Неточные совпадения
Но не на
костер глядел Тарас, не об огне он думал, которым собирались жечь его;
глядел он, сердечный,
в ту сторону, где отстреливались козаки: ему с высоты все было видно как на ладони.
Прошел
в кабинет к себе, там тоже долго стоял у окна, бездумно
глядя, как горит
костер, а вокруг него и над ним сгущается вечерний сумрак, сливаясь с тяжелым, серым дымом, как из-под огня по мостовой плывут черные, точно деготь, ручьи.
Следя за ходом своей собственной страсти, как медик за болезнью, и как будто снимая фотографию с нее, потому что искренно переживал ее, он здраво заключал, что эта страсть — ложь, мираж, что надо прогнать, рассеять ee! «Но как? что надо теперь делать? — спрашивал он,
глядя на небо с облаками, углубляя взгляд
в землю, — что велит долг? — отвечай же, уснувший разум, освети мне дорогу, дай перепрыгнуть через этот пылающий
костер!»
Вечером стрелки и казаки сидели у
костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника.
Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились
в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А
в стороне, у другого
костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Попав из потемок
в световой круг, он остановился как вкопанный и с полминуты
глядел на подводчиков так, как будто хотел сказать: «Поглядите, какая у меня улыбка!» Потом он шагнул к
костру, улыбнулся еще светлее и сказал...
Он помог Егорушке раздеться, дал ему подушку и укрыл его одеялом, а поверх одеяла пальто Ивана Иваныча, затем отошел на цыпочках и сел за стол. Егорушка закрыл глаза, и ему тотчас же стало казаться, что он не
в номере, а на большой дороге около
костра; Емельян махнул рукой, а Дымов с красными глазами лежал на животе и насмешливо
глядел на Егорушку.
Один стал
в дверях спиною к
костру и, заложив руки назад, стал рассказывать что-то, должно быть очень интересное, потому что, когда Самойленко подложил хворосту и
костер вспыхнул, брызнул искрами и ярко осветил сушильню, было видно, как из дверей
глядели две физиономии, спокойные, выражавшие глубокое внимание, и как те, которые сидели
в кружок, обернулись и стали прислушиваться к рассказу.
Пристально
глядя на огонь
костра, наполнявший глаза ощущением жара, протягивая к огню длинные шевелящиеся руки, весь бесформенный
в путанице рук и ног, дрожащих теней и света, Искариот бормотал жалобно и хрипло...
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь.
Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая пухлая старуха
в мужском полушубке, стояла возле и
в раздумье
глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса: это здешние работники на реке поили лошадей.
В конце пути тропинка шла вверх и около церковной ограды впадала
в дорогу. Здесь офицеры, утомленные ходьбой на гору, посидели, покурили. На другом берегу показался красный тусклый огонек, и они от нечего делать долго решали,
костер ли это, огонь ли
в окне, или что-нибудь другое… Рябович тоже
глядел на огонь, и ему казалось, что этот огонь улыбался и подмигивал ему с таким видом, как будто знал о поцелуе.
—
Гляньте, братцы, да тут звериное логовище, — сказал один из казаков, сидевших у
костра в дальнем углу пещеры.