Неточные совпадения
Между ними завязался спор о гнедом и чагравом. Между тем вошел в комнату красавец — стройного роста, светло-русые блестящие кудри и темные
глаза. Гремя медным ошейником, мордатый
пес, собака-страшилище, вошел вослед за ним.
Затравил в
глазах матери, и
псы растерзали ребенка в клочки!..
— Вот пес-то! — щуря
глаза, замечал проезжий мужик.
В числе охотников был и Родион Антоныч, тоже облекшийся в охотничью куртку и высокие сапоги; выбрав местечко на
глазах набоба, он почтительно сидел на траве, не спуская
глаз с своего владыки, как вымуштрованный охотничий
пес.
— Сворачивай, дьявол! — раздается в потемках. — Повылазило, что ли, старый
пес! Гляди
глазами!
— А не то пожили бы, маменька, в Дубровине… посмотрите-ка, как здесь хорошо! — сказал он, глядя матери в
глаза с ласковостью провинившегося
пса.
Что люди дрались — это было в порядке жизни; он много раз видел, как в праздники рабочие, напившись вина, колотили друг друга, пробуя силу и ловкость; видел и злые драки, когда люди, сцепившись подобно
псам, катались по земле бесформенным комом, яростно скрипя зубами и вытаращив налитые кровью, дикие
глаза.
За нею всегда бежала стая собак; старые солидные дворняги с вытертою шерстью и седым волосом на равнодушных мордах, унылые
псы с поджатыми хвостами в репьях и комьях грязи, видимо уже потерявшие уважение к себе; бежали поджарые сучки, суетливо тыкая всюду любопытные носы и осматривая каждый угол хитрым взглядом раскосых
глаз, катились несокрушимо весёлые щенята, высунув розовые языки и удивлённо вытаращив наивные
глаза.
Чутье ему подсказывало, что теперь в Шепетовской экономии обстоятельства складываются весьма удобно для его будущей карьеры. Так или иначе, он мог пригодиться всемогущему патрону. И Свежевский, ставя все на карту, смело лез Квашнину на
глаза со своим угодливым хихиканьем. Он заигрывал с ним, как веселый дворовой щенок со свирепым меделянским
псом, выражая и лицом и голосом ежеминутную готовность учинить какую угодно пакость по одному только мановению Василия Терентьевича.
Псы пуще захрипели, лошади понесли; и Егорушка, еле державшийся на передке, глядя на
глаза и зубы собак, понимал, что, свались он, его моментально разнесут в клочья, но страха не чувствовал, а глядел так же злорадно, как Дениска, и жалел, что у него в руках нет кнута.
— «Кто находится между живыми, тому еще есть надежда, так как и
псу живому лучше, чем мертвому льву», — снова заговорил сторож, открыв
глаза. И борода зашевелилась снова.
Полусвет был в коридорах института. Профессор добрался до комнаты Панкрата и долго и безуспешно стучал в нее. Наконец за дверью послышалось урчанье как бы цепного
пса, харканье и мычанье, и Панкрат в полосатых подштанниках, с завязками на щиколотках предстал в светлом пятне.
Глаза его дико уставились на ученого, он еще легонько подвывал со сна.
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен, голова и синие бегающие
глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь, с писком: «Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся
пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Это был большой лохматый
пес, на котором вся шерсть завойлочилась в войлок. Чем она питалась при своих нищих-хозяевах — это никому не было известно, но, наконец, догадались, что ей вовсе и не нужно было питаться, потому что она была «бесчеревная», то есть у нее были только кости да кожа и желтые, истомленные
глаза, а «в середине» у нее ничего не было, и потому пища ей вовсе не требовалась.
И вот он доходит до слов: «Аки
пес смердящий…» Нечего и говорить, что
глаза его были все время в суфлерской будке. На весь театр он произносит: «Аки!» — и умолкает.
— Ты что?.. Ты что это вздумал?.. — задыхаясь и едва переводя дух, визгливо кричала она на него. — Куда,
пес этакой, на кого бесстыжие
глаза свои запускал?.. А?..
Тирас. Шоколадный, но не красный, не лохматый, если и сеттер, не ирландский.
Глаза, при ближайшем рассмотрении, зеленоватые, но взгляд — хозяйкин. Смущенные новизной места и сосредоточенностью на нас старших, пока что еще робко, как бы равнодушно,
пса поглаживаем, зная, что в свой час, когда взрослые заговорятся, наверстаем.
— Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в
глаза кроме хвалений да улыбок — ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь,
пес! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!
— Не знаю, сударь, — сердито насупив брови, ответил старик Самоквасов. —
Пес его знает, где он шляется… Праздный человек, тунеяд, гуляка… Я его, шаталу, и на
глаз к себе не пущаю…
Мужчина держит в руках двустволку со взведенными курками и щурит
глаза на своего старого, тощего
пса, который бежит впереди и обнюхивает кустарник.
Давно я не слыхал такого бытового жаргона, как у этого чада Казани. У него был целый словарь своих словечек, большею частью бранных, но с добродушными интонациями. Некоторые имели особый дружеский и хвалебный смысл. Кто ему нравился, кто с ним сходился — он и в
глаза не иначе называл его, как"
пса". И все почти существительные приобретали окончание на ец: вместо баба — бабец, вместо лягушка — лягушец, вместо кабак — кабачец.
Я оглянулся.
Пес стоял в десяти шагах и не отрывал
глаз от меня. Минуту мы, молча, рассматривали друг друга, затем
пес, вероятно польщенный моим вниманием, медленно подошел ко мне и замахал хвостом…
Старик сел на ступени своего покосившегося крылечка, и тотчас же произошло то, что происходит аккуратно каждое утро: к нему подошла его собака Лыска, большой дворовый
пес, белый с черными пятнами, облезлый, полудохлый, с закрытым правым
глазом.
Пес оглянулся, пристально поглядел на меня и весело замахал хвостом. Очевидно, его забавлял мой грозный тон. Мне бы следовало приласкать его, но фаустовский бульдог не выходил из моей головы, и чувство страха становилось всё острей и острей… Наступали потемки, которые меня окончательно смутили, и я всякий раз, когда
пес подбегал ко мне и бил меня своим хвостом, малодушно закрывал
глаза. Повторилась та же история, что с огоньком в колокольне и с вагоном: я не выдержал и побежал…
И с этим Ермия так дунуло вспять, что он едва не задохся от бури, и, открыв
глаза, видит день, и он опять в жилище Памфалона, и сам скоморох тут лежит, упав на голом полу, и спит, а его
пес и разноперая птица дремлют…
— Об этом не тревожься, я через знакомых мне княжеских людишек предупредил Панкратьевну, чтобы глядела зорко в этот вечер за княжною. Небось, старая из
глаз не выпустит. Разве до самого князя Василия доберется рыжий
пес Малюта, ну, да этого в один день не сделается… Ты здесь отдохни, подкрепись, есть тут кое-что из съестного, — указал Григорий Семенов рукою на разрытую солому, откуда он доставал кувшин с вином, — а я мигом сбегаю и все разузнаю.
Павел Флегонтыч (провожая их
глазами, про себя). На то пошло, так я сокрушу тебя в прах, еврейка! (Задумывается.) Гениальная мысль! Прямо из преисподней!.. Она сама просила мщения… будет!.. не отложу надолго. Мое слово не ребяческое слово, оно не мимо идет, не лай
пса на привязи, который разносится ветром!.. Ревность, унижение, злоба — все адские стихии смешались в душе моей, буря в ней завывает. Устроит ли против нее этот жалкий цветок? (Увидев Ипполитова.) Довольны ли вы моими опытами?
— Типун тебе на язык, рыжий
пес! Да как он у тебя поворачивается говорить мне такие речи скверные! — сверкнул Иоанн
глазами и, вскочив с кресла, замахнулся на Малюту острием костыля.
Венерка не только пренебрегала всеми, хотя, впрочем, довольно слабыми и редкими искательствами этого заслуженного
пса, но даже в его же собственных
глазах, не уважая ни его гражданских заслуг, ни его всегдашней скромности, до непозволительности интимно сближалась с Крокодилом, куцым и корноухим бульдогом инвалидного начальника, тогда как этот Крокодил, на взгляд Пизонского, был собака самого гнусного вида и столь презренного характера, что в целом городе об ней никто не мог сказать ни одного доброго слова.
Кинжалка тихо поднялся и тоже пошел за ползущим ребенком: матери нежность и мудрость Улиса смотрела из
глаз лохматого
пса на дитя.
— Сгинь, говорит, сатана, прахом рассыпься! Почему я тебе доверять должна, ежели вся ваша порода на лжи стоит, ложью сповита? Сызмальства я приучена чертей гнушаться, один от вас грех и погибельная отрава. Чем ты,
пес, других лучше?.. Скройся с моих прекрасных
глаз, не то в набат ударю, весь монастырь всполошу.