Неточные совпадения
Солдат опять с прошением.
Вершками раны смерили
И оценили каждую
Чуть-чуть не в медный грош.
Так мерил пристав следственный
Побои на подравшихся
На рынке мужиках:
«Под правым
глазом ссадина
Величиной с двугривенный,
В средине лба пробоина
В целковый. Итого:
На рубль пятнадцать с деньгою
Побоев…» Приравняем ли
К побоищу базарному
Войну под Севастополем,
Где
лил солдатик кровь?
— Я вижу по укоризне
глаз ваших, что еще мало
лил на затылок холодной воды.
— Летика, — сказал Грэй, присматриваясь к его красным
глазам, — я ожидал тебя не позже утра.
Лил ли ты на затылок холодную воду?
Васюкова нет, явился кто-то другой. Зрачки у него расширяются,
глаза не мигают больше, а все делаются прозрачнее, светлее, глубже и смотрят гордо, умно, грудь дышит медленно и тяжело. По лицу бродит нега, счастье, кожа становится нежнее,
глаза синеют и
льют лучи: он стал прекрасен.
Да в нос! да в
глаза кулаком, кровь так ручьем и
льет…
Гребцы машут веслами медленно, мерно, как машина. Пот градом
льет по загорелым лицам; им и нужды нет, что у Александра сердце заметалось в груди, что, не спуская
глаз с одной точки, он уж два раза в забытьи заносил через край лодки то одну, то другую ногу, а они ничего: гребут себе с тою же флегмой да по временам отирают рукавом лицо.
Публика неодобрительно и боязливо разошлась; в сумраке сеней я видел, как сердито сверкают на круглом белом лице прачки
глаза, налитые слезами. Я принес ведро воды, она велела
лить воду на голову Сидорова, на грудь и предупредила...
Дым от сигар стоял удушливый; всем было жарко и томно, все охрипли, у всех
глаза посоловели, пот
лил градом с каждого лица.
Блюдо поставили на землю, и старик внимательно
льет в него красную живую струю, — четыре пары
глаз любуются игрою вина на солнце, сухие губы людей жадно вздрагивают.
Дождь сильнее: так же шуршит и шепчет листва, но уже гудят низкие, туго натянутые басовые струны, а в деревянные ступени крыльца
льет и плещет тяжело. Мгновениями в лесу словно светлеет… или обманывает напряженный
глаз…
С потолка
лило, некоторые из гостей уже плакали, ударяя себя в грудь, другие с кровавыми
глазами ссорились из-за женщин и из-за прежних обид и лезли друг на друга, удерживаемые более трезвыми соседями, чаще всего прихлебателями.
И сегодня, как всегда, перед
глазами Аристида Кувалды торчит это красное здание, прочное, плотное, крепко вцепившееся в землю, точно уже высасывающее из нее соки. Кажется, что оно холодно и темно смеется над ротмистром зияющими дырами своих стен. Солнце
льет на него свои осенние лучи так же щедро, как и на уродливые домики Въезжей улицы.
А кровь все
льет и
льет; прижимает рану к боку, хочет зажать ее, но не унимается кровь; видно, глубоко поранил он руку. Закружилось у него в голове, в
глазах черные мухи залетали; потом и совсем потемнело; в ушах звон колокольный. Не видит он поезда и не слышит шума: одна мысль в голове: «Не устою, упаду, уроню флаг; пройдет поезд через меня… помоги, Господи, пошли смену…»
Ни к чему не думал он притронуться;
глаза его без всякого участия, без всякой жизни глядели в окно, обращенное в двор, где грязный водовоз
лил воду, мерзнувшую на воздухе, и козлиный голос разносчика дребезжал: «Старого платья продать».
На небе сияют разноцветные плакаты торговых фирм, высоко в воздухе снуют ярко освещенные летучие корабли, над домами, сотрясая их, проносятся с грохотом и ревом поезда, по улицам сплошными реками, звеня, рыча и блестя огромными фонарями, несутся трамваи и автомобили; вертящиеся вывески кинематографов слепят
глаза, и магазинные витрины
льют огненные потоки.
И она не зажала рта этому прохвосту, оскорблявшему спьяна человека, который был виноват только в том, что обманулся и был обманут! Урбенин сдавил сильно ей руку, и это вызвало скандальный побег в графский дом, теперь же на ее
глазах пьяный нравственный недоросль давил честное имя и
лил грязными помоями на человека, который в это время должен был изнывать от тоски и неизвестности, сознавать себя обманутым, а она хоть бы бровью двинула!
Пан ксендз, с приемами истого знатока и любителя, серьезно освидетельствовал поданную бутылку; неторопливо и аккуратно откупорил ее, обтер и обчистил салфеткой горлышко, с улыбкой истинного наслаждения, тихо прижмурив
глаза, глубоко потянул в себя носом ее ароматный букет, затем стал тихо
лить вино, любуясь на его чистую, золотистую струю, и, словно бы прислушиваясь к музыкальному шелесту и бульканью льющейся влаги, отхлебнул от края и подал стопку своему гостю.
Я мельком взглянула на говорившую. Нина это или не Нина? Какое новое, просветленное лицо! Какая новая, невиданная мною духовная красота!
Глаза не сверкают, как бывало, а
льют тихий, чуть мерцающий свет. Они глубоки и недетски серьезны…
Губы его дергались, силясь выговорить слово, и в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное. В правую щеку мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло меня — и только, а перед моими
глазами на месте бледного лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда
лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют на плохих вывесках. И в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какая-то улыбка, беззубый смех — красный смех.
Но
Лили поглядела на нее недоумевающими
глазами и повернула вбок голову опять от кого-то заимствованным жестом.
Лили глядела на мать своими узковатыми близорукими
глазами, и этот взгляд вызывал в Антонине Сергеевне неловкость.
Эти-то
глаза первые выразили Савину то, что он потом услышал из уст
Лили.
— Тут едва ли выберешься, ваше высокоблагородие, — заметил один из казаков, — темень хоть
глаз выколи, дождь ливмя
льет, молния, гром.