Неточные совпадения
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей,
говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда
беда пала на его голову, он не только не думал
о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом,
о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, —
говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато
беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь
о дяде! Я уже не
говорю о том, что он не раз выручал отца из
беды, отдавал ему все свои деньги, — имение, ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда,
говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
У Веры зловещей
бедой заныла грудь, когда Райский
говорил ей
о своей предосторожности. Она измеряла этим степень
беды и мысленно желала не дожить до вечера.
— Только вот
беда, — продолжал Леонтий, — к книгам холодна. По-французски болтает проворно, а дашь книгу, половины не понимает; по-русски
о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать,
говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii [Сочинения Горация (лат.).] — переводит «Горациевы оперы»!..
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою
беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий стал при мне
говорить о войне.
Попасть «в медную гору», как мочегане называли рудник, считалось величайшею
бедой, гораздо хуже, чем «огненная работа» на фабрике, не
говоря уже
о вспомогательных заводских работах, как поставка дров, угля и руды или перевозка вообще.
У Маклаковых
беда: Фёдоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да по старости, а может, по пьяному делу и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал её за волосья трепать, да и ударил
о порог затылком, голова у неё треснула, и с того она отдала душу богу. По городу
о суде
говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что сойдёт, будто в одночасье старуха померла».
— Велика
беда… —
говорила модница в утешение Фене. — Ведь ты не связана! Силком тебя никто не выдает… Братец тогда навеселе были, ну и ты тоже завела его к себе в спальню с разговорами, а братец хоть и старик, а еще за молодого ответит. Вон в нем как кровь-то заходила… Молодому-то еще далеко до него!.. Эти мужчины пребедовые, им только чуточку позволь… Они всегда нашей женской слабостью пользуются. Ну,
о чем же ты кручинишься-то? Было да сплыло, и весь сказ…
Горные инженеры, техники, доктора, купцы, адвокаты — всех одинаково тянуло к всесильному магниту, не
говоря уже
о бедности, которая поползла к брагинскому дому со всех углов, снося сюда в одну кучу свои
беды, напасти и огорчения…
Сама
говорю так-то, а у самой так вот по сердцу-то и подкатилось, словно и невесть
о какой
беде толкую ему: до того довел, касатка!
Бог знает;
о тебе
Там
говорить не слишком нынче смеют.
Кому язык отрежут, а кому
И голову — такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, — глядь — лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз
беда; так лучше уж молчать.
Кочкарев. Да что же за
беда? Ведь иным плевали несколько раз, ей-богу. Я знаю тоже одного: прекраснейший собой мужчина, румянец во всю щеку; до тех пор егозил и надоедал своему начальнику
о прибавке жалованья, что тот наконец не вынес — плюнул в самое лицо, ей-богу! «Вот тебе,
говорит, твоя прибавка, отвяжись, сатана!» А жалованья, однако же, все-таки прибавил. Так что ж из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же, в кармане, — взял да и вытер.
В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и
говорим мы
о Боге,
о правде,
о будущности человечества,
о поэзии —
говорим мы иногда вздор, восхищаемся пустяками; но что за
беда!..
— Он сам, — отвечал Гаврила Афанасьевич, — на
беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и чорт меня догадал принять в свой дом проклятого волченка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял, как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, — и я
говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа
о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан видно нет. — Решено: она выйдет за арапа.
— Касатик ты мой! —
говорила, рыдая, баба. — Нешто я
о своем горе убиваюсь… ох, рожоной ты мой… мне на тебя смотреть-то горько… ишь заел он тебя… злодей, совсем… как погляжу я на тебя… индо сердечушко изнывает… и не тот ты стал… ох… — И тут она, опустившись на лавку, затянула нараспев: — Ох, горькая наша долюшка… и пошла-то я за тебя горькой сиротинушкой, на беду-то, на кручину лютую…
«Ну, —
говорим мы ему, — уж ты, дядя, не прогневайся: хоть ты и старше нас всех, однако, видно, нам самим
о себе промышлять надо. С тобой как раз
беды наживешь».
— Гм… А я только что проводил туда целую компанию. Там все собираются у цветочной беседки провожать Н-го. Он едет, вы знаете… у него какая-то
беда случилась там, в Одессе… Ваша кузина (он
говорил о блондинке) и смеется, и чуть не плачет, все разом, не разберешь ее. Она мне, впрочем, сказала, что вы за что-то сердиты на Н-го и потому не пошли его провожать. Конечно, вздор?
Когда, во время странствований Иисуса по Иудее, путники приближались к какому-нибудь селению, Искариот рассказывал дурное
о жителях его и предвещал
беду. Но почти всегда случалось так, что люди,
о которых
говорил он дурно, с радостью встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и любовью и становились верующими, а денежный ящик Иуды делался так полон, что трудно было его нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил руками и
говорил...
Себя, положим, Макар Алексеич обрек на горькую долю и
о себе не жалеет: я уж,
говорит, таковский, — пусть мною все помыкают… и недоем-то я — не
беда, и обидят-то меня — так не велик барин.
Иннокентиев. Так он ничего не
говорил вам? Так вы не знали этого родства? Значит я проговорился перед вами! Эх! как же это я опростоволосился! (Качает головою.) Но, впрочем, что же за
беда? Перед своим собратом, не важность и сказать лишнее. Даже все к лучшему. Теперь вы больше будете понимать благородство Агнесы Ростиславовны, и даже понятия
о ее отце переменятся у вас. Видите ли… (молчит).
Куда деваться двадцатипятилетней вдове, где приклонить утомленную
бедами и горькими напастями голову? Нет на свете близкого человека, одна как перст, одна голова в поле, не с кем
поговорить, не с кем посоветоваться. На другой день похорон писала к брату и матери Манефе, уведомляя
о перемене судьбы, с ней толковала молодая вдова, как и где лучше жить — к брату ехать не хотелось Марье Гавриловне, а одной жить не приходится. Сказала Манефа...
А хоть в бреду, безгрешен этот бред!
Несчастию не я теперь виною,
И
говорить о нем уже не след, —
Умру и тайны этой не открою.
Тут маменька виновница всех
бед:
Распорядиться ей хотелось мною.
Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. —
Я влюблена давно!» — «В кого?» — «В тебя...
Словом, я решился набросать на бумагу то, что уцелело в моей памяти
о давней голодовке, относящейся к той поре,
о которой упомянул генерал Мальцев, и, приступая к этому, я вперед прошу у моих читателей снисхождения к скудости и отрывочности моего описания. Я предлагаю только то, что могу вспомнить и
о чем теперь можно
говорить бесстрастно и даже с отрадою, к которой дает возможность наш нынешний благополучный выход из угрожавшей нам
беды.
— Какое ж могло быть у ней подозренье? — отвечал Феклист Митрич. — За день до Успенья в городу она здесь была, на стройку желалось самой поглядеть. Тогда насчет этого дела с матерью Серафимой у ней речи велись. Мать Манефа так
говорила: «На
беду о ту пору благодетели-то наши Петр Степаныч с Семеном Петровичем из скита выехали — при ихней бытности ни за что бы не сталось такой
беды, не дали бы они, благодетели, такому делу случиться».
«Косность!
О, природа! Люди на земле одни, — вот
беда! «Есть ли в поле жив человек?» — кричит русский богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается.
Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и — посмотрите на него, разве оно не мертвец? Все мертво и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание, — вот земля!» («Кроткая»).
«
О чем же это он собирается
говорить? — подумала ingénue. — Возбужден, как-то странно смотрит, переминается с ноги на ногу… Уж не объясниться ли в любви хочет? Гм…
Беда с этими сорванцами! Вчера первая скрипка объяснялась, сегодня всю репетицию резонер провздыхал… Перебесились все от скуки!»
Следом за Батьяновым шли другие. Начальник тыла, генерал Надаров, в своих речах к солдатам тоже старался выставить виновниками всех их
бед революционеров и стачечные комитеты,
говорил о понятности и законности желания залить кровью творящиеся безобразия. «Недалек, быть может, тот день, когда я всех вас позову за собою, — заявлял генерал. — И тогда никого не пощадим! Я пойду во главе вас и первый буду резать стариков, женщин и детей».
Но эта мягкость, в сущности, смутила меня еще более. Мне делалось все больше и больше совестно, что вот есть же у нас порядочные люди, хоть и сочинители; а мы их не знаем. Да это бы еще не
беда. Мы совсем не можем поддерживать с ними серьезного разговора. Этот Домбрович был очень мил, не подавляя меня своим превосходством; но ведь так каждый раз нельзя же. Унизительно, когда с вами обходятся, как с девочкою, и
говорят только
о том, что прилично вашему возрасту.
— Чует мое сердце, что задумал ты покидать Новгород не в добрый час, не наживи, смотри,
беды неминучей; тоже надо ой с какой опаской быть близ грозного царя… И с чего тебе прыгать с места на место приспичило?.. Знаешь пословицу «От добра добра не ищут»? —
говорил брату Афанасий Афанасьевич, когда тот высказал ему свою мысль
о переезде.
— Что мне Аракчеев, ведь не жениться он собирается на девочке, которая ему в дочери годится, а если он знаком с их семейством, то в этом я
беды не вижу, я его считаю далеко не дурным человеком и полезным государственным деятелем, чтобы
о нем там ни
говорили…
Там, запершись на ключ, находились теперь наш полковой командир, наш ротмистр и виновник всех наших сегодняшних
бед, Август Матвеич. Они вошли в эту комнату по приглашению полковника, и
о чем они там хотели
говорить — никому не было известно. Три офицера и батюшка заняли ближайшую к комнате позицию сами — по собственному побуждению и по собственной предусмотрительности, из опасения, чтобы не оставить своих беспомощными в случае, если объяснения примут острый характер.
Ему возглавье — бранный щит;
Незыблемый в мученье,
Он с ясным взором
говорит:
«Друзья,
бедам презренье!»
И в их сердцах героя речь
Веселье пробуждает,
И, оживясь, до полы меч
Рука их обнажает.
Спеши ж,
о витязь наш! воспрянь;
Уж ангел истребленья
Горе́ подъял ужасну длань,
И близок час отмщенья.