Неточные совпадения
Глядишь, ко храму сельскому
На колеснице траурной
В шесть
лошадей наследники
Покойника везут —
Попу поправка добрая,
Мирянам праздник праздником…
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел,
глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые
лошади жались от колей
на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший
на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
— А, они уже приехали! — сказала Анна,
глядя на верховых
лошадей, которых только что отводили от крыльца. — Не правда ли, хороша эта
лошадь? Это коб. Моя любимая. Подведи сюда, и дайте сахару. Граф где? — спросила она у выскочивших двух парадных лакеев. — А, вот и он! — сказала она, увидев выходившего навстречу ей Вронского с Весловским.
Этот хочет всех удивить и очень доволен собой, — подумала она,
глядя на румяного приказчика, ехавшего
на манежной
лошади.
И ее закопают, и пегого мерина этого очень скоро, — думал он,
глядя на тяжело носящую брюхом и часто дышащую раздутыми ноздрями
лошадь, переступающую по двигающемуся из-под нее наклонному колесу.
Лошади были уже заложены; колокольчик по временам звенел под дугою, и лакей уже два раза подходил к Печорину с докладом, что все готово, а Максим Максимыч еще не являлся. К счастию, Печорин был погружен в задумчивость,
глядя на синие зубцы Кавказа, и, кажется, вовсе не торопился в дорогу. Я подошел к нему.
Как теперь
гляжу на эту
лошадь: вороная как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть
на пятьдесят верст; а уж выезжена — как собака бегает за хозяином, голос даже его знала!
При этом испуг в открытых, остановившихся устах,
на глазах слезы — все это в ней было так мило, что герой наш
глядел на нее несколько минут, не обращая никакого внимания
на происшедшую кутерьму между
лошадьми и кучерами.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая
лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими
на месте, как баран, который сердится
на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу
на зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала,
глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему было очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
Когда же Базаров, после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий и сел в тарантас; когда
лошади тронулись, и колокольчик зазвенел, и колеса завертелись, — и вот уже
глядеть вслед было незачем, и пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь
на ходу, поплелся назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, — Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком
на крыльце, опустился
на стул и уронил голову
на грудь.
Он проехал, не
глядя на солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили
лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались, прижались к стенам домов.
Пустынная улица вывела Самгина
на главную, — обе они выходили под прямым углом
на площадь; с площади ворвалась пара серых
лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели
на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился,
глядя на их быстрый парадный бег.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких
лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено
на сиденье его,
глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели
на его выпуклой груди.
Она, накинув
на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и повела его в сад. Там, сидя
на скамье Веры, она два часа говорила с ним и потом воротилась,
глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми
лошадьми и уехал в свою деревню, куда несколько лет не заглядывал.
Глядел и
на ту картину, которую до того верно нарисовал Беловодовой, что она, по ее словам, «дурно спала ночь»:
на тупую задумчивость мужика,
на грубую, медленную и тяжелую его работу — как он тянет ременную лямку, таща барку, или, затерявшись в бороздах нивы, шагает медленно, весь в поту, будто несет
на руках и соху и
лошадь вместе — или как беременная баба, спаленная зноем, возится с серпом во ржи.
Один из служащих улыбается,
глядя на меня; а казак, который делал мне качку, вместо нее подводит оседланную
лошадь.
Я посмотрел, куда он так пристально
глядит: внизу террасы, по которой мы ехали,
на лугу паслась
лошадь — вот и все.
Я — ничего себе: всматривался в открывшиеся теперь совсем подробности нового берега,
глядел не без удовольствия, как скачут через камни, точно бешеные белые
лошади, буруны, кипя пеной; наблюдал, как начальство беспокоится, как появляется иногда и задумчиво поглядывает
на рифы адмирал, как все примолкли и почти не говорят друг с другом.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по пыльной и неровной мостовой, тащилась по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно
глядя перед собою.
На спуске улицы, против ворот большого дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
Гляжу: стоит тележчонка перед крыльцом;
лошади крестьянские — пузатые-препузатые, шерсть
на них — войлоко настоящее, и кучер, ради уваженья, без шапки сидит.
Мы нашли бедного Максима
на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с
лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением
глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
— Да ты
на недоуздках так их и выведи! — закричал ему вслед г-н Чернобай. — У меня, батюшка, — продолжал он, ясно и кротко
глядя мне в лицо, — не то, что у барышников, чтоб им пусто было! у них там имбири разные пойдут, соль, барда [От барды и соли
лошадь скоро тучнеет. — Примеч. авт.], бог с ними совсем!.. А у меня, изволишь видеть, все
на ладони, без хитростей.
С холодным и безнадежным отчаянием
глядел я
на приподнятые оглобли своего тарантаса, как вдруг зазвенел колокольчик и небольшая телега, запряженная тройкой измученных
лошадей, остановилась перед крыльцом.
В Бунькове, пока меняли
лошадей, мы взошли
на постоялый двор. Старушка хозяйка пришла спросить, не надо ли чего подать, и, добродушно
глядя на нас, сказала...
Спешившиеся уланы сидели кучками около
лошадей, другие садились
на коней; офицеры расхаживали, с пренебрежением
глядя на полицейских; плац-адъютанты приезжали с озабоченным видом, с желтым воротником и, ничего не сделавши, — уезжали.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными
лошадьми. Пока не было телефонов, пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи как
на ладони.
На каланче, под шарами, ходил день и ночь часовой. Трудно приходилось этому «высокопоставленному» лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, — только
гляди, не зевай! И ходит он кругом и «озирает окрестности».
И в самом деле неинтересно
глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и стал мне жаловаться
на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома,
лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал, был женат
на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться
на материк — и все-таки жаловался.
Слепой ездил ловко и свободно, привыкнув прислушиваться к топоту других коней и к шуршанию колес едущего впереди экипажа.
Глядя на его свободную, смелую посадку, трудно было бы угадать, что этот всадник не видит дороги и лишь привык так смело отдаваться инстинкту
лошади. Анна Михайловна сначала робко оглядывалась, боясь чужой
лошади и незнакомых дорог, Максим посматривал искоса с гордостью ментора и с насмешкой мужчины над бабьими страхами.
Такими-то рассуждениями старался помочь Лаврецкий своему горю, но оно было велико и сильно; и сама, выжившая не столько из ума, сколько изо всякого чувства, Апраксея покачала головой и печально проводила его глазами, когда он сел в тарантас, чтобы ехать в город.
Лошади скакали; он сидел неподвижно и прямо и неподвижно
глядел вперед
на дорогу.
— Погоди, зять, устроимся, — утешал Яша покровительственным тоном. — Дай срок, утвердимся… Только бы одинова дыхнуть. А
на баб ты не
гляди: известно, бабы. Они, брат, нашему брату в том роде, как
лошади железные путы… Знаю по себе, Проня… А в лесу-то мы с тобой зажили бы припеваючи… Надоела, поди, фабрика-то?
— Глаза бы не
глядели, — с грустью отвечал Родион Потапыч, шагая по середине улицы рядом с
лошадью. — Охальники… И нет хуже, как эти понедельники. Глаза бы не
глядели, как работнички-то наши выйдут завтра
на работу… Как мухи травленые ползают. Рыло опухнет, глаза затекут… тьфу!..
Убитый Кирилл лежал попрежнему в снегу ничком. Он был в одной рубахе и в валенках. Длинные темные волосы разметались в снегу, как крыло подстреленной птицы. Около головы снег был окрашен кровью.
Лошадь была оставлена версты за две, в береговом ситнике, и Мосей соображал, что им придется нести убитого
на руках. Эх, неладно, что он связался с этими мочеганами: не то у них было
на уме… Один за бабой погнался, другой за деньгами. Того
гляди, разболтают еще.
Куля подозвал двух повстанцев, стоявших с
лошадьми, и, отдав одному из них черное чугунное кольцо с своей руки, послал его
на дорогу к командиру отряда, а сам сел
на завалинку у хатки и, сняв фуражку, задумчиво
глядел на низко ползущие, темные облака.
Глядя на эти правильно и непрерывно движущиеся фигуры людей и
лошадей, я забыл окружающую меня красоту весеннего утра.
Сначала отец не встревожился этим и говорил, что
лошадям будет легче, потому что подмерзло, мы же с сестрицей радовались,
глядя на опрятную белизну полей; но снег продолжал идти час от часу сильнее и к вечеру выпал с лишком в полторы четверти; езда сделалась ужасно тяжела, и мы едва тащились шагом, потому что мокрый снег прилипал к колесам и даже тормозил их.
Приняв во внимание все вышеизложенное, а равным образом имея в виду, что казенное содержание, сопряженное с званием сенатора кассационных департаментов, есть один из прекраснейших уделов,
на которые может претендовать смертный в сей земной юдоли, — я бодро
гляжу в глаза будущему! Я не ропщу даже
на то, что некоторые из моих товарищей по школе, сделавшись адвокатами, держат своих собственных
лошадей, а некоторые, сверх того, имеют и клеперов!
И когда они уже сидели рядом и Ромашов, наклоняясь вправо,
глядел, как
лошади нестройным галопом, вскидывая широкими задами, вывозили экипаж
на гору, Бек-Агамалов ощупью нашел его руку и крепко, больно и долго сжал ее. Больше между ними ничего не было сказано.
Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного командира. Он сидел
на лошади, сгорбившись, опустившись, по-видимому сильно утомленный, но его умные, прищуренные, опухшие глаза живо и насмешливо
глядели сквозь золотые очки.
Действительность представляется в таком виде: стройка валится; коровы запущены, — не дают достаточно молока даже для продовольствия; прислуга, привезенная из города, извольничалась, а
глядя на нее, и местная прислуга начинает пошаливать;
лошади тощи, никогда не видят овса.
С первого взгляда надо
глядеть умно
на голову и потом всю
лошадь окидывать до хвоста, а не латошить, как офицеры делают.
Разобрав свои вещи, он сейчас же сел у окна и стал
глядеть с жадным любопытством
на улицу: там сновали уже туда и сюда экипажи, шли пешеходы, проехал взвод казаков, провезли, по крайней мере
на десяти
лошадях, какую-то машину.
Устинья Наумовна. А коли так, я и смотреть
на вас не хочу! Ни за какие сокровища и водиться-то с вами не соглашусь! Кругом обегу тридцать верст, а мимо вас не пойду! Скорей зажмурюсь да
на лошадь наткнусь, чем стану
глядеть на ваше логовище! Плюнуть захочется, и то в эту улицу не заверну! Лопнуть
на десять частей, коли лгу! Провалиться в тартарары, коли меня здесь увидите!
Жалко, и грустно, и противно было
глядеть сквозь мутную кисею дождя
на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским;
на горничных и кухарок, сидевших
на верху воза
на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках,
на запотевших, обессилевших
лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками,
на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи.
Лошадь, старая, разбитая кляча, вся в мыле, стояла как вкопанная, а все вместе было невыносимо смешно. Рабочие Григория так и закатывались,
глядя на хозяина, его нарядную даму и ошалелого возницу.
Он всё знает: заболела
лошадь — взялся лечить, в четверо суток поставил
на ноги.
Глядел я, как балованая Белка косит
на него добрый свой глаз и за ухо его губами хватает, хорошо было
на душе у меня. А он ворчит...
Тихо плывёт воз сена, от него пахнет прелью; усталая
лошадь идёт нога за ногу, голова её понуро опущена, умные глаза внимательно
глядят на дорогу, густо засеянную говяжьими костями, яичной скорлупой, перьями лука и обрывками грязных тряпок.
Каратаев вел жизнь самобытную: большую часть лета проводил он, разъезжая в гости по башкирским кочевьям и каждый день напиваясь допьяна кумысом; по-башкирски говорил, как башкирец; сидел верхом
на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо
на дальнем расстоянии, как истинный башкирец; остальное время года жил он в каком-то чулане с печью, прямо из сеней, целый день
глядел, высунувшись, в поднятое окошко, даже зимой в жестокие морозы, прикрытый ергаком, [Ергак (обл.) — тулуп из короткошерстных шкур (жеребячьих, сурочьих и т. п.), сшитый шерстью наружу.] насвистывая башкирские песни и попивая, от времени до времени целительный травник или ставленый башкирский мед.
Дорога от дома жениха в церковь лежала мимо самых окон гостиной, и Софья Николавна видела, как он проехал туда в английской мурзахановской карете
на четверке славных доморощенных
лошадей; она даже улыбнулась и ласково кивнула головой Алексею Степанычу, который, высунувшись из кареты,
глядел в растворенные окна дома.
Мне почудилось, что он хочет еще что-то прибавить, очень важное для меня и неприятное, мне показалось даже, что по лицу его скользнуло беглое выражение злой насмешки. Я нарочно задержался в дверях и с вызовом оглянулся
на Ярмолу. Но он уже, не
глядя на меня, тащил за узду
лошадь, которая вытягивала вперед шею и осторожно переступала ногами.
— А что, Иван Васильич? — спросил он, подбадривая
лошадь и весело
глядя на вспотевшего, со спутанными волосами и расстроенным лицом, Ванюшу, который приехал с обозом и разбирал вещи.