Неточные совпадения
Вот что он пишет: «Любезный друг, кум и благодетель (бормочет вполголоса,
пробегая скоро
глазами)…и уведомить тебя».
Кити была в особенности рада случаю побыть с
глазу на
глаз с мужем, потому что она заметила, как тень огорчения
пробежала на его так живо всё отражающем лице в ту минуту, как он вошел на террасу и спросил, о чем говорили, и ему не ответили.
— Какую ж вы можете иметь надежду? — сказала Бетси, оскорбившись за своего друга — entendons nous… [поймем друг друга…]—Но в
глазах ее
бегали огоньки, говорившие, что она очень хорошо, и точно так же как и он, понимает, какую он мог иметь, надежду.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет
глаз? Долго я глядел на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка
пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям…
Она сидела неподвижно, опустив голову на грудь; пред нею на столике была раскрыта книга, но
глаза ее, неподвижные и полные неизъяснимой грусти, казалось, в сотый раз
пробегали одну и ту же страницу, тогда как мысли ее были далеко…
Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза и бросил кверху: дыхание у всех остановилось; все
глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство,
бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно; в ту минуту, как он коснулся стола, Вулич спустил курок… осечка!
— Я знала, что вы здесь, — сказала она. Я сел возле нее и взял ее за руку. Давно забытый трепет
пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса; она посмотрела мне в
глаза своими глубокими и спокойными
глазами: в них выражалась недоверчивость и что-то похожее на упрек.
В эту минуту я встретил ее
глаза: в них
бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала; щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги — струнки, и
глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят верст; а уж выезжена — как собака
бегает за хозяином, голос даже его знала!
— Константин Федорович! Платон Михайлович! — вскрикнул он. — Отцы родные! вот одолжили приездом! Дайте протереть
глаза! Я уж, право, думал, что ко мне никто не заедет. Всяк
бегает меня, как чумы: думает — попрошу взаймы. Ох, трудно, трудно, Константин Федорович! Вижу — сам всему виной! Что делать? свинья свиньей зажил. Извините, господа, что принимаю вас в таком наряде: сапоги, как видите, с дырами. Да чем вас потчевать, скажите?
Если и случалось ему проходить их даже в блистательном и облагороженном виде, с лакированными полами и столами, он старался
пробежать как можно скорее, смиренно опустив и потупив
глаза в землю, а потому совершенно не знает, как там все благоденствует и процветает.
— Готова? Пожалуйте ее сюда! — Он
пробежал ее
глазами и подивился аккуратности и точности: не только было обстоятельно прописано ремесло, звание, лета и семейное состояние, но даже на полях находились особенные отметки насчет поведения, трезвости, — словом, любо было глядеть.
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него пристально; но
глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой
бегает в
глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
— А! — Он тут же развернул ее,
пробежал глазами и подивился чистоте и красоте почерка. — Славно написано, — сказал он, — не нужно и переписывать. Еще и каемка вокруг! кто это так искусно сделал каемку?
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые
глаза так впали? отчего эта страшная бледность и на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь
пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
Вперив
глаза в опушку, я бессмысленно улыбался; пот катился с меня градом, и хотя капли его,
сбегая по подбородку, щекотали меня, я не вытирал их.
— И, сказав это, Порфирий Петрович прищурился, подмигнул; что-то веселое и хитрое
пробежало по лицу его, морщинки на его лбу разгладились, глазки сузились, черты лица растянулись, и он вдруг залился нервным, продолжительным смехом, волнуясь и колыхаясь всем телом и прямо смотря в
глаза Раскольникову.
Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень
пробежал,
Вскипела кровь.
В черной бороде его показывалась проседь; живые большие
глаза так и
бегали.
«Странный этот лекарь!» — повторила она про себя. Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову, потом
пробежала глазами страницы две глупого французского романа, выронила книжку — и заснула, вся чистая и холодная, в чистом и душистом белье.
Базаров говорил все это с таким видом, как будто в то же время думал про себя: «Верь мне или не верь, это мне все едино!» Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а
глаза его
бегали по углам.
Сидя, он быстро, но тихонько шаркал подошвами, точно подкрадывался к чему-то; скуластое лицо его тоже двигалось, дрожали брови, надувались губы, ощетинивая усы, косые
глаза щурились,
бегая по бумаге. Самгин, прислонясь спиною к теплым изразцам печки, закурил папиросу, ждал.
На лице, сильно похудевшем, сердито шевелился красный, распухший носик, раздраженно поблескивали
глаза, они стали светлее, холодней и уже не так судорожно
бегали, как это помнил Клим.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко
бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми
глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими лицами святых и
глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая называлась в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл раза по три в день, публика очень любила ее, а люди пытливого ума
бегали в павильон слушать, как тихая музыка звучит в стальном жерле длинной пушки.
А Гапон проскочил в большую комнату и забегал, заметался по ней. Ноги его подгибались, точно вывихнутые, темное лицо судорожно передергивалось, но
глаза были неподвижны, остеклели. Коротко и неумело обрезанные волосы на голове висели неровными прядями, борода подстрижена тоже неровно. На плечах болтался измятый старенький пиджак, и рукава его были так длинны, что покрывали кисти рук.
Бегая по комнате, он хрипло выкрикивал...
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее,
глаза его не
бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Он очень торопился, Дронов, и был мало похож на того человека, каким знал его Самгин. Он, видимо, что-то утратил, что-то приобрел, а в общем — выиграл. Более сытым и спокойнее стало его плоское, широконосое лицо, не так заметно выдавались скулы, не так раздерганно
бегали рыжие
глаза, только золотые зубы блестели еще более ярко. Он сбрил усы. Говорил он более торопливо, чем раньше, но не так нагло. Как прежде, он отказался от кофе и попросил белого вина.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на
глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он
бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Стремительные
глаза Лютова
бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Косые
глаза его
бегали быстрее и тревожней, чем всегда, цепкие взгляды как будто пытались сорвать маски с ряженых. Серое лицо потело, он стирал пот платком и встряхивал платок, точно стер им пыль. Самгин подумал, что гораздо более к лицу Лютова был бы костюм приказного дьяка и не сабля в руке, а чернильница у пояса.
Черные
глаза лохматого мужика
побегали по лицу Самгина и, найдя его
глаза, неприятно остановились на них, точно приклеенные.
Он оглянулся, ему показалось, что он сказал эти слова вслух, очень громко. Горничная, спокойно вытиравшая стол, убедила его, что он кричал мысленно. В зеркале он видел лицо свое бледным, близорукие
глаза растерянно мигали. Он торопливо надел очки, быстро
сбежал в свою комнату и лег, сжимая виски ладонями, закусив губы.
— Понимаешь, какая штука, — вполголоса торопливо говорил Дронов, его скуластое лицо морщилось,
глаза, как и прежде, беспокойно
бегали, заглядывая в окно, в темноту, разрываемую искрами и огнями, в лицо Самгина, в стакан.
После чая все займутся чем-нибудь: кто пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в воду; другой сядет к окну и ловит
глазами каждое мимолетное явление:
пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Обломов задумался, а Алексеев барабанил пальцами по столу, у которого сидел, рассеянно
пробегая глазами по стенам и по потолку.
Хочется ему и в овраг
сбегать: он всего саженях в пятидесяти от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил
глаза, хотел заглянуть, как в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа от страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
Но цвет жизни распустился и не дал плодов. Обломов отрезвился и только изредка, по указанию Штольца, пожалуй, и прочитывал ту или другую книгу, но не вдруг, не торопясь, без жадности, а лениво
пробегал глазами по строкам.
Пуще всего он
бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными
глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго смотрят в
глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда падают в обморок.
Анисья стала еще живее прежнего, потому что работы стало больше: все она движется, суетится,
бегает, работает, все по слову хозяйки.
Глаза у ней даже ярче, и нос, этот говорящий нос, так и выставляется прежде всей ее особы, так и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так и говорит, хотя язык и молчит.
Он походит, походит по комнате, потом ляжет и смотрит в потолок; возьмет книгу с этажерки,
пробежит несколько строк
глазами, зевнет и начнет барабанить пальцами по столу.
Уже легкое, приятное онемение
пробежало по членам его и начало чуть-чуть туманить сном его чувства, как первые, робкие морозцы туманят поверхность вод; еще минута — и сознание улетело бы Бог весть куда, но вдруг Илья Ильич очнулся и открыл
глаза.
— Вот видите, братец, — живо заговорила она, весело
бегая глазами по его
глазам, усам, бороде, оглядывая руки, платье, даже взглянув на сапоги, — видите, какая бабушка, говорит, что я не помню, — а я помню, вот, право, помню, как вы здесь рисовали: я тогда у вас на коленях сидела…
Он опять
пробегал рассеянно строки — и вдруг
глаза у него раскрылись широко, он побледнел, перечитав...
Райский
пробежал глазами письмо от Ульяны Андреевны, о котором уж слышал от бабушки.
Позовут ли ее одеть барышень, гладить,
сбегать куда-нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь: в нее всю как будто вложена какая-то молния, рукам дана цепкость,
глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту.
Тушин молча подал ему записку. Марк
пробежал ее
глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение боли, огорчения или злой досады.
Он молчал, потупив
глаза. Румянец и минутная радость
сбежали с лица.
Райский
пробежал бумажку и уставил на Марка
глаза.
Она подумала, подумала, потом опустила руку в карман, достала и другое письмо,
пробежала его
глазами, взяла перо, тщательно вымарала некоторые слова и строки в разных местах и подала ему.