Неточные совпадения
Вывернув брюки наизнанку, Стратонов тщательно сложил их, снял с полки тяжелый
чемодан, затем, надув щеки, сердито
глядя на Самгина, вытянул руку ладонью вверх и сильно дунул
на ладонь...
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил
чемодан и отправился с ним
на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно
на меня давеча сердился, говорить и
глядеть не хотел. Перевезя
чемодан, я тотчас же полетел к моему старику князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.
И вдруг я проснулся. Начинало светать. Это было ранней весной, снег еще не весь стаял, погода стояла пасмурная, слякотная, похожая более
на осень. В окна тускло, почти враждебно
глядели мутные сумерки; освоившись с ними, я разглядел постель Бродского.
На ней никого не было. Не было также и
чемодана, который мы вчера укладывали с ним вместе. А в груди у меня стояло что-то теплое от недавнего счастливого сна. И контраст этого сна сразу подчеркнул для меня все значение моей потери.
То-то я
гляжу на мебель…
чемоданы…
Лаврецкий подвез старика к его домику: тот вылез, достал свой
чемодан и, не протягивая своему приятелю руки (он держал
чемодан обеими руками перед грудью), не
глядя даже
на него, сказал ему по-русски: «Прощайте-с!» — «Прощайте», — повторил Лаврецкий и велел кучеру ехать к себе
на квартиру.
— Чудесно! — воскликнул Николай, не
глядя на нее. — Вот что — вы мне скажите, где
чемодан мой и мое белье, а то вы забрали все в свои хищнические руки, и я совершенно лишен возможности свободно распоряжаться личной собственностью.
— Le brave homme! [Молодчина! (фр.)] — в умилении восклицал Феденька и, трепля Скотинина по плечу, присовокуплял: — Возьмем, старик! всех возьмем! Уложим
чемоданы, захватим Еремеевну и Митрофанушку и поедем
на обывательских куда глаза
глядят!
Помню, что я потом приподнялся и, видя, что никто не обращает
на меня внимания, подошел к перилам, но не с той стороны, с которой спрыгнул Давыд: подойти к ней мне казалось страшным, — а к другой, и стал
глядеть на реку, бурливую, синюю, вздутую; помню, что недалеко от моста, у берега, я заметил причаленную лодку, а в лодке несколько людей, и один из них, весь мокрый и блестящий
на солнце, перегнувшись с края лодки, вытаскивал что-то из воды, что-то не очень большое, какую-то продолговатую темную вещь, которую я сначала принял за
чемодан или корзину; но, всмотревшись попристальнее, я увидал, что эта вещь была — Давыд!
Гостя недолго ждали. В начале мая
на двух возах прибыли со станции большие
чемоданы. Эти
чемоданы глядели так величественно, что, снимая их с возов, кучера машинально поснимали шапки.
Сидя в бывшей Настиной светлице, молча
глядела Манефа, как Фленушка с Устиньей Московкой укладывали пожитки ее в
чемоданы. Вдруг распахнулась дверь из сеней и вошел Патап Максимыч, одетый по-домашнему: в широкой рубахе из алого канауса, опоясанный шелковым поясом, вытканным в подарок отцу покойницей Настей. Поглядел он
на укладыванье, поглядел
на Манефу, почесал слегка голову и молвил сестре...
«Ишь ты, бедняжка, и одета плохо и вещей нет», — мысленно произнес старик и, еще более ласково
глянув на вновь прибывшую, метнулся куда-то не выпуская из рук её
чемодана.