Неточные совпадения
Направо идет высокий холм с отлогим берегом, который так и манит взойти
на него по этим зеленым ступеням террас и гряд, несмотря
на запрещение японцев. За ним тянется ряд низеньких, капризно брошенных холмов, из-за которых
глядят серьезно и угрюмо довольно высокие горы, отступив немного, как взрослые из-за детей. Далее пролив, теряющийся в море; по светлой поверхности пролива чернеют разбросанные камни.
На последнем
плане синеет мыс Номо.
Это минуты, когда все инстинкты самосохранения восстают в нем разом и он, спасая себя,
глядит на вас пронизывающим взглядом, вопрошающим и страдающим, ловит и изучает вас, ваше лицо, ваши мысли, ждет, с которого боку вы ударите, и создает мгновенно в сотрясающемся уме своем тысячи
планов, но все-таки боится говорить, боится проговориться!
Эпизод этот залег в моей памяти каким-то странным противоречием, и порой,
глядя, как капитан развивает перед Каролем какой-нибудь новый
план, а тот слушает внимательно и спокойно, — я спрашивал себя: помнит ли Кароль, или забыл? И если помнит, то винит ли капитана? Или себя? Или никого не винит, а просто носит в душе беспредметную горечь и злобу? Ничего нельзя было сказать,
глядя на суховатое морщинистое лицо, с колючей искоркой в глазах и с тонкими губами, сжатыми, точно от ощущения уксуса и желчи…
И Паншин размашисто проложил несколько длинных штрихов. Он постоянно рисовал один и тот же пейзаж:
на первом
плане большие растрепанные деревья, в отдаленье поляну и зубчатые горы
на небосклоне. Лиза
глядела через его плечо
на его работу.
Увы! Я должен был согласиться, что
план Прокопа все-таки был самый подходящий. О чем толковать, когда никаких своих дел нет? А если не о чем толковать, то, значит, и дома сидеть незачем. Надо бежать к Палкину, или
на Минерашки, или в Шато-де-Флер, одним словом, куда глаза
глядят и где есть возможность забыть, что есть где-то какие-то дела, которых у меня нет. Прибежишь — никак не можешь разделаться с вопросом: зачем прибежал? Убежишь — опять-таки не разделаешься с вопросом: зачем убежал? И все-то так.
У Егора Фомича для всякого было наготове ласковое словцо; он половину сплавщиков знал в лицо и теперь балагурил с ними с барским добродушием.
Глядя на эту патриархальную картину, завзятый скептик пролил бы слезы невольного умиления: делец и носитель великих промышленных
планов братался с наивными детьми народа — чего же больше?
Он чертил
план своего имения, и всякий раз у него
на плане выходило одно и то же: а) барский дом, b) людская, с) огород, d) крыжовник. Жил он скупо: недоедал, недопивал, одевался бог знает как, словно нищий, и все копил и клал в банк. Страшно жадничал. Мне было больно
глядеть на него, и я кое-что давал ему и посылал
на праздниках, но он и это прятал. Уж коли задался человек идеей, то ничего не поделаешь.
Но Полояров все эти радости и восторги встречал совершенно холодно: больно уж не по нутру они ему были. И именно в те самые минуты, когда она показывала ему новые свои покупки, рассказывая намерения и
планы будущего житья-бытья, он
глядел совсем равнодушно, как
на нечто постороннее, и слушал вполне безучастно, а иногда с видимым даже раздражением и неудовольствием.
О
плане этом никто не высказал никакого мнения, да едва ли о нем не все тотчас же и позабыли. Что же касается до генеральши, то она даже совсем не обращала внимания
на эту перемолвку. Ее занимал другой вопрос: где же Лариса? Она
глядела на все стороны и видела всех: даже, к немалому своему удивлению, открыла в одном угле Ворошилова, который сидел, утупив свои золотые очки в какой-то кипсек, но Лары между гостями не было. Это смутило Синтянину, и она подумала...
И он уже не с улыбкою, а с ненавистью
глядел на жену. Она тоже взглянула
на него, и тоже с ненавистью и со злобой. У нее были свои радужные мечты, свои
планы, свои соображения; она отлично понимала, о чем мечтает ее муж. Она знала, кто первый протянул бы лапу к ее выигрышу.
Дней через шесть
на мельницу приехало следствие. Сняли
план мельницы и плотины, измерили для чего-то глубину реки и, пообедав под вербой, уехали, а Архип во все время следствия сидел под колесом, дрожал и
глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь
глядел он
на эти печати и думал, а старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. «Дура!» — думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой в город.
Он быстро свернул
планы и молча, не
глядя на меня, стал укладывать их в сумку; увязал сумку, надел
на плечи. Я спросил...
Он стал в тупик. Эта простая мысль не приходила ему в голову. Он почувствовал, что у него из под ног ускользает почва. Задуманный
план рушился. Он
глядел на ее с видом утопающего, которому не за что ухватиться. Она поняла его.
— Вера Ивановна, — выговорил он,
глядя не
на нее, а
на рисунок журнала, — у меня есть
план насчет Лебедянцева… Одобрите ли вы его?