Неточные совпадения
Не прошло недели деревенского
житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной работы, не
говоря уже
о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
Для какого-то непонятного контроля и порядка он приказывал всем сосланным на
житье в Пермь являться к себе в десять часов утра по субботам. Он выходил с трубкой и с листом, поверял, все ли налицо, а если кого не было, посылал квартального узнавать
о причине, ничего почти ни с кем не
говорил и отпускал. Таким образом, я в его зале перезнакомился со всеми поляками, с которыми он предупреждал, чтоб я не был знаком.
Лиза задумалась. Лаврецкий заговорил
о своем житье-бытье в Васильевском,
о Михалевиче, об Антоне; он чувствовал потребность
поговорить с Лизой, сообщить ей все, что приходило ему в душу: она так мило, так внимательно его слушала; ее редкие замечания и возражения казались ему так просты и умны. Он даже сказал ей это.
Николай Васильевич пробудет у [вас] денька два, и вы успеете с ним
поговорить о нашем здешнем
житье.
Санин
говорил о своих путешествиях,
о житье в Петербурге,
о своей молодости…
Мы сели и понеслись. Во всю дорогу до Никитских ворот капитан
говорил мне
о своем
житье,
о службе,
о бывающих у него хорошеньких женщинах,
о том, как он весело живет, и вдруг остановил кучера, указал мне на одни ворота и сказал...
Никто лучше не знал распорядков, свычаев и обычаев старинного житья-бытья, которое изобрело тысячи церемоний на всякий житейский случай, не
говоря уже
о таких важных событиях, как свадьбы, похороны, родины, разные семейные несчастия и радости.
Говоря таким образом, Захар не имел дурного умысла. Он чуть ли даже не был чистосердечен, потому что судил
о Гришке по себе — судил безошибочно, и знал, следовательно, как мало соответствовало молодому парню настоящее его
житье.
«Мой дорогой Грегуар! Рекомендую тебе господина Жуквича, с которым я познакомилась на водах. Он
говорит, что знает тебя, и до небес превозносит. Он едет на
житье в Москву и не имеет никого знакомых. Надеюсь, что по доброте твоей ты его примешь и обласкаешь. На днях я переезжаю в Париж; по России я очень скучаю и каждоминутно благословляю память
о тебе!»
— Послушайте, Александра Павловна, — начал он, — несправедливы-то вы, а не я. Вы досадуете на меня за мои резкие суждения
о Рудине: я имею право
говорить о нем резко! Я, может быть, не дешевой ценой купил это право. Я хорошо его знаю: я долго жил с ним вместе. Помните, я обещался рассказать вам когда-нибудь наше
житье в Москве. Видно, придется теперь это сделать. Но будете ли вы иметь терпение меня выслушать?
О нашем тогдашнем житье-бытье я
поговорю с вами когда-нибудь после.
Я не стану распространяться
о том, как устроивала свое городское
житье моя мать, как она взяла к себе своих сестер, познакомилась с лучшим казанским обществом, делала визиты, принимала их, вывозила своих сестер на вечера и на балы, давала у себя небольшие вечера и обеды; я мало обращал на них внимания, но помню, как во время одного из таких обедов приехала к нам из Москвы первая наша гувернантка, старуха француженка, мадам Фуасье, как влетела она прямо в залу с жалобою на извозчиков и всех нас переконфузила, потому что все мы не умели
говорить по-французски, а старуха не знала по-русски.
Г-н Устрялов
говорит, что Петр в Архангельске «охотно принимал приглашения иностранных купцов и корабельных капитанов на обеды и вечеринки и с особенным удовольствием проводил у них время за кубками вина заморского, расспрашивая
о житье-бытье на их родине» (Устрялов, том II, стр. 158).
— Я давно про вас думаю, Евсей Лиодорович, — слащаво и немножко в нос
говорила она. —
О болезнях ваших, одиноком вашем
житье и как вы скоро стареете…
Кума. О-ох,
житье твое, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты,
говорят. Да, видно, матушка моя, и через золото слезы льются.
—
О вас писал я матери в каждом письме, —
говорил он. — Если бы все такие были, как вы да ваш батька, то не
житье было бы на свете, а масленая. У вас вся публика великолепная! Народ всё простой, сердечный, искренний.
А Никифор хныкал и разъедал ее раны воспоминаниями
о прошлом… Он
говорил о князе,
о княгине, их житье-бытье… Описывал леса, в которых охотился покойный князь, поля, по которым он скакал за зайцами, Севастополь. В Севастополе покойный был ранен. Многое рассказал Никифор. Марусе в особенности понравилось описание усадьбы, пять лет тому назад проданной за долги.
Дуня с восторгом и преданностью глядит в лицо Наташи. Она никогда не
говорит ей
о своей любви, как Феничка и другие. Ей дико это и стыдно. Но когда Дуня ходит, обнявшись, в короткие минуты досуга между часами занятий с Наташей по зале или слушает ее пленительные рассказы из ее, Наташиного, прошлого
житья, сама Наташа кажется бедной маленькой Дуне какой-то сказочной волшебной феей, залетевшей сюда случайно в этот скучный и суровый приют.
Жозеф не
говорил сестре
о деньгах, а она его
о них не спрашивала. К тому же, брат и сестра почти не оставались наедине, потому что Глафира Васильевна считала своею обязанностию ласкать «бедную Лару». Лариса провела ночь в смежной с Глафирой комнате и долго
говорила о своем
житье,
о муже,
о тетке,
о Синтяниной,
о своем неодолимом от последней отвращении.
— Он смирный, трезвый.
О девочке моей обещает заботиться. А в мастерской оставаться было невозможно: мастер притесняет, девушки, сами знаете, какие.
Житья нет женщине, которая честная. Мне еще покойник Андрей Иванович
говорил, предупреждал, чтоб не идти туда. И, правда, сама увидела я: там работать — значит потерять себя.
И теперь, за кофеем, Ахлёстин, немного запинаясь в речи, высоким голосом, с манерой
говорить москвича, на которую
житье за границей не повлияло нисколько, рассказывал про то, каким он особам разослал последнюю брошюру:"
О возможных судьбах Европы в виду грядущих социальных переворотов и неизбежных войн".
Для графа Петра Игнатьевича, не
говоря уже
о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро с другом своего жениха, княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу
о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Наташа рассказывала Пьеру
о житье-бытье брата,
о том, как она страдала, а не жила без мужа, и
о том, как она еще больше полюбила Мари, и
о том, как Мари во всех отношениях лучше ее.
Говоря это, Наташа признавалась искренно в том, что она видит превосходство Мари, но вместе с тем она,
говоря это, требовала от Пьера, чтоб он всё-таки предпочитал ее Мари и всем другим женщинам, и теперь вновь, особенно после того, как он видел много женщин в Петербурге, повторил бы ей это.