Неточные совпадения
Чем далее лилась песня, тем
ниже понуривались головы головотяпов. «Были между ними, —
говорит летописец, — старики седые и плакали горько, что сладкую волю свою прогуляли; были и молодые, кои той воли едва отведали, но и те тоже плакали. Тут только познали все, какова такова прекрасная воля есть». Когда же раздались заключительные стихи песни...
— Я боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не судья, — оправляясь
говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет это письмо, она не в силах будет ничего сказать, она только
ниже опустит голову.
— Но в том и вопрос, — перебил своим басом Песцов, который всегда торопился
говорить и, казалось, всегда всю душу полагал на то, о чем он
говорил, — в чем полагать высшее развитие? Англичане, Французы, Немцы — кто стоит на высшей степени развития? Кто будет национализовать один другого? Мы видим, что Рейн офранцузился, а Немцы не
ниже стоят! — кричал он. — Тут есть другой закон!
Но чем громче он
говорил, тем
ниже она опускала свою когда-то гордую, веселую, теперь же постыдную голову, и она вся сгибалась и падала с дивана, на котором сидела, на пол, к его ногам; она упала бы на ковер, если б он не держал ее.
Кроме того, Левин знал, что он увидит у Свияжского помещиков соседей, и ему теперь особенно интересно было
поговорить, послушать о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень
низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
— Но что ж делать? Что делать? —
говорил он жалким голосом, сам не зная, что он
говорит, и всё
ниже и
ниже опуская голову.
В старости у него образовался постоянный взгляд на вещи и неизменные правила, — но единственно на основании практическом: те поступки и образ жизни, которые доставляли ему счастие или удовольствия, он считал хорошими и находил, что так всегда и всем поступать должно. Он
говорил очень увлекательно, и эта способность, мне кажется, усиливала гибкость его правил: он в состоянии был тот же поступок рассказать как самую милую шалость и как
низкую подлость.
«Что, кумушка, ты так грустна?»
Ей с ветки ласково Голубка ворковала:
«Или о том, что миновала
У нас весна
И с ней любовь, спустилось солнце
ниже,
И что к зиме мы стали ближе?» —
«Как, бедной, мне не горевать?»
Кукушка
говорит: «Будь ты сама судьёю:
Любила счастливо я нынешней весною,
И, наконец, я стала мать...
— Нет, я не хочу замуж, —
низким, грудным голосом
говорила она, — я буду актрисой.
Он даже
говорил хотя и слабым, но более
низким голосом.
Голос у нее
низкий, глуховатый,
говорила она медленно, не то — равнодушно, не то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.
Вначале ее восклицания показались Климу восклицаниями удивления или обиды. Стояла она спиною к нему, он не видел ее лица, но в следующие секунды понял, что она
говорит с яростью и хотя не громко, на
низких нотах, однако способна оглушительно закричать, затопать ногами.
Самгин, не ответив, смотрел, как двое мужиков ведут под руки какого-то бородатого, в длинной,
ниже колен, холщовой рубахе; бородатый, упираясь руками в землю, вырывался и что-то
говорил, как видно было по движению его бороды, но голос его заглушался торжествующим визгом человека в красной рубахе, подскакивая, он тыкал кулаком в шею бородатого и орал...
Человек был небольшой, тоненький, в поддевке и ярко начищенных сапогах, над его
низким лбом торчала щетка черных, коротко остриженных волос, на круглом бритом лице топырились усы — слишком большие для его лица,
говорил он звонко и капризно.
Ресницы ее дрожали, и казалось, что зрачки искрятся, голос ее стал
ниже, внушительней; помешивая ложкой чай, она усмехнулась небрежно и неприятно,
говоря...
Лютов
говорил близко, за тесной группой берез, несколько
ниже тропы, по которой шел Клим, но его не было видно, он, должно быть, лежал, видна была фуражка Макарова и синий дымок над нею.
— Затем выбегает в соседнюю комнату, становится на руки, как молодой негодяй, ходит на руках и сам на себя в
низок зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого,
говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
Марина посмотрела на него, улыбаясь, хотела что-то сказать, но вошли Безбедов и Турчанинов; Безбедов — в дворянском мундире и брюках, в туфлях на босых ногах, — ему удалось причесать лохматые волосы почти гладко, и он казался менее нелепым — осанистым, серьезным; Турчанинов, в поддевке и резиновых галошах, стал
ниже ростом, тоньше, лицо у него было несчастное. Шаркая галошами, он
говорил, не очень уверенно...
— Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды,
ниже травы,
говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот…
Меня самого оскорбляли, и больно, — я уходил оскорбленный и потом вдруг
говорил себе: «Э, я
низок, а все-таки у меня „идея“, и они не знают об этом».
Есть сходство, особенно когда послушаешь, как бушмены
говорят: об этом скажу
ниже.
— Разумеется, есть большая доля правды в учении Дарвина, —
говорил Колосов, развалясь на
низком кресле, сонными глазами глядя на княгиню Софью Васильевну, — но он переходит границы. — Да.
Нехлюдов приехал в Кузминское около полудня. Во всем упрощая свою жизнь, он не телеграфировал, а взял со станции тарантасик парой. Ямщик был молодой малый в нанковой, подпоясанной по складкам
ниже длинной талии поддевке, сидевший по-ямски, бочком, на козлах и тем охотнее разговаривавший с барином, что, пока они
говорили, разбитая, хромая белая коренная и поджарая, запаленная пристяжная могли итти шагом, чего им всегда очень хотелось.
Всегда после таких пробуждений Нехлюдов составлял себе правила, которым намеревался следовать уже навсегда: писал дневник и начинал новую жизнь, которую он надеялся никогда уже не изменять, — turning a new leaf, [превернуть страницу,] как он
говорил себе. Но всякий раз соблазны мира улавливали его, и он, сам того не замечая, опять падал, и часто
ниже того, каким он был прежде.
Мне, главное, и за прежнее хотелось его прошколить, так что, признаюсь, я тут схитрил, притворился, что в таком негодовании, какого, может, и не было у меня вовсе: «Ты,
говорю, сделал
низкий поступок, ты подлец, я, конечно, не разглашу, но пока прерываю с тобою сношения.
— Камень в огород! И камень
низкий, скверный! Не боюсь! О господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза
говорить это! Потому подло, что я это сам
говорил вам. Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил! Слышите, прокурор: не убил!
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он
говорит об отце и что он содрогается, как от позора, при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а
ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас
ниже шеи, и все указывает в это место.
«Она сама,
низкая, виновата», —
говорил он утвердительно, а обидчиком был не кто иной, как «Карп с винтом» (так назывался один известный тогда городу страшный арестант, к тому времени бежавший из губернского острога и в нашем городе тайком проживавший).
А ведь иные из них, ей-богу, не
ниже тебя по развитию, хоть ты этому и не поверишь: такие бездны веры и неверия могут созерцать в один и тот же момент, что, право, иной раз кажется, только бы еще один волосок — и полетит человек «вверх тормашки», как
говорит актер Горбунов.
Воистину, если не
говорят сего (ибо не умеют еще сказать сего), то так поступают, сам видел, сам испытывал, и верите ли: чем беднее и
ниже человек наш русский, тем и более в нем сей благолепной правды заметно, ибо богатые из них кулаки и мироеды во множестве уже развращены, и много, много тут от нерадения и несмотрения нашего вышло!
Наши новые знакомые по внешнему виду мало чем отличались от уссурийских туземцев. Они показались мне как будто немного
ниже ростом и шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны.
Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем не отличалась от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
Я уже
говорил, что отличительной чертой здешних рек будет
низкая температура воды, поэтому переходить вброд надо одетым.
Река Сеохобе длиной 22 км. Истоки ее приходятся против среднего течения Синанцы, о которой упоминалось выше. Она, собственно
говоря, состоит из 2 речек одинаковой величины, сливающихся вместе в 5 км от устья. Немного
ниже Сеохобе принимает в себя справа еще один небольшой приток. Тут ходили изюбры целыми стадами. Рев уже окончился; самцы отабунили около себя самок; вскоре олени должны были разойтись поодиночке.
Все они без исключения глубоко и громко сознают, что их положение гораздо
ниже их достоинства, что одна нужда может их держать в этом «чернильном мире», что если б не бедность и не раны, то они управляли бы корпусами армии или были бы генерал-адъютантами. Каждый прибавляет поразительный пример кого-нибудь из прежних товарищей и
говорит...
Для меня характерно, что у меня не было того, что называют «обращением», и для меня невозможна потеря веры. У меня может быть восстание против
низких и ложных идей о Боге во имя идеи более свободной и высокой. Я объясню это, когда буду
говорить о Боге.
— Pro forma {Ради формы (лат.).}, благодетель, prо forma, —
говорил обрадованный Погорельский. — Только чтобы зажать рты
низкой черни.
Любовь Андреевна. А я вот, должно быть,
ниже любви. (В сильном беспокойстве.) Отчего нет Леонида? Только бы знать: продано имение или нет? Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что думать, теряюсь… Я могу сейчас крикнуть… могу глупость сделать. Спасите меня, Петя.
Говорите же что-нибудь,
говорите…
Говорил он спокойно, и ни звук его голоса, ни возня мальчика на скрипучем стуле, ни шарканье ног бабушки, — ничто не нарушало памятной тишины в сумраке кухни, под
низким закопченным потолком.
Я был очень взволнован, какое-то особенное чувство кипело в груди, и даже, — когда учитель, распустив класс, оставил меня и стал
говорить, что теперь я должен держаться тише воды,
ниже травы, — я выслушал его внимательно, охотно.
«En route» заканчивается словами: «Если бы, —
говорит Гюисманс, думая о писателях, которых ему трудно будет не увидеть, — если бы они знали, насколько они
ниже последнего из послушников, если бы они могли вообразить себе, насколько божественное опьянение свинопасов траппистов мне интереснее и ближе всех их разговоров и книг!
В общественном собрании мне позволили отдохнуть после обеда в зале с
низким потолком — тут зимою,
говорят, даются балы; на вопрос же мой, где я могу переночевать, только пожали плечами.
[Здешние инородцы, как я уже
говорил, употребляют в пищу очень много жиров, и это, несомненно, помогает им в борьбе с
низкою температурой и чрезмерною влажностью.
Ниже я буду
говорить о селениях, жители которых, благодаря главным образом этим туманам, уже перестали сеять зерновые хлеба и всю свою пахотную землю пускают под картофель.
Это новое звание не считается
низким уже потому, что слово «поселенец» мало чем отличается от поселянина, не
говоря уже о правах, какие сопряжены с этим званием.
Несправедливо
говорят, что будто ружье отдает и малыми зарядами: малый заряд тогда только отдает, когда дроби будет положено больше, чем пороху; малый заряд слышен по жидкости звука выстрелов, похожих на хлопанье арапника или пастушьего кнута, по слабому действию дроби и по тому, что при стрельбе в цель дробь всегда обнизит, то есть ляжет
ниже цели.
И старый солдат все
ниже опускал голову. Вот и он сделал свое дело, и он недаром прожил на свете, ему
говорили об этом полные силы властные звуки, стоявшие в зале, царившие над толпой…………………………….……………………………………………………………………………….
— Да что мне в том, что ты
низок! Он думает, что скажет:
низок, так и вывернется. И не стыдно тебе, князь, с такими людишками водиться, еще раз
говорю? Никогда не прощу тебе!
Убеждение в чем? (О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого
низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!) Скажи же, если смеешь, в чем? —
говорил он беспрерывно себе, с упреком и с вызовом. — Формулируй, осмелься выразить всю свою мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен! — повторял он с негодованием и с краской в лице, — какими же глазами буду я смотреть теперь всю жизнь на этого человека! О, что за день! О боже, какой кошмар!
Если же вы не захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и дело прекращается; вам же в глаза
говорим, при всех ваших свидетелях, что вы человек с умом грубым и с развитием
низким; что называться впредь человеком с честью и совестью вы не смеете и не имеете права, что это право вы слишком дешево хотите купить.
Ивану пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы
говорим о браке княжны, не об ее смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе с
низких чинов, трудной и темной, он чувствовал отвращение (все это происходило в самом начале царствования императора Александра); пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к отцу.