Неточные совпадения
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она
рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом,
герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала
рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались
героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
А между тем
герою нашему готовилась пренеприятнейшая неожиданность: в то время, когда блондинка зевала, а он
рассказывал ей кое-какие в разные времена случившиеся историйки, и даже коснулся было греческого философа Диогена, показался из последней комнаты Ноздрев.
Герой, однако же, совсем этого не замечал,
рассказывая множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах: именно в Симбирской губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева в Рязанской губернии; у Фрола Васильевича Победоносного в Пензенской губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской губернии у Петра Варсонофьевича, где была сестра невестки его Пелагея Егоровна с племянницей Софьей Ростиславной и двумя сводными сестрами — Софией Александровной и Маклатурой Александровной.
—
Героем времени постепенно становится толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин,
рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он вошел на площадку — на ней никого не было. Он очень возжелал немедленно
рассказать брату этот диалог, но, подумав, решил, что это преждевременно: роман обещает быть интересным,
герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
Моя беседа с Карпом Ерофеичем затянулась далеко за полночь, и все истории, которые он мне
рассказывал, касались только каторги и ее
героев, как, например, смотритель тюрьмы Селиванов, который под горячую руку отбивал кулаком замки у дверей и в конце концов был убит арестантами за жестокое с ними обращение.
Я обыкновенно читал с таким горячим сочувствием, воображение мое так живо воспроизводило лица любимых моих
героев: Мстиславского, князя Курбского и Палецкого, что я как будто видел и знал их давно; я дорисовывал их образы, дополнял их жизнь и с увлечением описывал их наружность; я подробно
рассказывал, что они делали перед сражением и после сражения, как советовался с ними царь, как благодарил их за храбрые подвиги, и прочая и прочая.
Все это, что мы
рассказываем теперь с некоторою веселостью, в
герое моем в то время производило нестерпимое мучение.
К вечеру, впрочем, в
герое моем поутихла злоба против нее, так что он, приехав к Абрееву,
рассказал тому в комическом виде всю эту сцену и даже прибавил...
Не буду
рассказывать, сколько еще ужасов, опасностей и разочарований испытал наш
герой в этот вечер: как вместо такой стрельбы, которую он видел на Волковом поле, при всех условиях точности и порядка, которые он надеялся найти здесь, он нашел 2 разбитые мортирки без прицелов, из которых одна была смята ядром в дуле, а другая стояла на щепках разбитой платформы; как он не мог до утра добиться рабочих, чтоб починить платформу;как ни один заряд не был того веса, который означен был в Руководстве, как ранили 2 солдат его команды, и как 20 раз он был на волоске от смерти.
Очень остался доволен Н.И. Пастухов, задавал вопросы, касающиеся описания местностей, но когда я ему
рассказал все отзывы, услышанные мною о Чуркине, и много еще других подробностей, характеризующих его как шпану и воришку, Н.И. Пастухов, уже ранее нарисовавший в своем воображении будущего
героя по Ринальди Ринальдино, изменился в лице, его длинные брови и волосы, каемкой окружавшие лысину, встали — признак, что он злится.
— Павлушка у нас
герой, — сказал Передонов. — Расскажи-ка, брат, как ты с генералом сцепился.
Я никак не намерен
рассказывать вам слово в слово повесть любви моего
героя: мне музы отказали в способности описывать любовь...
Не буду вам теперь
рассказывать всю историю моего
героя; события ее очень обыкновенны, но они как-то не совсем обыкновенно отражались в его душе.
Зато мы, то есть каждый из этого десятка, были
героями дня в классе, и нас заставляли разыгрывать сцены и
рассказывать о виденном и слышанном.
Вскоре все ребятишки тоже собрались в тесную кучку у входа в подвал. Зябко кутаясь в свои одёжки, они сидели на ступенях лестницы и, подавленные жутким любопытством, слушали рассказ Савёлова сына. Лицо у Пашки осунулось, а его лукавые глаза глядели на всех беспокойно и растерянно. Но он чувствовал себя
героем: никогда ещё люди не обращали на него столько внимания, как сегодня.
Рассказывая в десятый раз одно и то же, он говорил как бы нехотя, равнодушно...
— Ты послушай, послушай, что я тебе
расскажу: ты знаешь, давно был
герой Ярль Торгнир?..
Он, еще в детстве моем, очень много мне
рассказывал из истории Польши и из частной жизни поляков, об их революциях, их
героях в эти революции.
Хорошо, что седовласый
герой мой не слыхал, что
рассказывал Янсутский в настоящие минуты о нем и с Домне Осиповне. О, как бы возненавидел он ее, а еще более — самого себя, за то, что любил подобную женщину!
Героем вечера был Пигасов. Рудин уступил ему поле сражения. Он очень смешил Дарью Михайловну; сперва он
рассказывал об одном своем соседе, который, состоя лет тридцать под башмаком жены, до того обабился, что, переходя однажды, в присутствии Пигасова, мелкую лужицу, занес назад руку и отвел вбок фалды сюртука, как женщины это делают со своими юбками. Потом он обратился к другому помещику, который сначала был масоном, потом меланхоликом, потом желал быть банкиром.
Я молодец, я вор, я
герой, я задыхаюсь от радости, мне жарко, мне весело — я хочу тотчас разбудить Давыда, все
рассказать ему — и, невероятное дело! засыпаю как убитый!
Если автор не намерен входить в рассмотрение народной жизни,
рассказывая дела своего
героя; если он хочет представить исторического деятеля одного на первом плане, а все остальное считает только принадлежностями второстепенными, аксессуарами, существенно не нужными; в таком случае он может составить хорошую биографию своего
героя, но никак не историю.
Петр был очень доволен его ответами; он вспомнил некоторые черты Ибрагимова младенчества и
рассказывал их с таким добродушием и веселостью, что никто в ласковом и гостеприимном хозяине не мог бы подозревать
героя полтавского, могучего и грозного преобразователя России.
В этот час и наш
герой, — потому что уж позвольте мне, Настенька,
рассказывать в третьем лице, затем, что в первом лице все это ужасно стыдно
рассказывать, — итак, в этот час и наш
герой, который тоже был не без дела, шагает за прочими.
Ведь
рассказывать, например, длинные повести о том, как я манкировал свою жизнь нравственным растлением в углу, недостатком среды, отвычкой от живого и тщеславной злобой в подполье, — ей-богу, неинтересно; в романе надо
героя, а тут нарочно собраны все черты для антигероя, а главное, все это произведет пренеприятное впечатление, потому что мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее.
Тургенев, например,
рассказывает о своих
героях, как о людях, близких ему, выхватывает из груди их горячее чувство и с нежным участием, с болезненным трепетом следит за ними, сам страдает и радуется вместе с лицами, им созданными, сам увлекается той поэтической обстановкой, которой любит всегда окружать их…
Павел только через неделю, и то опять слегка,
рассказал сестре о встрече с своею московскою красавицей; но Лизавета Васильевна догадалась, что брат ее влюблен не на шутку, и очень этому обрадовалась; в голове ее, в силу известного закона, что все сестры очень любят женить своих братьев, тотчас образовалась мысль о женитьбе Павла на Кураевой; она сказала ему о том, и
герой мой, хотя видел в этом странность и несбыточность, но не отказывался.
Ему предстояло
рассказать ей все, что говорила тетка; но
герою моему, как уже, может быть, успел заметить читатель, всегда было трудно говорить о том, что лежало у него на сердце.
Ему
рассказали, в чем дело. Но, чувствуя себя
героем минуты, он не торопился. Оглядев внимательно новичка с ног до головы, он буркнул...
Варвара Александровна так живо
рассказала эту историю, что
герой мой положительно догадался, что этот южный цветок не кто иной, как она сама.
Если бы я не опасался выразиться вульгарно в самом начале рассказа, то я сказал бы, что Шерамур есть
герой брюха, в самом тесном смысле, какой только можно соединить с этим выражением. Но все равно: я должен это сказать, потому что свойство материи лишает меня возможности быть очень разборчивым в выражениях, — иначе я ничего не выражу.
Герой мой — личность узкая и однообразная, а эпопея его — бедная и утомительная, но тем не менее я рискую ее
рассказывать.
В заведении, несмотря на ранний час, два стола были заняты посетителями, оживленно беседовавшими о событии прошлой ночи. Духовный дворник был
героем собрания. Он уже несколько раз успел
рассказать происшествие, сообщив, в назидание слушателям, полный текст нравоучительной речи, которою он якобы тронул сердца злодеев. С каждым новым вариантом назидательная речь приобретала новые риторические красоты.
В это время приходит барышня ихняя. Тоже разохалась. Старушка ей всю эту комедию
рассказала. Черт знает что за идиотская история! Называют меня и
героем и спасителем, жмут руки, и всякая такая вещь… Слушаю их: и смешно мне и стыдно, право… Ну, думаю, попал в историю, нечего сказать… Насилу-то, насилу от них отделался. Этакая ведь глупая штука вышла! Глупее, кажется, и нарочно не выдумаешь…
Автор
рассказывает в ней детство и юность своего
героя Александра Михайловича (фамилия его не названа), проведенные в деревне Тужиловке, в одной из отдаленных наших губерний, — и
рассказывает просто, живо, тепло и увлекательно.
Вера (растерянно). Да,
герой… он —
герой, только не умеет
рассказывать…
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом
рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем,
героя романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Итак,
герой наш спит, приятный сон,
Покойна ночь, а вы, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду удержать вас силой…
Роман, вперед!.. Не úдет? — Ну, так он
Пойдет назад.
Герой наш спит покуда,
Хочу я
рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была, и кто отец,
Как он на свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто учитель.
Нам
рассказывали об одном подобном
герое, человеке, как говорили, чрезвычайно энергическом и талантливом.
Действительно, попробуем прочесть гомеровы поэмы не как интересный «памятник литературы», — попробуем поверить в то, во что верит Гомер, попробуем всерьез принимать то, что он
рассказывает. Мы тогда увидим: что же это был за ужас — жить и действовать в тех условиях, в каких находились гомеровы
герои!
— О, наса балаклавской баталион, великая баталион, она никому не спигался, — восторженно говорил Диодор и при этом
рассказал, что будто бы этот славный баталион греческих
героев когда-то однажды на смотру одному очень, очень великому лицу показал, что такое значит греки.
Тесно прижавшись один к другому, Игорь и Милица слушали, как скромные серые
герои не хитро
рассказывали про только что блестяще выигранное дело.
Maman уже месяц тому назад
рассказывала нам, что у нас будет подруга — дочь
героя.
Сестренки Маня и Лиза сидели на зеленом диванчике в углу классной. Лиза, содрогаясь, слушала, а Маня, горя глазами, высоко подняв голову, вдохновенно
рассказывала про какого-то
героя, переживавшего великие душевные муки...
Когда я был в приготовительном! классе, я в первый раз прочел Майн-Рида, «Охотники за черепами». И каждый день за обедом в течение одной или двух недель я подробно
рассказывал папе содержание романа, —
рассказывал с великим одушевлением. А папа слушал с таким же одушевлением, с интересом расспрашивал, — мне казалось, что и для него ничего не могло быть интереснее многотрудной охоты моих
героев за скальпами. И только теперь я понимаю, — конечно, папа хотел приучить меня
рассказывать прочитанное.
— Сейчас у меня с моей дамой, пока мы плясали, был разговор, —
рассказывал медик, когда все трое вышли на улицу. — Речь шла об ее первом романе. Он,
герой — какой-то бухгалтер в Смоленске, имеющий жену и пятерых ребят. Ей было 17 лет и жила она у папаши и мамаши, торгующих мылом и свечами.
Кто говорит, он написал бы его гораздо ярче, сильнее, если бы жил постоянно в России; но личности из мира таких, кого он называл «опростелыми», наблюдены им, а не выдуманы;
рассказывают, что одного или двух
героев «Нови» он изучал все в том же Париже.
Но прежде нежели
рассказать читателю об этом чрезвычайно важном моменте в жизни нашего
героя, мы не можем не охарактеризовать подробно высокую личность царствовавшей тогда императрицы Елизаветы Петровны.
Здесь место
рассказать, как новое лицо пришло участвовать в драме нашего
героя и, может быть, разыграть в ней одно из важнейших действий.
Она
рассказала князю Андрею Павловичу роман своей юности, не называя имени его
героя. Она объяснила ему, что встретилась с ним снова в Петербурге, в гостиной ее кузины, графини Переметьевой, и в мрачных красках, сгущенных озлоблением даже такого доброго сердца, как сердце княгини Зинаиды, обрисовала дальнейшее поведение относительно ее этой светской змеи, окончившееся убийством не «
героя ее юношеского романа», а его товарища, приехавшего по его поручению и ни в чем не повинного.