любил Шишкова; он сделал его генерал-адъютантом, что весьма не шло к его фигуре и над чем все тогда смеялись, особенно потому, что Шишков во всю свою жизнь не езжал верхом и боялся даже лошадей; при первом случае, когда Шишкову как дежурному генерал-адъютанту пришлось сопровождать государя верхом, он
объявил, что не умеет и боится сесть на лошадь.
Млекопитаева, взбешенная тем, что
генерал не сказал с ней двух слов и даже не посмотрел на нее за ужином,
объявила, что у ней нет ни копейки.
А в толпе все рос и крепчал гул да говор… волнение снова начиналось, и все больше, все сильнее. Увещания священника, исправника и предводителя не увенчались ни малейшим успехом, и они возвратились с донесением, что мужики за бунтовщиков себя не признают, зачинщиков между собою не находят и упорно стоят на своем, чтобы сняли с них барщину и прочли настоящую волю, и что до тех пор они не поверят в миссию
генерала, пока тот не
объявит им самолично эту «заправскую волю за золотою строчкою».
Пустых и вздорных людей этот брак
генерала тешил, а умных и честных, без которых, по Писанию, не стоит ни один город, этот союз возмутил; но
генерал сумел смягчить неприятное впечатление своего поступка,
объявив там и сям под рукой, что он женился на Флоре единственно для того, чтобы, в случае своей смерти, закрепить за нею и за ее матерью право на казенную пенсию, без чего они могли бы умереть с голоду.
Во все это время мы и здесь всё продолжали шептать, но тут вдруг вошел камердинер Иван и
объявил, что
генерал велел мне завтра явиться в палату.
«1816 г. июля 5-го, среда. Вечером был от
генерала Копчевского адъютант, который
объявил, что сей день жена
генерала скончалась от родов».
В ответ на эти речи стачечный комитет
объявил, что не повезет в Россию
генералов Батьянова и Надарова. Со смехом рассказывали, как Надаров, переодевшись в штатское платье, поехал было инкогнито в Россию, но его узнали на одной из станций и вежливенько привезли назад в Харбин. Ему пришлось, как говорили, на лошадях ехать во Владивосток, чтобы оттуда переправиться в Россию морем.
— Один из вас оскорбил сейчас помощника начальника станции, —
объявил генералам штатский. — Потрудитесь перед ним извиниться. Если извинитесь, то вы просидите в вашем вагоне сутки под арестом и поедете дальше. Если не извинитесь, — совсем не поедете.
— Теперь вы, наша армия, Лифляндия спасены! — сказала шепотом баронесса и пригласила было
генерала в другую комнату, чтобы передать ему важную тайну; но когда он решительно
объявил, что голова его ничего не варит при тощем желудке, тогда она присовокупила: — Будь по-вашему, только не кайтесь после. Между тем позвольте мне представить вам ученого путешественника. Господин доктор Зибенбюргер! господин генерал-вахтмейстер и главный начальник в Лифляндии желает иметь честь с вами ознакомиться.
Но едва только — сказано в журнале совета — «выслушана была с надлежащим благоговением, с горестными и умилительными сердцами, последняя воля блаженной и вечно достойной памяти государя императора Александра Павловича, ознаменованная в копии с высочайшего манифеста, скрепленной собственноручно покойным государем императором», как граф Милорадович, который с должностью санкт-петербургского военного генерал-губернатора соединял и звание члена государственного совета,
объявил собранию: «Его императорское высочество великий князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему упомянутым манифестом, и первый уже присягнул на подданство его величеству государю императору Константину Павловичу».
Ему удалось войти в сношение с главной квартирой шведского
генерала, откуда был прислан манифест, обнародованный Швецией, который маркиз распространил в Петербурге, чтобы навести страх на русский двор. В этом манифесте стокгольмское правительство, говоря о своих дружеских чувствах к русской нации,
объявляло о своем намерении напасть на незаконное его правительство, чтобы восстановить права законных наследников престола.
Он
объявил, и кончено! Мне это, впрочем, понравилось. На террасу доходили звуки фортепьянной игры из большого дома, где дочь какого-то
генерала упражняется каждый вечер.
Генерал-губернатор лично
объявил собранию о содержании письма графа Милорадовича, а обер-прокурор предложил заготовленное заранее определение о принесении присяги императору Константину.
— И
объявила его величеству, что тайно обвенчана с капитаном мальтийской гвардии Олениным, которого государыня прочила в мужья дочери генерал-прокурора своей любимой фрейлине Похвисневой.
В полночь он пригласил к себе начальников колонн, дежурного
генерала Волконского и
генерала Вейротера и
объявил им, что завтра в семь часов утра начинается атака.
Тут были: отставной
генерал, тощий как моща, два лысые старика в очках, как впоследствии я узнал, один учитель латинского языка, а другой — греческого, пять-шесть старух с утиными носами, юнкер — племянник генеральши, отставной частный пристав и еще какой-то сотрудник «Московских Ведомостей», который,
объявив мне об этом, тотчас же сел на диван, задремал и начал бредить, произнося слово «нигилист».
Вы
объявите ему, что
генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Князь Андрей приехал в квартиру
генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там; но Чернышев, флигель-адъютант государя, принял Болконского и
объявил ему, что государь поехал с
генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
После возвращения Алпатыча из Смоленска, старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их, и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности и защищаться, предоставляя на его рассмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских
генералов, и
объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
«От всех моих поездок, écrit-il à l’Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такою обширною армией, а потому я командованье оною сложил на старшего по мне
генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий
объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке.