Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У
сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Как ни бранят — молчу.
Остановилась и смотрит; а
глаза у ней, как у
сокола, желтые, большие и светлые-пресветлые.
Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в
глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как
сокол».
Уселись. Старейший цыган Федор
Соколов повел седым усом, сверкнул
глазами, притопнул ногой, звякнул струной гитары — и грянул цыганский хор.
Башкирцы в Оренбургской губернии и теперь еще держат
соколов, но дурно выношенных, не приученных брать верх так высоко, чтоб
глаз человеческий едва мог их видеть, и падать оттуда с быстротою молнии на добычу.
— Стойте, други! стойте, ясные
соколы! — закричал он на разбойников. — Аль
глаза вам запорошило? Аль не видите, к нам подмога идет?
—
Сокол ты мой! да я не могу на
глаза показаться, не смею. Я уж и его стал бояться. Вот здесь и сижу, горе мычу, да за клумбы сигаю, когда он приходить изволит.
Спорцевадзе пристально посмотрел на Брагина своими желтыми
глазами и подумал: «Ну, с этого взять нечего: гол как
сокол».
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел
соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его
глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
«Отколупнет ли крендель» Градов-Соколов, закатит ли
глаза томная Рыбчинская, рявкнет ли Соловцов или, как в барабан, лупит себя по груди Рощин-Инсаров, улыбнется ли, рублем подарит наивная Мартынова — на все отзыв от всей души, с шумом и грохотом.
Дверь открылась. Вошел
Соколов, стараясь ступать осторожно, а за ним фельдшер. Они пошептались о чем-то с Титом.
Соколов ушел, фельдшер остался. Я смотрел на все это прищуренными
глазами и, казалось, ни о чем не думал, ощущая только желтую полосу света из окна, блики на чайнике и светящееся лицо Тита.
— Завтра по вечеру красная пташка вылетит, а за ней взмоет ясен
сокол… Тут и болтовне конец, а я
глазами послушал, ушами поглядел, да сижу-посижу, ничего не знаю.
Что-то загремело в канцелярии, и
соколы вскочили, как по команде. Мечтательные
глаза женщины взметнулись у машины.
За столами, напоминая уже не ворон на проволоке, а трех
соколов Алексея Михайловича, сидели три совершенно одинаковых бритых блондина в светло-серых клетчатых костюмах и одна молодая женщина с мечтательными
глазами и бриллиантовыми серьгами в ушах.
Комик Иван Акимович Воробьев-Соколов заложил руки в карманы своих широких панталон, повернулся к окну и устремил свои ленивые
глаза на окно противоположного дома. Прошло минут пять в молчании…
Был он будто бы большой умница, с огромным, но исключительно разрушительным умом, не способным ни на какое творчество Иногда — бывало это, когда он был выпивши, —
Соколов вдруг отбрасывал сознательно проводимую им систему голого сообщения фактов и хронологии, выцветшие
глаза загорались насмешливым огоньком, и он начинал...
Но в Вере Николаевне, — в этом великолепном экземпляре
сокола в человеческом образе, — меньше всего было чего-нибудь от московского «милого человека». Она не стала растерянно бегать
глазами, не стала говорить, что для него, к сожалению, не найдется места и т. п. Она подняла голову и решительно, раздельно ответила...
А тут же, в уголочке ресторана, за круглым столиком, в полнейшем одиночестве сидел профессор Ф. Ф.
Соколов. Он сидел, наклонившись над столиком, неподвижно смотрел перед собою в очки тусклыми, ничего как будто не видящими
глазами и перебирал губами. На краю столика стояла рюмочка с водкой, рядом — блюдечко с мелкими кусочками сахара. Не глядя,
Соколов протягивал руку, выпивал рюмку, закусывал сахаром и заставал в прежней позе. Половой бесшумно подходил и снова наполнял рюмку водкою.
Свои, голубчик,
Свои, мой
сокол.
Люди не простого рода,
Знатные-с, сударь,
Я знаю их 2 года.
Посетители — первый класс,
Каких нынче мало.
У меня уж набит
глазВ оценке материала.
Люди ловкой игры.
Оба — спецы по винам.
Торгуют из-под полы
И спиртом и кокаином.
Не беспокойтесь! У них
Язык на полке.
Их ищут самих
Красные волки.
Это дворяне,
Щербатов и Платов.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат
Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг
глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте, и выкатившимися от худобы
глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и не громко и равномерно стонал. Видимо не столько страдания — он был болен кровавым поносом — сколько страх и горе оставаться одному, заставляли его стонать.