Неточные совпадения
И не столько смущали Чертопханова физические несходства этогоМалек-Аделя с тем…впрочем, их насчитывалось немного: у тогохвост и грива словно были пожиже, и уши острей, и
бабки короче, и
глаза светлей — но это могло только так казаться; а смущали Чертопханова несходства, так сказать, нравственные.
Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал. По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых
глаз скользнула крупная слеза.
Эта Глафира была странное существо: некрасивая, горбатая, худая, с широко раскрытыми строгими
глазами и сжатым тонким ртом, она лицом, голосом, угловатыми быстрыми движениями напоминала свою
бабку, цыганку, жену Андрея.
И действительно, Юсуф, сын Хаджи-Мурата, худой, бледный, оборванный и вонючий, но все еще красивый и своим телом и лицом, с такими же жгучими, как у
бабки Патимат, черными
глазами, уже стоял у ворот внешнего двора, ожидая призыва.
— Тише! Не шуми ты, окаянный, — с угрозой зашептала она, подходя ко мне вплотную. И, взглянув мне прямо в
глаза своими выцветшими, холодными
глазами, она прошипела злобно: — Что? Доигрался, голубчик? — Послушай,
бабка, — возразил я сурово, — теперь не время считаться и выговаривать. Что с Олесей?
— Ага — и больше ничего. Тэбэ я — кунак, им — Ага. — Джигиты разостлали перед нами бурку, вынули из переметной сумы сыр, чурек, посудину и два серебряных стакана. Я залюбовался его лошадью: золотисто-гнедая с белой звездочкой между
глаз и белой
бабкой на левой ноге. Лошади с такой приметой ценятся у восточных народов: на такой Магомет ездил. Я молча созерцал красавицу, а он и говорит...
Бабка тотчас завернула подол и стала им вытирать
глаза. Мать же крикнула мне нехорошим голосом...
Старику и
бабке говорили прямо в
глаза, что они зажились, что им умирать пора, и они ничего.
Сазонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и, приняв позу атлета, мечущего диск, измерял прищуренным
глазом расстояние. С легким свистом плита вырывалась из его руки и, волнообразно подскакивая, скользящим ударом врывалась в середину длинного кона, и пестрым дождем рассыпались
бабки, и таким же пестрым криком отвечали на удар ребята. После нескольких ударов Сазонка отдыхал и говорил ребятам...
— Изволь, государь-батюшка, скушать все до капельки, не моги, свет-родитель, оставлять в горшке ни малого зернышка. Кушай, докушивай, а ежель не докушаешь, так бабка-повитуха с руками да с ногтями. Не доешь —
глаза выдеру. Не захочешь докушать, моего приказа послушать — рукам волю дам. Старый отецкий устав не смей нарушать — исстари так дедами-прадедами уложено и нáвеки ими установлено. Кушай же, свет-родитель, докушивай, чтоб дно было наголо, а в горшке не осталось крошек и мышонку поскресть.
Я помню, когда меня привели к пеленальному столику, на котором его управляла
бабка, — он не плакал, а превнимательно рассматривал ее лицо — и потом, переведя
глаза еще выше, он начал еще внимательнее разглядывать пестрый трафарет комнатного карниза.
Поскребла
бабка загривок, дала им жбан мышиных сливок. Выпили, поплевали, в донышко постучали, да и в сарае спать завалились. Только
глаза завели, слышат — мыши в головах заскребли, скулят-пищат, горестно голосят.
— Русский-то он русский, — порешил стряпчий с бельмом на
глазу. — Действительно он родом из Холодни. Мы с Сашкой и в
бабки игрывали. Такой азартный был: того и гляди, норовит гнездо стащить.