Неточные совпадения
— Вы ехали в Ергушово, —
говорил Левин, чувствуя, что он захлебывается от счастия, которое заливает его душу. «И как я смел соединять мысль
о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным
существом! И да, кажется, правда то, что
говорила Дарья Александровна», думал он.
Но
существо этого донесения
говорило лишь
о том, что мы знаем из первой главы. Грэй положил бумажку в стол, свистнул вахтенного и послал за Пантеном, но вместо помощника явился боцман Атвуд, обдергивая засученные рукава.
Ничто в спокойной наружности его не
говорило о том напряжении чувства, гул которого, подобно гулу огромного колокола, бьющего над головой, мчался во всем его
существе оглушительным нервным стоном.
Но, вспомнив
о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже не умом, а всем
существом своим, согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и есть самая подлинная история правды добра и правды зла, которая и должна и умеет
говорить о прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая старуха, одинаково любовно и мудро
о гневе и
о нежности,
о неутолимых печалях матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что есть жизнь.
— Я не умею
говорить об этом, но — надо.
О великодушии,
о милосердии к женщине, наконец! Да!
О милосердии. Это — самое одинокое
существо в мире — женщина, мать. За что? Одинока до безумия. Я не
о себе только, нет…
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски. Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из того, что ему
говорили, отвечал невпопад и думал только
о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни
о чем другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя на нее, чувствовал всем
существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть на нее.
Мы до сих пор ничего не
говорили о маленьком
существе, жизнь которого пока еще так мало переходила границы чисто растительных процессов: это была маленькая годовалая девочка Маня,
о которой рассказывал Привалову на Ирбитской ярмарке Данилушка.
Слушай: если два
существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и пред тем, улетая или погибая, приходит к другому и
говорит: сделай мне то и то, такое,
о чем никогда никого не просят, но
о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот не исполнит… если друг, если брат?
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье
о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком.
Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его,
существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому. Сын застрелился…
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по
существу неопровержимо: наука и религия
говорят одно и то же
о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо невозможно и чуда никогда не было.
Понятно, что Клеопатра Петровна
о всех своих сердечных отношениях
говорила совершенно свободно — и вряд ли в глубине души своей не сознавала, что для нее все уже кончено на свете, и если предавалась иногда материальным заботам, то в этом случае в ней чисто
говорил один только животный инстинкт всякого живого
существа, желающего и стремящегося сохранить и обеспечить свое существование.
И она тоже belle âme incomprise, [прекрасная непонятая душа (франц.).] принуждена влачить son existence manquée [свое жалкое существование (франц.).] в незнаемом Крутогорске, где
о хорошенькой женщине
говорят с каким-то неблаговидным причмокиваньем, где не могут иметь понятия
о тех тонких, эфирных нитях, из которых составлено все
существо порядочной женщины…
Истинный масон не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего
существа, и потому об умерших братьях мы
говорим: «Они отошли в вечный восток», то есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и
о конечной причине всякого бытия, мы не даем будущей жизни никакого определения.
Маленький, медный казак казался мне не человеком, а чем-то более значительным — сказочным
существом, лучше и выше всех людей. Я не мог
говорить с ним. Когда он спрашивал меня
о чем-нибудь, я счастливо улыбался и молчал смущенно. Я готов был ходить за ним молча и покорно, как собака, только бы чаще видеть его, слышать, как он поет.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение.
О ненависти к русским никто и не
говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих
существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Рассчитывая, что на днях мы
поговорим подробнее, я не стал больше спрашивать его
о корабле. Кто сказал «А», тот скажет и «Б», если его не мучить. Я перешел к Гезу, выразив сожаление, крайне смягченное по остроте своего
существа, что капитан бездетен, так как его жизнь, по-видимому, довольно беспутна; она лишена правильных семейных забот.
Жукур, шнуровавшаяся ежедневно до сорока лет и носившая платья с высоким воротом из стыдливости, была неумолимо строга к нравственности ближнего;
говоря о том
о сем, она рассказала своему другу, что у ней нанялось классной дамой престранное
существо, принадлежащее NN-ской госпоже и говорящее прекрасно по-французски.
Не
говорю уже
о том, что любовь в них постоянно является как следствие колдовства, приворота, производится питием"забыдущим"и называется даже присухой, зазнобой; не
говорю также
о том, что наша так называемая эпическая литература одна, между всеми другими, европейскими и азиятскими, одна, заметьте, не представила — коли Ваньку — Таньку не считать никакой типической пары любящихся
существ; что святорусский богатырь свое знакомство с суженой-ряженой всегда начинает с того, что бьет ее по белому телу"нежалухою", отчего"и женский пол пухол живет", — обо всем этом я
говорить не стану; но позволю себе обратить ваше внимание на изящный образ юноши, жень-премье, каким он рисовался воображению первобытного, нецивилизованного славянина.
Можно судить, что сталось с ним: не
говоря уже
о потере дорогого ему
существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему сильному организму он не сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и для него началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными операми, в которых постоянно появлялись то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом, то необыкновенно складные станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года в три совсем порешала).
То,
о чем надо всегда плакать, вспоминая. Царь, награждающий царствами и думающий, что он только улыбнулся; блаженное
существо, светлейший властелин, думающий, что он только поцеловал, а вместо того дающий бессмертную радость, —
о, глупый Саша! Каждый день готова я терпеть муки рождения, чтобы только видеть, как ты вот ходишь и
говоришь что-то невыносимо-серьезное, а я не слушаю! Не слушаю!
И потому, не
говоря уже
о других наших преимуществах перед людьми, мы уже по одному этому смело можем сказать, что стоим в лестнице живых
существ выше, чем люди: деятельность людей — по крайней мере тех, с которыми я был в сношениях, руководима словами, наша же делом.
Еще раз, кроваво вспыхнув, сказала угасающая мысль, что он, Васька Каширин, может здесь сойти с ума, испытать муки, для которых нет названия, дойти до такого предела боли и страданий, до каких не доходило еще ни одно живое
существо; что он может биться головою
о стену, выколоть себе пальцем глаза,
говорить и кричать, что ему угодно, уверять со слезами, что больше выносить он не может, — и ничего.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном
существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно
говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию основного понятия
о прекрасном.
Ощущение, производимое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая на ту, какою наполняет нас присутствие милого для нас
существа (Я
говорю о том, что прекрасно по своей сущности, а не по тому только, что прекрасно изображено искусством;
о прекрасных предметах и явлениях, а не
о прекрасном их изображении в произведениях искусства: художественное произведение, пробуждая эстетическое наслаждение своими художественными достоинствами, может возбуждать тоску, даже отвращение сущностью изображаемого.).
Если даже согласимся, что в Виттории были совершенны все основные формы, то кровь, теплота, процесс жизни с искажающими красоту подробностями, следы которых остаются на коже, — все эти подробности были бы достаточны, чтобы поставить живое
существо,
о котором
говорит Румор, несравненно ниже тех высоких произведений искусства, которые имеют только воображаемую кровь, теплоту, процесс жизни на коже и т. д.
Пускай
говорят! ты все-таки всем
существом своим сознаешь, что дела у тебя по горло и что, если б ты даже желал последовать совету
о несовании носа, никак это невозможно выполнить, потому что дело само так и подступает к твоему носу.
Даже
о прошедшем,
о раннем своем прошедшем, матушка со мной не
говорила и никогда не жаловалась словами, хотя все
существо ее было одна немая жалоба!
— А! понимаю! — заговорил он. — Опять! опять васначинает тревожить мысль: отчего я ничего из себя не сделаю? Знаете что, Маша, вы удивительное
существо, ей-богу. Вы так много заботитесь
о других и так мало
о себе самой. В вас эгоизма совсем нет, право. Другой такой девушки, как вы, на свете нет. Одно горе: я решительно не стою вашей привязанности; это я
говорю не шутя.
И когда он
говорил о будущем походе своём, то глаза его, открываясь, смело глядели вперёд, а вид он имел завоевателя, который ни во что, кроме своей силы, не верит. Нравилось мне это
существо, и в речах его чувствовал я зрелость.
— Да-с, найдите-ка другую в нашем свете! С первого слова, только что заикнулся
о нужде в трех тысячах, так даже сконфузилась, что нет у ней столько наличных денег; принесла свою шкатулку и отперла. «Берите,
говорит, сколько тут есть!» Вот так женщина! Вот так душа! Истинно будешь благоговеть перед ней, потому что она, кажется, то
существо,
о котором именно можно оказать словами Пушкина: «В ней все гармония, все диво, все выше мира и страстей».
Надо ли
говорить о том, как усердно, безукоризненно, почти вдохновенно работала в этот вечер вся труппа? Все цирковые
существа: женщины и мужчины, лошади и собаки, униформа и конюхи, клоуны и музыканты — точно старались перещеголять один другого. И надо сказать: после этого представления дела Момино так же внезапно, как они раньше падали, теперь быстро пошли на улучшение.
Елена. Не
говорите мне, не
говорите мне
о других женщинах! я не хочу их ни судить, ни брать с них примера. Я чувствую, чувствую всем моим
существом, что могу принадлежать только одному, иначе… иначе гадко, отвратительно! Мое нравственное чувство возмущается при одной только мысли…
Смерть неизбежна для всего рожденного так же, как и рождение неизбежно для всего смертного. Поэтому не должно сетовать на то, что неизбежно. Прежнее состояние
существ неизвестно, среднее состояние очевидно, будущее состояние не может быть познано, —
о чем же заботиться и беспокоиться? Некоторые люди смотрят на душу, как на чудо, а другие
говорят и слушают про нее с удивлением, но никто ничего не знает про нее.
Не
о духе только, но и
о плоти, и притом
о социальной, точнее всечеловеческой плоти, идет здесь речь, об ее спасении и просветлении, а далее и об узрении человечества, как того живого
существа, Адама-Кадмона, Grand etre,
о котором в единогласном прозорливстве
говорят еврейские каббалисты,
О. Конт, Вл. Соловьев.
Потому должны мы, насколько мы хотим
говорить единственно и исключительно
о неизменяемом
существе Бога, чего Он хочет, и чего не хочет или всегда хочет, не
говорить об Его решении, ибо в Нем нет решений...
Божеству,
говорит Филон, невозможно приписать никаких свойств, ибо оно, будучи нерожденным и само приведшим все в бытие, не имеет нужды ни в чем, что свойственно
существам тварным и конечным» (Муретов. Учение
о Логосе, 110–111).
Есть ли это абстракции, прагматически и в этом смысле произвольно установляемые разумом термины, nomina, flaces vocis [Имена, изреченные слова (лат.).], или же в них
говорят сами res
о сокровенном своем
существе?
«Сказание
о том, как негодуют последователи Варлаама и Акиндина»: «мы
говорим согласно учению святых, что и божеское
существо, как несообщимое и невидимое, превыспреннее посылаемым из него озарений и действий и дарований, кои дает и сообщает святым св. Троица: Отец и Сын и св.
Вполне очевидно, что первая, материалистическая гипотеза, строго
говоря, не допускает и мысли
о воскрешении, т. е.
о возвращении к жизни того же самого живого
существа.
Телесность по
существу своему вовсе не есть противоположность духу, ибо существует и духовная телесность, «тело духовное»,
о котором
говорит ап.
Теперь же он холодно и с упреком Богу
говорит о ней: «жена, которую Ты мне дал», а в Еве ощущает уже чуждое, только данное ему
существо: образ Божий в союзе мужа и жены побледнел и затмился раньше всего.
Но это же разделение происходит и во внутреннем
существе каждого человека, ибо нет никого, кто не был бы заражен грехом, а в тоже время был бы совершенно чужд всякого добра [
О таком внутреннем рассечении человека
говорит ап. Павел: «Строит ли кто на этом основании (которое есть Христос) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится, ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть.
Какая при таком жизнеотношении возможна активность? Правильно
говорит Шопенгауэр
о трагедии: «Столь могущественные дотоле мотивы теряют свою силу, и, вместо них, полнейшее познание
существа мира, действуя, как квиетив воли, приводит резиньяцию, отказ не только от жизни, но и от всего хотения самой жизни».
Но в том-то и
существо дионисических бунтовщиков-богоборцев, что они с фатальною необходимостью оказываются всегда «бунтовщиками слабосильными, собственного бунта своего не выдерживающими», как
говорит о них Великий Инквизитор у Достоевского.
И восторженно отмечает Ницше то «достоинство», которое миф
о Прометее придает преступлению в отличие от семитического мифа
о грехопадении, где источником зла является любопытство, лживость, похотливость и т. п. «То, что отличает арийское представление, это — возвышенный взгляд на активность греха, как на прометеевскую добродетель по
существу», —
говорит Ницше.
Алеша
говорит: «нутром и чревом хочется любить», «все должны полюбить жизнь больше, чем смысл ее». Толстой не скажет «хочется» и «должны». Он и без того жадно любит жизнь именно нутром и чревом, любит жизнь больше, чем смысл ее. Есть жизнь — есть все. Вопросы
о смысле,
о цели осыпаются с блистающего
существа живой жизни, как чуждая шелуха.
Человек, готовящийся к убийству любимого
существа, не может
говорить таких фраз и еще менее может после убийства
говорить о том, что теперь солнце и месяц должны затмиться и земля треснуть, и не может, какой бы он ни был негр, обращаться к дьяволам, приглашая их жечь его в горячей сере и т. п.
Я смотрел, — и мне казалось: одно и то же
существо то вдруг расплывается в круглую женскую фигуру, то худеет, вытягивается, обрастает бородою и
говорит о симфонии жизни…
Совместительство у нас есть очень старое и очень важное зло. Даже когда по
существу как будто ничему не мешает, оно все-таки составляет зло, —
говорил некоторый знатный и правдивый человек и при этом рассказал следующий, по моему мнению, небезынтересный анекдотический случай из старого времени. — Дело идет
о бывшем министре финансов, известном графе Канкрине. Я записал этот рассказ под свежим впечатлением, прямо со слов рассказчика, и так его здесь и передам, почти теми же словами, как слышал.
— Знаешь, Ваня… я от тебя не скрою, — продолжала Надя с таким же оживленным лицом, — была такая минута… когда она пришла проститься с несчастным самоубийцей и
говорить о сцене, об игре,
о том, как она может себя чувствовать перед рампой, — я слилась точно с ней… в одно
существо.