Неточные совпадения
Он стал думать, что именно с этой девушкой хотелось ему создать какие-то особенные отношения
глубокой, сердечной
дружбы, что именно она и только она поможет ему найти себя, остановиться на чем-то прочном.
Положим, это было бы физически и возможно, но ей морально невозможен отъезд: сначала она пользовалась только прежними правами
дружбы и находила в Штольце, как и давно, то игривого, остроумного, насмешливого собеседника, то верного и
глубокого наблюдателя явлений жизни — всего, что случалось с ними или проносилось мимо их, что их занимало.
— Ах, какое счастье… выздоравливать, — медленно произнесла она, как будто расцветая, и обратила к нему взгляд такой
глубокой признательности, такой горячей, небывалой
дружбы, что в этом взгляде почудилась ему искра, которую он напрасно ловил почти год. По нем пробежала радостная дрожь.
— Один ты заперла мне: это взаимность, — продолжал он. — Страсть разрешается путем уступок, счастья, и обращается там, смотря по обстоятельствам, во что хочешь: в
дружбу, пожалуй, в
глубокую, святую, неизменную любовь — я ей не верю, — но во что бы ни было, во всяком случае, в удовлетворение, в покой… Ты отнимаешь у меня всякую надежду… на это счастье… да?
Любовь Грановского к ней была тихая, кроткая
дружба, больше
глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом доме. Душе было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно пели гонимые псалмы, готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
Официальные мои письма все, кажется, к вам ходят через Петербург — с будущей почтой буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях получил его листок от 25 — го числа [Много писем С. Г. Волконского к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную
дружбу и
глубокое, искреннее уважение — в РО (ф. 243 и Фв. III, 35), в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны в сборниках о декабристах.] — он в один день с вами писал, только другой дорогой.
Она сходилась с теми, с кем ее случайно сталкивали обстоятельства, и сближалась весьма близко, но без всякой
дружбы, без любви, без сочувствий, вообще без всякого участия какого-нибудь чистого,
глубокого чувства.
Часто и с
глубоким негодованием он упоминал о крепкой
дружбе, связывавшей его с вором-товарищем, укравшим такие вещи, за которые суровый отец Шакро наверное «зарэжет» сына «кынжалом», если сын не найдёт их.
Без сомнения, пребывание в Москве, в ее русской атмосфере,
дружба с нами и особенно влияние Константина, который постоянно объяснял Гоголю, со всею пылкостью своих
глубоких святых убеждений, все значение, весь смысл русского народа, были единственные тому причины.
Я твердо уверен, что мы оба будем счастливы; она возбудила во мне не мгновенную страсть, но
глубокое, искреннее чувство, в котором
дружба слилась с любовью.
Между ними была какая-то нежная, утонченная связь, одна из тех связей, которые зарождаются иногда при встрече двух характеров, часто совершенно противоположных друг другу, но из которых один и строже, и
глубже, и чище другого, тогда как другой, с высоким смирением и с благородным чувством самооценки, любовно подчиняется ему, почувствовав все превосходство его над собою, и, как счастье, заключает в сердце своем его
дружбу.
Эта малороссийская девушка с характером
глубоким, сильным и сосредоточенным была со мною очень ласкова, и, как, вероятно, читатели помнят, она даже сама предложила мне свою
дружбу; но я пользовался ее дружелюбием, а никакими правами
дружбы от нее не пользовался — и это незаметно, но скоро меня от нее отодвинуло.
Оплакивая в канаве свое падение, я проникался духом смирения: я порицал свободу (и это так рано!), и жаждал какой-то сладкой неволи, и тосковал о каком-то рабстве — рабстве сладком, добром, смирном, покорном и покойном, — словом, о рабстве приязни и попечительности
дружбы, которая бы потребовала от меня отчета и нанесла бы мне заслуженные мною укоры, нанесла бы тоном
глубоким и сильным, но таким, который бы неизбежно смягчался и открывал мне будущее в спокойном свете.
— Я пришел по поручению моего племянника, генерала князя Джавахи, — начал он. — Князь Джаваха просил меня передать вам, милая девочка, его
глубокую и сердечную благодарность за вашу привязанность к его незабвенной Нине. Она часто и много писала отцу про вашу
дружбу… Князь во время своего пребывания в Петербурге был так расстроен смертью дочери, что не мог лично поблагодарить вас и поручил это сделать мне… Спасибо вам, милая девочка, сердечное спасибо…