Неточные совпадения
Он все топтался на одном месте,
говорил о француженках, которые отказываются родить детей,
о Zweikindersystem в Германии,
о неомальтузианстве среди немецких социал-демократов; все это он считал признаком, что в
странах высокой технической культуры инстинкт материнства исчезает.
—
Говорил он
о том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу своему, религиозна и жертвенна, что во Христе сияла душа Авеля, который жил от плодов земли, а от Каина пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался на длинных ногах своих и скрипел: мы — аграрная
страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
— Да, царь — типичный русский нигилист, интеллигент! И когда
о нем
говорят «последний царь», я думаю; это верно! Потому что у нас уже начался процесс смещения интеллигенции. Она — отжила.
Стране нужен другой тип, нужен религиозный волюнтарист, да! Вот именно: религиозный!
Макаров ходил пешком по деревням, монастырям, рассказывал об этом, как
о путешествии по чужой
стране, но
о чем бы он ни рассказывал, Клим слышал, что он думает и
говорит о женщинах,
о любви.
Говорил оратор
о том, что война поколебала международное значение России, заставила ее подписать невыгодные, даже постыдные условия мира и тяжелый для торговли хлебом договор с Германией. Революция нанесла огромные убытки хозяйству
страны, но этой дорогой ценой она все-таки ограничила самодержавие. Спокойная работа Государственной думы должна постепенно расширять права, завоеванные народом, европеизировать и демократизировать Россию.
Еще слово
о якутах. Г-н Геденштром (в книге своей «Отрывки
о Сибири», С.-Петербург, 1830), между прочим,
говорит, что «Якутская область — одна из тех немногих
стран, где просвещение или расширение понятий человеческих (sic) (стр. 94) более вредно, чем полезно. Житель сей пустыни (продолжает автор), сравнивая себя с другими мирожителями, понял бы свое бедственное состояние и не нашел бы средств к его улучшению…» Вот как думали еще некоторые двадцать пять лет назад!
Говорить ли
о теории ветров,
о направлении и курсах корабля,
о широтах и долготах или докладывать, что такая-то
страна была когда-то под водою, а вот это дно было наруже; этот остров произошел от огня, а тот от сырости; начало этой
страны относится к такому времени, народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из ученых авторитетов, откуда, что и как?
У меня есть почитатели в Чили, Мексике, Бразилии, Австралии, не
говоря уже
о странах Европы.
И
о чем бы он ни
говорил, он всегда сводил монолог на самую прекрасную, самую плодородную, самую передовую, самую рыцарскую и в то же время самую обиженную
страну — Грузию.
Сначала шло хорошо, но что дальше, то хуже. «Il devenait de plus en plus agressif», [Он становился всё более и более агрессивным,] как сказала потом императрица. Он громил всех.
Говорил о казни. И приписывал необходимость казни дурному правлению. Разве в христианской
стране можно убивать людей?
Разумеется, Сережа ничего этого не знает, да и знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона
говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной
стране?
Я выжил тридцать лет в России; следовательно, если вы захотите
говорить об язвах, удручающих вашу
страну, — я могу перечислить их вам по пальцам; если же, напротив, вы пожелаете вести речь исключительно
о доблестях — я и тут к вашим услугам.
Я сердцем с вами и ваш, с одной всегда, en tout pays [в любой
стране (фр.).] и хотя бы даже dans le pays de Makar et de ses veaux, [в
стране Макара и его телят (фр.).]
о котором, помните, так часто мы, трепеща,
говорили в Петербурге пред отъездом.
— Рамка эта, заключающая в себе все фигуры, — продолжала gnadige Frau, — означает, что хитрость и злоба людей заставляют пока масонов быть замкнутыми и таинственными, тем не менее эти буквы на рамке: N, S, W и
О, — выражают четыре
страны света и
говорят масонам, что, несмотря на воздвигаемые им преграды, они уже вышли чрез нарисованные у каждой буквы врата и распространились по всем
странам мира.
— Не думаю! — отвечал Мартын Степаныч. — Поляки слишком искренние католики, хотя надо сказать, что во Франции, тоже
стране католической, Бем нашел себе самого горячего последователя и самого даровитого истолкователя своего учения, — я
говорю о Сен-Мартене.
Объяснения к иллюстрациям понятно рассказывали про иные
страны, иных людей,
говорили о разных событиях в прошлом и настоящем; я многого не могу понять, и это меня мучит.
Аленушка слушала все,
о чем рассказывали ей цветочки, и удивлялась. Ей ужасно захотелось посмотреть все самой, все те удивительные
страны,
о которых сейчас
говорили.
Прекрасных и величественных пейзажей очень много; есть
страны, в которых они попадаются на каждом шагу, например, чтобы не
говорить о Швейцарии, Альпах, Италии, укажем на Финляндию, Крым, берега Днепра, даже берега Волги.
Но никакие литературные успехи не могли унять душевного волнения, возраставшего по мере приближения весны, Святой недели и экзаменов. Не буду
говорить о корпоративном изучении разных предметов, как, например, статистики, причем мы, студенты, сойдясь у кого-либо на квартире, ложились на пол втроем или четвером вокруг разостланной громадной карты, по которой воочию следили за статистическими фигурами известных произведений
страны, обозначенными в лекциях Чивилева.
Или начинает Серафим
о Кавказе
говорить — представит нам
страну мрачную и прекрасную, место, сказке подобное, где ад и рай обнялись, помирились и красуются, братски равные, гордые величием своим.
Говорили отец и дочь с глазу на глаз, но по невидимым нитям этот разговор облетел в самое короткое время все, какие только есть на свете, музеи, цирки, паноптикумы, «шапито» и балаганы. Люди этих занятий пишут друг другу часто и всегда
о делах. Вскоре на всем земном шаре стало известно, что Барнум со своей дочерью разъезжают по разным
странам с целью найти для красавицы Мод подходящего мужа, а великому Барнуму — достойного преемника.
Я молчал. Над горами слегка светлело, луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом ночное небо… Мерцали звезды, тихо веял ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он
говорит о вере далекой
страны или об ее тюрьмах, составляет лишь часть этой тихой ночи, как шорох деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
О других слабых попытках достигнуть идеала, деланных, например, в Неаполе, в Австрии и в других
странах, не стоит и
говорить.
Как она хорошо
говорила! В ее несколько образной, всегда одушевленной речи сквозила недюжинная, не по летам развитая натура. Я слушала Нину, вдохновившуюся мыслями
о далекой родине, и в моем воображении рисовались картины невиданной, увлекательной
страны…
— Всё русское скверно, а французское —
о, сэ трэ жоли! [Это очень мило! (от франц. — c’est trs joli)] По-вашему, лучше и
страны нет, как Франция, а по-моему… ну, что такое Франция,
говоря по совести? Кусочек земли! Пошли туда нашего исправника, так он через месяц же перевода запросит: повернуться негде! Вашу Францию всю в один день объездить можно, а у нас выйдешь за ворота — конца краю не видно! Едешь, едешь…
Встреча и знакомство с Кастеляром (
о чем я
говорил выше) приблизили ко мне все, что делалось в этой
стране, и я прочел и несколько статей и книжек на тему тогдашней Испании.
Для меня Сансон, вся его личность, тон, манера
говорить и преподавать, воспоминания, мнения
о сценическом искусстве были ходячей летописью первой европейской сцены. Он еще не был и тогда дряхлым старцем. Благообразный старик, еще с отчетливой, ясной дикцией и барскими манерами, живой собеседник, начитанный и, разумеется, очень славолюбивый и даже тщеславный, как все сценические «знаменитости», каких я знавал на своем веку, в разных
странах Европы.
—
О, как не права была Лара, когда
говорила, что у меня в
стране есть нищие и несчастные, — произнес он уверенно. — Я объездил полстраны и нигде не видал ни бедных, ни нищих, ни обиженных.
О, как бы я хотел повидать фею, чтобы доказать, что она ошибается!
—
О, великий, смелый вождь! Твой брат собрал большое войско и идет на нас. Он
говорит, что половина этой
страны — его, что этот лес — его лес, что наши жилища должны принадлежать его воинам и что он идет отобрать все это у тебя, у нас. Но пусть он соберет еще больше войска, мы не боимся ничего. Каждый куст в этом лесу знаком нам. Мы окружим лес и нападем на твоего брата, разобьем его войско, а его самого приведем к тебе. Tы можешь убить его или сделать его своим рабом.
Она выказывала любовь ко всему русскому, даже соблюдала посты, скоро много узнала
о стране, научилась
говорить по-русски в совершенстве, вскакивала даже по ночам, чтобы долбить русские тетрадки.
«Одно честолюбие поддерживало меня», — признавалась Екатерина. И оно «все преодолевало», подтверждают посланники держав. Она высказала любовь ко всему русскому, строго соблюдала посты и посещала церкви. Скоро многое узнала
о стране, научилась
говорить по-русски в совершенстве, вскакивая по ночам, чтобы долбить свои русские тетрадки.
— Обедают вдвоем. Адъютант фыркает. Муж ведь всегда недоволен супом, во всех
странах мира.
Говорит он
о производствах. Раза три заметит жене, что она скверно одета и что у нее нет никакого вкуса, и в то же самое время тычет ей в глаза лишний расход на туалет. Если уж существуют чада, эти чада капризничают, адъютант на них кричит, няньки вмешиваются в разговор, поднимается гвалт, жена в слезы, супруг стучит шпорами. Общее безобразие!