Неточные совпадения
Не горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не Бог стрелой громовою
Во
гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла гроза душевная,
Покажешь ли ее?
Как велено, так сделано:
Ходила с
гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
В передней не дали даже и опомниться ему. «Ступайте! вас князь уже ждет», — сказал дежурный чиновник. Перед ним, как в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он
прошел, думая только: «Вот как схватит, да без суда, без всего, прямо в Сибирь!» Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется даже у наиревнивейшего любовника. Наконец растворилась пред ним дверь: предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам
гнев.
Самгин послушно подошел к звонку и,
проходя мимо Дуняши, легонько погладил ее плечо, — это снова разбудило ее
гнев...
Бабушка
ходила по кабинету, сама не своя от
гнева.
— Я бы вам советовал, — с жаром продолжал Алеша, — некоторое время не посылать его вовсе в школу, пока он уймется… и
гнев этот в нем
пройдет…
Гнев проезжего
прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин.
Поэтому они
ходят чинно, избегая всякого шума, чтобы неосторожным движением не навлечь на себя
гнева пристально следящей за ними гувернантки и не лишиться послеобеденного гулянья.
Она напомнила мне, какой перенесла
гнев от моей матери за подобные слова об тетушках, она принялась плакать и говорила, что теперь, наверное,
сошлют ее в Старое Багрово, да и с мужем, пожалуй, разлучат, если Софья Николавна узнает об ее глупых речах.
Однажды, когда я, по обыкновению, утром
проходил по аллеям сада, я увидел в одной из них отца, а рядом старого Януша из зáмка. Старик подобострастно кланялся и что-то говорил, а отец стоял с угрюмым видом, и на лбу его резко обозначалась складка нетерпеливого
гнева. Наконец он протянул руку, как бы отстраняя Януша с своей дороги, и сказал...
Но перед церемониальным маршем все ободрились. Офицеры почти упрашивали солдат: «Братцы, вы уж постарайтесь
пройти молодцами перед корпусным. Не осрамите». И в этом обращении начальников с подчиненными проскальзывало теперь что-то заискивающее, неуверенное и виноватое. Как будто
гнев такой недосягаемо высокой особы, как корпусный командир, вдруг придавил общей тяжестью офицера и солдата, обезличил и уравнял их и сделал в одинаковой степени испуганными, растерянными и жалкими.
Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали. Люди
ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере
гнева и сил своих, и толчком.
Когда Шатов молча пред ним остановился, не спуская с него глаз, все вдруг это заметили и затихли, позже всех Петр Степанович; Лиза и мама остановились посреди комнаты. Так
прошло секунд пять; выражение дерзкого недоумения сменилось в лице Николая Всеволодовича
гневом, он нахмурил брови, и вдруг…
Однако
прошло дня четыре, в продолжение которых Тулузов вымещал свое нетерпение и
гнев на всем и на всех: он выпорол на конюшне повара за то, что тот напился пьян,
сослал совсем в деревню своего камердинера с предписанием употребить его на самые черные работы; камердинера этого он застал на поцелуе с одной из горничных, которая чуть ли не была в близких отношениях к самому Василию Иванычу.
Платя дань веку, вы видели в Грозном проявление божьего
гнева и сносили его терпеливо; но вы шли прямою дорогой, не бояся ни опалы, ни смерти; и жизнь ваша не
прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего.
— Осокинцы молебствуют, — сказал, ни к кому не обращаясь, ямщик. — Беда ведь: жар да сухмень…
Гнев господень… Икону подняли, — что-то господь даст. Эх, вот прежде поп у них был, Василий. Насчет чего прочего не больно дохваливали, а что касающе дождя, — ну, дошлый был! Как, бывало,
пройдет по межам, даром что пьяненький, шатается, — отколь и возьмется, братец мой, туча… И отколь тебе ни возьмется туча…
— Но вот-с дние бегут и текут, а
гнев отца протопопа не
проходит и до сего дня.
Гнев Степана Михайловича
проходил скоро, и после него являлись и снисхождение и милость, а теперь он видел спокойную твердость и потерял всякую надежду.
Да и надо сказать, что дедушка мой был строг только в пылу
гнева;
прошел гнев,
прошла и вина.
Новый, страшнейший припадок
гнева овладел Степаном Михайлычем, того
гнева, который не
проходил даром и оканчивался страшными, отвратительными последствиями…
Бабушка была женщина самая простая и находилась в полном распоряжении у своих дочерей; если иногда она осмеливалась хитрить с Степаном Михайловичем, то единственно по их наущению, что, по неуменью, редко
проходило ей даром и что старик знал наизусть; он знал и то, что дочери готовы обмануть его при всяком удобном случае, и только от скуки или для сохранения собственного покоя, разумеется будучи в хорошем расположении духа, позволял им думать, что они надувают его; при первой же вспышке всё это высказывал им без пощады, в самых нецеремонных выражениях, а иногда и бивал, но дочери, как настоящие Евины внучки, не унывали:
проходил час
гнева, прояснялось лицо отца, и они сейчас принимались за свои хитрые планы и нередко успевали.
Вместе с этими словами кулаки Глеба опустились, и
гнев его
прошел мгновенно. Несколько минут водил он ладонью по серым кудрям своим, потом задумчиво склонил голову и наконец сказал...
Возвратясь домой, Домна Осиповна ждала мужа, который, однако, не возвращался. С рассвирепелым видом начала она
ходить по своим богатым апартаментам, чтобы хоть чем-нибудь утишить терзающие ее страх и
гнев…
И тихо взвился к небу, как красный стяг, багровый, дымный, косматый, угрюмый огонь, медленно свирепея и наливаясь
гневом, покрутился над крышей, заглянул, перегнувшись, на эту сторону — и дико зашумел, завыл, затрещал, раздирая балки. И много ли
прошло минут, — а уж не стало ночи, и далеко под горою появилась целая деревня, большое село с молчаливою церковью; и красным полотнищем пала дорога с тарахтящими телегами.
В эти две-три минуты Яков испытал, как сквозь него
прошли горячие токи обиды, злости,
прошли и оставили в нём подавляющее, почти горестное сознание, что маленькая женщина эта необходима ему так же, как любая часть его тела, и что он не может позволить оторвать её от него. От этого сознания к нему вновь возвратился
гнев, он похолодел, встал, сунув руку в карман.
Аркадина(с
гневом). Ты
сошел с ума!
Кроме Юры Паратино, никто не разглядел бы лодки в этой черно-синей морской дали, которая колыхалась тяжело и еще злобно, медленно утихая от недавнего
гнева. Но
прошло пять, десять минут, и уже любой мальчишка мог удостовериться в том, что «Георгий Победоносец» идет, лавируя под парусом, к бухте. Была большая радость, соединившая сотню людей в одно тело и в одну Душу!
Ольга Сергеевна говорит это уже с оттенком
гнева и начинает быстро
ходить взад и вперед по кругу, обрамленному густыми лицами.
Так вот маменька, по обычаю, и принялися в соседней от батенькиной комнате хныкать, будто удерживая себя от плача. Когда батенька это заметили, то и пришли в чувство, описанное мною. Где и
гнев девался! Они, по своему обычаю, стали
ходить на цыпочках около маменькиной опочивальни и все заглядывали в непритворенную с умыслом дверь, покашливали, чтобы обратить их внимание.
Он вдруг длинно, с присвистом выругался отборно скверными словами. Лицо его вздрогнуло, как овсяный кисель от внезапного толчка, и по всему телу
прошла судорога
гнева; шея и лицо налились кровью, глаз дико выкатился. Василий Семенов, хозяин, завизжал тихо и странно, точно подражая вою вьюги за окном, где как будто вся земля обиженно плакала...
Он знал, что народный
гнев уже достаточно насытился кровью и что смерть
прошла мимо его головы, и не умел скрыть своей глубокой животной радости. Он заливался старческим, бесшумным длинным смехом и плакал; болтал лихорадочно, без остановки и без смысла, и делал сам себе лукавые, странные гримасы. Василь с ненавистью поглядывал на него искоса и брезгливо хмурился.
Весь ученый комитет поднялся на ноги. Директор и инспектор несколько времени стояли друг против друга и ни слова не могли выговорить, до того их сердца преисполнились
гнева и удивления. Учителя, которые были поумней, незаметно усмехались.
Прошло по крайней мере четверть часа тяжелого и мрачного ожидания. Наконец, двое запыхавшихся сторожей возвратились и донесли, что Ферапонтов сначала перескочил через один забор, потом через другой, через третий и скрылся в переулке.
«Привязать не может!» — подумал Андрей Николаевич с
гневом на Наташу и, взглянув на часы, убедился, что ему время обедать и даже
прошло уже лишних пять минут.
И так, твердый и прямой,
прошел о. Игнатий до кладбища и такой же вернулся назад. И только у дверей в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло быть и оттого, что большинство дверей были низки для его роста. Войдя со свету, он с трудом мог рассмотреть лицо жены, а когда рассмотрел, то удивился, что оно совсем спокойно и на глазах нет слез. И не было в глазах ни
гнева, ни горя — они были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся в перину.
Чего-чего тут не было! — и стыд-то, и ложная наглость, и досада с внезапной краской в лице, и
гнев, и робость за неудачу, и просьба о прощении, что смел утруждать, и сознание собственного достоинства, и полнейшее сознание собственного ничтожества, — все это как молнии
проходило по лицу его.
— Великодушная баронесса, вы, оказывается, ангажируете шутов за доставленные услуги! — отпарировала я и
прошла мимо побледневшей от
гнева Лидии с гордо поднятой головой.
— Смелый этот юноша! — отрывисто проговорил адмирал, любуясь катером Ашанина и обращаясь к стоявшему около капитану. — Только, того и гляди, перевернется… Рифы надо брать… Пора рифы брать. Ветер все свежеет… И чего он не берет рифов! — вдруг крикнул адмирал, словно бы ужаленный, и глаза его метали молнии, и лицо исказилось
гневом. — Он с ума
сошел, этот мальчишка! Набежит шквал, и его перевернет!
Ашанин благоразумно молчал, понимая, что говорить в эти минуты что-нибудь адмиралу было бы бесполезно. И он тоскливо думал, что теперь уж все кончено: он не останется на «Коршуне» и не вернется в Россию вместе с Василием Федоровичем. Примолк и адмирал и смотрел в упор на серьезное и печальное лицо молодого человека. И
гнев его, казалось, начинал
проходить, в глазах уже не было молний.
Вспыхнувши
гневом, коню отвечал Ахиллес быстроногий:
«Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Знаю я сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не
сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью!»
Молвил, — и с криком вперед устремил он коней звуконогих.
Однажды, весь взволнованный рассказом Альтанского о суде над Сократом и весь преисполненный
гнева и досады, я сорвался с места и схватил Альтанского за руку, как бы желая его остановить, но он спокойно обнял меня своею другою рукою и увлек вперед. Мы
ходили обнявшись — и беседа, не прекращаясь, лилась и лилась своей чередою.
Разговоры эти перебиваются приходом Гонерилы. Гонерила требует от отца, чтоб он уменьшил свою свиту: вместо ста придворных удовольствовался бы пятьюдесятью. Услыхав это предложение, Лир входит в какой-то странный, неестественный
гнев и спрашивает: знает ли кто его? «Это не Лир, — говорит он. — Разве Лир так
ходит, так говорит? Где его глаза? Сплю я или бодрствую? Кто мне скажет: кто я? Я тень Лира» и т. п.
В классе «маэстро» мы
проходим задачи на всевозможные ощущения: на выражение
гнева, радости, ярости, стыда, болезни, мольбы и приказания. Это ново, трудно, но интересно. Выдумываем сами небольшие сценки, изображающие наглядно то или другое движение души, и разыгрываем их перед «маэстро».
Гнев Скворцова уже
прошел, и ему стало немножко больно и стыдно за то, что он заставил человека избалованного, пьяного и, быть может, больного заниматься на холоде черной работой.
— Государь и великий князь, — начал Феофил. — Я, богомолец твой, со священными семи соборов и с другими людинами, молим тебя утушить
гнев, который ты возложил на отчину твою. Огонь и меч твой
ходят по земле нашей, не попусти гибнуть рабам твоим под зельем их.
Надо искать средств избавить его совершенно от гонений великого князя или укрыть на время от них, пока не
прошел гнев владыки.
После завтрака Фанни Михайловна
прошла вместе с мужем в его кабинет. Она пробыла с ним с глазу на глаз около часа и вышла расстроенная, с заплаканными глазами, видимо, не смягчив его
гнев на сына.
Так и произошло:
гнев князя Василия
прошел, он поднял голову и при виде испуганного насмерть лица брата даже слегка улыбнулся.
Теперь, конечно, его бешенство
прошло,
гнев утих, но если вместе с тем изгладилось и всякое чувство к ней.
Весть о страшном открытии князя тотчас облетела всех рабочих, и они, пересилив страх перед могущим обрушиться на них
гневом князя, собрались толпой у дверей беседки. Когда первое впечатление рокового открытия
прошло, князь Сергей Сергеевич упавшим голосом обратился к отцу Николаю...
— Государь и великий князь! — начал Феофил, — я, богомолец твой, со священными семи соборов и с другими людинами, молим тебя утушить
гнев, который ты возложил на отчину твою. Огонь и меч
ходят по земле нашей, не попусти гибнуть рабам твоим под зельем их.