Неточные совпадения
Осип (
глядя в окно). Купцы какие-то хотят войти, да не допускает квартальный. Машут
бумагами: верно, вас хотят видеть.
Начал гаснуть я над писаньем
бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая
в книгах истины, с которыми не знал, что делать
в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту,
глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул
в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах,
в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи
в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
На другой день он, с листом гербовой
бумаги, отправился
в город, сначала
в палату, и ехал нехотя, зевая и
глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить,
в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно
бумаг, не трясется от страха, что опоздает
в должность, не
глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а
глядит он на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе.
На лбу у ней
в эти минуты ложилась резкая линия — намек на будущую морщину. Она грустно улыбалась,
глядя на себя
в зеркало. Иногда подходила к столу, где лежало нераспечатанное письмо на синей
бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
Он убаюкивался этою тихой жизнью, по временам записывая кое-что
в роман: черту, сцену, лицо, записал бабушку, Марфеньку, Леонтья с женой, Савелья и Марину, потом смотрел на Волгу, на ее течение, слушал тишину и
глядел на сон этих рассыпанных по прибрежью сел и деревень, ловил
в этом океане молчания какие-то одному ему слышимые звуки и шел играть и петь их, и упивался, прислушиваясь к созданным им мотивам, бросал их на
бумагу и прятал
в портфель, чтоб, «со временем», обработать — ведь времени много впереди, а дел у него нет.
— Бедная Наташа! — со вздохом отнесся он, наконец, к ее памяти,
глядя на эскиз. — Ты и живая была так же бледно окрашена
в цвета жизни, как и на полотне моей кистью, и на
бумаге пером! Надо переделать и то, и другое! — заключил он.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая
в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет
бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть из окна
в сад,
в поле, а
глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Действительно, на столе,
в шкафу и на этажерках было много книг (которых
в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные
бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все
глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался
в ней даже по целым неделям.
«Что я покажу?» — ворчал я
в отчаянии,
глядя на белую
бумагу. Среди этих терминов из живого слова только и остаются несколько глаголов и между ними еще вспомогательный: много помощи от него!
Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках из тонкого дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет: одна сторона дома открыта; она задвигается,
в случае нужды, рамой, заклеенной
бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных домов, а у хижин вовсе не задвигается.
«Вон, например, у вас заметен недостаток
в первых домашних потребностях: окна заклеены
бумагой, — говорил адмирал,
глядя вокруг себя, — от этого
в комнатах и темно, и холодно; вам привезут стекла, научат, как это делать.
— Позвольте, — всё так же, не
глядя в глаза, сказал смотритель и, взяв длинными сухими белыми пальцами, из которых на указательном было золотое кольцо, поданную Нехлюдовым
бумагу, он медленно прочел ее. — Пожалуйте
в контору, — сказал он.
— Ваше имя? — со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой, не
глядя на нее и о чем-то справляясь
в лежащей перед ним
бумаге. Дело было настолько привычное для председателя, что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом.
Возвратясь
в фанзу, я принялся за дневник. Тотчас ко мне подсели 2 китайца. Они следили за моей рукой и удивлялись скорописи.
В это время мне случилось написать что-то машинально, не
глядя на
бумагу. Крик восторга вырвался из их уст. Тотчас с кана соскочило несколько человек. Через 5 минут вокруг меня стояли все обитатели фанзы, и каждый просил меня проделать то же самое еще и еще, бесконечное число раз.
Вот за шампанским кончает обед шумная компания… Вскакивает, жестикулирует, убеждает кого-то франт
в смокинге, с брюшком. Набеленная, с накрашенными губами дама курит папиросу и пускает дым
в лицо и подливает вино
в стакан человеку во френче. Ему, видимо, неловко
в этой компании, но он
в центре внимания. К нему относятся убеждающие жесты жирного франта. С другой стороны около него трется юркий человек и показывает какие-то
бумаги. Обхаживаемый отводит рукой и не
глядит, а тот все лезет, лезет…
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин, — правда, пьяная душа! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он,
глядя на нее как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, — вот восемнадцать тысяч! — И он шаркнул пред ней на столик пачку
в белой
бумаге, обернутую накрест шнурками. — Вот! И… и еще будет!
Лиза молча
глядела на вспыхивающую и берущуюся черным пеплом
бумагу.
В душе ее происходила ужасная мука. «Всех ты разогнала и растеряла», — шептало ей чувство, болезненно сжимавшее ее сердце.
Сидя
в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом, на котором лежат
бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка,
глядя на эти признаки жилья и на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми
в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
Дело происходило
в распорядительной камере. Посредине комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном;
в углу — другой стол поменьше, за которым, над кипой
бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи
глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
Секретарь, стоя за стулом Борноволокова,
глядел через его плечо
в бумагу и продолжал диктовать: «Подлец Термосесов непостижимым и гениальным образом достал мое собственноручное письмо к вам,
в котором я, по неосторожности своей, написал то самое, что вы на этом листке читаете выше, хотя это теперь написано рукой того же негодяя Термосесова».
В десятый раз они перечитывали знакомую рукопись, и
в десятый раз Даша заставляла его повторять знакомые места. Наступал вечер, Дорушка взяла из рук Долинского тетрадь, долго читала сама глазами и, задумчиво
глядя на
бумагу, начала что-то чертить пером на марже.
Купец вынул из кармана клочок
бумаги, карандаш и принялся писать. Рославлев
глядел на него с удивлением. Он не мог сомневаться, что видит перед собою старинного своего знакомца, того молчаливого офицера, который дышал ненавистию к французам; но
в то же самое время не постигал причины, побуждающей его изъясняться таким странным образом.
Ида стояла у него за стулом и
глядела через плечо
в бумагу.
Ни на что не
глядя, не развлекаясь ничем, вникнул он
в содержание лежавших перед ним
бумаг.
Он внушает к себе благоговейную любовь доброй вдовы Пшеницыной именно тем, что он барин, что он сияет и блещет, что он и ходит и говорит так вольно и независимо, что он «не пишет беспрестанно
бумаг, не трясется от страха, что опоздает
в должность, не
глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а
глядит на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе».
— Мы с вами вот как сделаем лучше. Нате вам четвертушку
бумаги, а здесь,
в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что-нибудь особенно интересное, а потом закройте
бумагой и прижмите по углам кнопками. Я даю вам честное слово, честное слово писателя, что
в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой бумажке и не буду
глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пишите. Я нарочно уйду, чтобы вам не мешать.
— Всё берите… — говорила она осипшим голосом. Выбросив
бумаги, она отошла от меня и, ухватившись обеими руками за голову, повалилась на кушетку. Я подобрал деньги, положил их обратно
в ящик и запер, чтобы не вводить
в грех прислугу; потом взял
в охапку все
бумаги и пошел к себе. Проходя мимо жены, я остановился и,
глядя на ее спину и вздрагивающие плечи, сказал...
— Вот что, Natalie, — сказал я, не
глядя на нее. — Позвольте мне взять все эти
бумаги и тетрадки к себе наверх. Я там посмотрю, ознакомлюсь и завтра скажу вам свое мнение. Нет ли у вас еще каких
бумаг? — спросил я, складывая тетради и листки
в пачки.
Разговаривая таким образом, мы катаемся по озеру до тех пор, пока не начинает темнеть… При прощании Кэт фразой, брошенной вскользь, дает мне понять, что ежедневно утром и вечером она имеет обыкновение гулять по саду. Это все случилось вчера, но я не успел ничего вчера записать
в дневник, потому что все остальное время до полуночи лежал на кровати,
глядел в потолок и предавался тем несбыточным, невероятным мечтам, которые, несмотря на их невинность, совестно передавать на
бумаге.
Теперь они шли по улице, озябшие и несчастные. Слезы текли из слепых глаз старухи и замерзали на лице. Старик шел с какой-то горестной торжественностью и, постукивая палкой по мерзлой земле, поднимал лицо высоко, как будто
глядя в небо слепыми глазами. Оказалось, что они шли «делать
бумагу»
в управе.
В эту ночь из амбара якута, у которого они зимовали, украли их сокровища, стоившие нескольких лет тяжкого труда…
Mатрена. Ну, ягодка, я и открылась ему во всех делах. Первым делом, говорит, надо твоему сыночку
в ту деревню приписаться. На это денежки нужно, — стариков попоить. Они, значит, и руки приложат. Все, говорит, надо с умом делать. Глянь-ка сюда (достает из платка
бумагу). Вот и
бумагу отписал, почитай-ка, ведь ты дошлый. (Никита читает, Матрена слушает.)
Наконец явился Аким Петрович с какими-то
бумагами. При появлении его что-то как будто кольнуло Ивана Ильича
в самое сердце, но только на один миг. Он занялся с Аким Петровичем, толковал важно, указывал ему, как надо сделать, и разъяснял. Он заметил только, что он как будто избегает слишком долго
глядеть на Акима Петровича или, лучше сказать, что Аким Петрович боялся
глядеть на него. Но вот Аким Петрович кончил и стал собирать
бумаги.
Наконец все мужики были отпущены, но писарь все-таки не вдруг допустил до себя Алексея. Больно уж хотелось ему поломаться. Взял какие-то
бумаги,
глядит в них, перелистывает, дело, дескать, делаю, мешать мне теперь никто не моги, а ты, друг любезный, постой, подожди, переминайся с ноги на ногу… И то у Морковкина на уме было: не вышло б передряги за то, что накануне сманил он к себе Наталью с грибовной гулянки… Сидит, ломает голову — какая б нужда Алешку
в приказ привела.
Не нужно было
глядеть на подпись, чтобы
в крупном, некрасивом почерке узнать пьяную, редко пишущую руку моего друга, графа Алексея Карнеева. Краткость письма, претензия его на некоторую игривость и бойкость свидетельствовали, что мой недалекий друг много изорвал почтовой
бумаги, прежде чем сумел сочинить это письмо.
Но тут подвертывался Свитка с каким-нибудь делом, с какими-нибудь наставлениями и инструкциями касательно будущих действий
в Варшаве, то надо было брать из университета
бумаги, писать прошение об определении
в военную службу и отвозить все это к Бейгушу, то вдруг Свитка тащил его за чем-нибудь к Лесницкому или на «литературный вечер»,
в «кружок» Офицерской улицы, то вдруг графиня Цезарина присылала сказать, что нынче она ждет к себе Хвалынцева обедать, и вот таким образом,
глядишь, день и промелькнул, а к Стрешневым все-таки не съезжено.
— Все эти три
бумаги писаны одною рукою, — компетентно порешил он наконец, сличив их с рукописью Полоярова, —
в этом нет сомнения, потому что,
глядите сами, характер отдельных букв — вот, например: р, б, ж, д, к, т,
в, — во всех трех
бумагах точен и одинаков до поразительности.
Грохольский, розовый, возбужденный, двигая всеми членами, выложил пред Бугровым кучу пачек,
бумаг, пакетов. Куча была большая, разноцветная, пестрая.
В жизнь свою никогда не видал Бугров такой кучи! Он растопырил свои жирные пальцы и, не
глядя на Грохольского, принялся перебирать пачки кредиток и бланки…
Он пошарил
в бумагах, нашел карточки и стал
глядеть на них. Я уснул.
Лениво цепляя фразу к фразе и подделываясь под детский язык, Быковский стал объяснять сыну, что значит собственность. Сережа
глядел ему
в грудь и внимательно слушал (он любил по вечерам беседовать с отцом), потом облокотился о край стола и начал щурить свои близорукие глаза на
бумаги и чернильницу. Взгляд его поблуждал по столу и остановился на флаконе с гуммиарабиком.
Перед самым обедом Ваня сидит
в кабинете отца и мечтательно
глядит на стол. Около лампы на гербовой
бумаге ворочается котенок. Ваня следит за его движениями и тычет ему
в мордочку то карандашом, то спичкой… Вдруг, точно из земли выросши, около стола появляется отец.
Командиры рвали и метали,
глядя на бегство своих офицеров. Приехал к нам
в госпиталь один штабс-капитан с хроническим желудочно-кишечным катаром. К его санитарному листку была приложена четвертушка
бумаги с следующими строками командира полка...
Назавтра под вечер Лелька приоделась, собрала
бумаги. Но
в передней столкнулась со стариком Буераковым.
Глядя глубоко сидящими глазками, он сказал...
Ведерников не шевелился и пристально
глядел ей
в глаза.
В квартире было очень тихо. Лелька встала и медленно начала собирать
бумаги. Взглянула на часы
в кожаном браслете.
Глянул исправник
в бумагу, архалук запахнул да кота любимого, который с подоконника лапкой его теребил, так о пол и шваркнул. На ком боле злость сорвать…
Она дрожала, как
в лихорадке. Наконец сумочка была отперта. Она вынула
бумагу, опустила ее
в карман, заперла сумочку и положила, как ее, так и ключи, на прежние места. А труп все
глядел.
— Ну уж вечно растеряет всё, — сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча
глядя на Пьера. Как только она вошла
в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать
бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
Наверху музыка было утихла, но через минуту пианист заиграл снова и с таким ожесточением, что
в матрасе под Софьей Саввишной задвигалась пружина. Попов ошалело поглядел на потолок и начал считать опять с августа 1896 года. Он
глядел на
бумаги с цифрами, на счеты и видел что-то вроде морской зыби;
в глазах его рябило, мозги путались, во рту пересохло, и на лбу выступил холодный пот, но он решил не вставать, пока окончательно не уразумеет своих денежных отношений к банкирской конторе Кошкера.
На другой день его повели
в суд.
В помещении суда, где он уже бывал несколько раз, его не стали допрашивать. Но один из судей, не
глядя на него, встал с своего кресла, встали и другие, и, держа
в руках
бумагу, стал читать громким, ненатурально невыразительным голосом.