Неточные совпадения
Консул покраснел, несколько смешался, потом сел на диван, вынул из кармана бумагу, развернул и, прочитавши: «Генерал-адъютант граф Орлов
сообщил графу Нессельроде, что его им… — снова встал.
— Мне наш окружный
генерал чаем однажды похвастался, —
сообщает Любягин, — ему один батальонный командир цибик в презент прислал. Так поверите ли, седой весь!
— Да вот я, собственно, о
генерале, — встрепенулся князь, тоже на минутку задумавшийся, — и… насчет вашей этой покражи, о которой вы мне
сообщили…
— Уверяю вас,
генерал, что совсем не нахожу странным, что в двенадцатом году вы были в Москве и… конечно, вы можете
сообщить… так же как и все бывшие. Один из наших автобиографов начинает свою книгу именно тем, что в двенадцатом году его, грудного ребенка, в Москве, кормили хлебом французские солдаты.
Так как с некоторого времени он с
генералом Епанчиным состоял в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием в некоторых финансовых предприятиях, то и
сообщил ему, так сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предположение о его браке с одною из его дочерей?
Вдруг мне, ни с того ни с сего,
сообщает, что «
генерал» его матери четыреста рублей обещал, и совершенно этак ни с того, ни с сего, безо всяких церемоний.
Здесь мы не можем
сообщить подробностей, но заметим вкратце, что сущность свидания состояла в том, что
генерал испугал Лизавету Прокофьевну, а горькими намеками на Ганю привел ее в негодование.
Нина Александровна укорительно глянула на
генерала и пытливо на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то
сообщать князю, как
генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью.
Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Когда Лебедев, после поездки своей в Петербург для разыскания Фердыщенки, воротился в тот же день назад, вместе с
генералом, то ничего особенного не
сообщил князю.
Вот что, князь, и я теперь
сообщу: давеча
генерал, когда мы с ним шли к этому Вилкину, после того, как уже он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно, что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне, что всё это известие единственно одно вдохновение его превосходительства…
— А об этом, — говорила она, захватив одного статского
генерала со звездою, — я хоть и в провинции живу, но могу вам
сообщить самые верные сведения, которые прямо идут из самых верных источников.
Напротив того, пред лицо
генерала предстал малый солидный, облеченный в синюю поддевку тонкого сукна, плотно обтягивавшую довольно объемистое брюшко, который говорил сдержанно резонным тоном и притом умел
сообщить своей почтительности такой характер, как будто источником ее служило не грубое раболепство, а лишь сознание заслуг и высокости звания того лица, которому он, Антон, имел честь «докладывать».
О замыслах его я тоже когда-нибудь лично
сообщу вам, потому что боюсь поверить письму то, что покуда составляет еще тайну между небом, моим
генералом и мной.
Этот серьезный разговор как раз происходил перед самым балом, когда Евгений Константиныч, одетый, завитой и надушенный, был уже совсем готов показаться в приемных залах господского дома, где с подавленным шорохом гудела и переливалась цветочная живая человеческая масса. Перед самым выходом к гостям
генерал конфиденциально
сообщил Прейну, что Нине Леонтьевне что-то сегодня нездоровится.
— У своего
генерала сейчас был, —
сообщил он мне шепотом, — головомойку мне задал."С чего, говорит, вы взяли распространять слух, что как только француз немца в лоб, так мы сейчас австрияка во фланг?" — А чего"с чего", когда я сам собственными ушами слышал!
Читатель позволит нам
сообщить ему на этом месте несколько сведений о
генерале Ратмирове. Отец его был естественный… Что вы думаете?
Но надежде на восстановляющий сон не суждено было осуществиться с желаемою скоростью. Прокоп имеет глупую привычку слоняться по комнате, садиться на кровать к своему товарищу, разговаривать и вообще ахать и охать, прежде нежели заснет. Так было и теперь. Похороны
генерала, очевидно, настроили Прокопа на минорный тон, и он начал мне
сообщать новость за новостью, одна печальнее другой.
Де-Грие топнул ногою и бросился
сообщить генералу. Мы продолжали катить бабушку.
Не успел я войти в отель, как швейцар и вышедший из своей комнаты обер-кельнер
сообщили мне, что меня требуют, ищут, три раза посылали наведываться: где я? — просят как можно скорее в номер к
генералу.
Уходя, Сосунов
сообщил очень важное известие, именно, что
генерал, по всей видимости, собирается в объезд по заводам и, по всей вероятности, его с собой возьмет. В горном правлении уж пронюхали об этом, да и Злобин подсылал тогда Савелия неспроста: эти кержаки знают все и раньше всех. Еще
генерал и не подумал, а они уж знают, когда он поедет.
Только станционный писарь, человек доступный высшим взглядам,
сообщил нам, что генерал-губернатор действительно сменился, что с тем вместе менялись все местные отношения, и теперь Степану Осиповичу несдобровать.
Тогда мне припомнилось, что
генерал обещал рассказать историю о том, как он свел знакомство с чертом, и я немедленно
сообщил эту мысль Прокопу.
— Смирно! — еще громче повторил
генерал. — Пускай ко мне выйдут несколько человек. Я с ними буду говорить, а они потом пусть всем остальным
сообщат мои слова.
Предпочтение, которое Катерина Астафьевна оказывала в эту пору разговорам с
генералом, подвигнуло и его принять участие в заботах о судьбе новобрачных, и Иван Демьянович, вытребовав к себе в одно прекрасное утро майоршу,
сообщил ей, что один петербургский
генерал, именно тот самый, у которого Глафира искала защиты от Горданова, Кишенского и компании, купил в их губернии прекрасное имение и по знакомству с Иваном Демьяновичем просил его рекомендовать из местных людей основательного и честного человека и поставить его немедленно в том имении управителем.
Казимира уехала из Петербурга в тот же день, что и было совершенно уместно, потому что Глафира Васильевна,
сообщая генералу о своем успехе в этой сделке, улыбаясь, передала ему клочки разорванного Казимирой векселя.
В другом письме (от 26 июля) генерал-прокурор
сообщил князю Голицыну, что английский посланник уверял императрицу, что «всклепавшая на себя имя» есть дочь пражского трактирщика, и потому советовал послать к ней протестантского пастора, которому, может быть, удастся выведать истину.
— Как! — воскликнул
генерал, когда мама
сообщила ему о военной службе папы. — Значит, отец Люды тот самый Влассовский, который пал геройской смертью в последнюю войну! О, я его знал, хорошо знал!.. Это был душа-человек!.. Я счастлив, что познакомился с его женою и дочерью. Как жаль, что вы уже уезжаете и что я не могу пригласить вас к себе! Но надеюсь, вы осенью привезете вашу дочь обратно в институт?
Вообще же убийство царя произвело, конечно, впечатление ошеломляющее. Один отставной военный
генерал, — он жил на Съезженской улице, — был так потрясен этим событием, что застрелился. Папа возмущенно
сообщал, что конституция была уже совсем готова у Лорис-Меликова, что царь на днях собирался ее подписать, — и вдруг это ужасное убийство! Какое недомыслие! Какая нелепость!
Барин принял его. Он вышел к Палтусову совершенно так же одетый, как и в тот раз, и так же попросил его во вторую комнату. Старик помнил о его визите, опять сказал, что служил когда-то с одним Палтусовым. Про Долгушина осведомился в шутливом тоне, и когда Палтусов
сообщил ему, что
генерал служит акцизным надзирателем на табачной фабрике, — выговорил...
Еще так недавно сама Екатерина,
сообщая Бибикову о назначении его друга Потемкина генерал-адъютантом, закончила свое письмо словами...
Часа два спустя молодой Суворов вернулся, о чем было доложено Василию Ивановичу, а последний
сообщил это известие
генералу Ганнибалу. Тот, верный своему обещанию, поднялся наверх и застал мальчика снова лежащим на полу и углубленным в книгу и карты. Он не слыхал, как вошел нежданный гость.
На другой день, прибыв в контору госпиталя, Иван Иванович уже застал там Орлицкого, который и вручил ему бумаги, а Азиатов
сообщил ему, что он еще вчера уволен генерал-лейтенантом Даниловым в Санкт-Петербург на 4 дня и до его возвращения приказал приготовить все необходимое для сдачи госпиталя и, передав свою должность, отправился в Грузино.
Об этом мне
сообщил главный комендант маньчжурской армии,
генерал Губер.
Господин действительный тайный советник генерал-прокурор и кавалер князь Алексей Борисович Куракин 10 минувшего марта
сообщил мне высочайшее Его Императорского Величества повеление, на имя его данное, чтобы сооруженный в Херсоне от казны в память князю Потемкину памятник был уничтожен.
Видно, сюда ему был указан путь, и я ему уже решил не мешать: мне вздумалось велеть напоить его чаем и потом отослать его спать на кухню; но прежде чем я успел сказать об этом моему человеку, тот начал мне
сообщать, что ко мне заходил и мне оставил записку Андрей Иванович Друкарт, один из весьма почтенных и деловых людей генерал-губернаторского управления.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтоб отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии,
сообщил этот факт штабному
генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не
сообщая окружавшим его
генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний.
Действительно, Толь, к которому он зашел
сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения
генералу, жившему с ним, и Коновницын молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо итти к светлейшему.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал-адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил
сообщить свое звание и значение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.