Неточные совпадения
— По страсти? Какие у вас антидилювиальные мысли! Кто нынче
говорит про страсти? — сказала
жена посланника.
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит
про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой
женой. Вот об чем
поговорить нам с вами следует.
— Беспременно скажи
про нас, —
говорила ей старуха Меньшова, в то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как на ладонке; а то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой
женой, в кабаке сидит.
— Знаете, знаете, это он теперь уже вправду, это он теперь не лжет! — восклицал, обращаясь к Мите, Калганов. — И знаете, он ведь два раза был женат — это он
про первую
жену говорит — а вторая
жена его, знаете, сбежала и жива до сих пор, знаете вы это?
Говоря это, он достал с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы шли вместе, я чертил, а крестьянин рассказывал мне
про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал
жену, соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его шла медленно, и я видел, что при таком движении к вечеру мне не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.
— Ах, мой милый, да разве трудно до этого додуматься? Ведь я видала семейную жизнь, — я
говорю не
про свою семью: она такая особенная, — но ведь у меня есть же подруги, я же бывала в их семействах; боже мой, сколько неприятностей между мужьями и
женами — ты не можешь себе вообразить, мой милый!
—
Про эти дела, тесть, не ее, а меня спрашивать! Не
жена, а муж отвечает. У нас уже так водится, не погневайся! —
говорил Данило, не оставляя своего дела. — Может, в иных неверных землях этого не бывает — я не знаю.
Слышно между общим содомом, что
говорят про заднепровский хутор пана Данила,
про красавицу
жену его…
Тогда я водки выставил старикам, а
жене при всех и
говорю такую примету,
про которую только старухи знали.
— А например, исправник двести раков съел и
говорит: «не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в больнице бабу уморил ни за што ни
про што; двух рекрут на наш счет вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный волк человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с
женою мимо моих окон проехал, — беда да и только.
И
говорю про это так откровенно, так прямо именно для того, чтоб ты никак не мог ошибиться в словах моих, — прибавил он, воспаленными глазами смотря на меня и, видимо, избегая испуганных взглядов
жены.
О, я не
говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах,
говорят по-французски и живут на содержании своих родителей и законных
жен.
Про него
говорили, что он был безумно влюблен в свою
жену, влюблен до такой степени, что вел нежную, слащавую и фальшивую дружбу со всеми ее поклонниками.
— Не хочу с тобой
говорить, — сказала
жена и ушла в свою комнату и стала вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила
про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы хорошо было, если бы он умер.
Экзархатов схватил его за шиворот и приподнял на воздух; но в это время ему самому
жена вцепилась в галстук; девчонки еще громче заревели… словом, произошла довольно неприятная домашняя сцена, вследствие которой Экзархатова, подхватив с собой домохозяина, отправилась с жалобой к смотрителю, все-про-все рассказала ему о своем озорнике, и чтоб доказать, сколько он человек буйный, не скрыла и того, какие он
про него, своего начальника,
говорил поносные слова.
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о
жене спрашивал? Что —
жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит. Главное —
говори побольше… чтобы посмеяться было над чем.
Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
Несмотря на то, что папа хотел приехать с
женою в Москву только после нового года, он приехал в октябре, осенью, в то время, когда была еще отличная езда с собаками. Папа
говорил, что он изменил свое намерение, потому что дело его в сенате должно было слушаться; но Мими рассказывала, что Авдотья Васильевна в деревне так скучала, так часто
говорила про Москву и так притворялась нездоровою, что папа решился исполнить ее желание.
— Да и я хочу верить, что вздор, и с прискорбием слушаю, потому что, как хотите, наиблагороднейшая девушка замешана, во-первых, в семистах рублях, а во-вторых, в очевидных интимностях с Николаем Всеволодовичем. Да ведь его превосходительству что стоит девушку благороднейшую осрамить или чужую
жену обесславить, подобно тому как тогда со мной казус вышел-с? Подвернется им полный великодушия человек, они и заставят его прикрыть своим честным именем чужие грехи. Так точно и я ведь вынес-с; я
про себя говорю-с…
Вся улица боится ее, считая колдуньей;
про нее
говорят, что она вынесла из огня, во время пожара, троих детей какого-то полковника и его больную
жену.
Про одного
говорили: «строгонек!»;
про другого: «этот подтянет!»;
про третьего: «всем был бы хорош, да
жена у него анафема!»;
про четвертого: «вы не смотрите, что он рот распахня ходит, а он бедовый!»;
про пятого прямо рассказывали, как он, не обнаружив ни малейшего колебания, пришел в какое-то присутственное место и прямо сел на тот самый закон, который, так сказать, регулировал самое существование того места.
— Ах, не то, бабушка… Понимаешь? Господь, когда сотворил всякую тварь и Адама… и когда посмотрел на эту тварь и на Адама, прямо сказал: нехорошо жить человеку одному… сотворим ему
жену… Так? Ну вот, я
про это
про самое и
говорю…
— Добрый ты, Кирик Никодимыч! — презрительно усмехаясь, сказал Илья. — Собаки вот есть такие — её бьют, а она ласкается… А может, ты не жалеешь меня, а боишься, что я на суде
про жену твою
говорить буду? Не бойся… этого не будет! мне и думать
про неё стыдно, не то что
говорить…
Круглова.
Про горы-то золотые он мастер рассказывать, а
про слезы ничего не
говорил, сколько его
жена покойная плакала?
Маша. Надоело, надоело, надоело… (Встает и
говорит сидя.) И вот не выходит у меня из головы… Просто возмутительно. Сидит гвоздем в голове, не могу молчать. Я
про Андрея… Заложил он этот дом в банке, и все деньги забрала его
жена, а ведь дом принадлежит не ему одному, а нам четверым! Он должен это знать, если он порядочный человек.
Аполлинария. Да перестаньте! как вам не стыдно!
про меня, пожалуй,
говорите что хотите; а
про жену не смейте! Она вас уж так любит, что и представить себе невозможно.
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная
жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода;
про Житейкина
говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
Про него носились весьма невыгодные слухи:
говорили, что будто бы он уморил
жену и проклял собственного сына за то, что тот потребовал в свое распоряжение материнское имение.
Коршунов. За что их гнать! Кто ж девушек гонит… Хе, хе, хе… Они попоют, а мы послушаем, да посмотрим на них, да еще денег дадим, а не то что гнать. Гордей Карпыч. Как тебе угодно, Африкан Савич! Мне только конфузно перед тобою! Но ты не заключай из этого
про наше необразование — вот все
жена. Никак не могу вбить ей в голову. (К
жене.) Сколько раз
говорил я тебе: хочешь сделать у себя вечер, позови музыкантов, чтобы это было по всей форме. Кажется, тебе ни в чем отказу нет.
Князь Абрезков. Я не узнаю вас. Вы недобры, вы жестоки. Муж ее один из тех людей,
про которых
говорят, что он только сам себе враг. Но он еще больше
жене враг. Это слабый, совершенно падший, пьяный человек. Он промотал все свое состояние, все ее состояние, — у нее ребенок. Как же вы осуждаете женщину, которая оставила такого человека? И то не она, а он оставил ее.
Анна Дмитриевна. На разведенной, чтобы он встречал мужа своей
жены? Я не понимаю, как вы можете спокойно
говорить про это. Разве это та женщина, которую мать может желать
женой своего единственного сына, и такого сына?
— Нет, с той самой поры, как в солдаты взяли, ни слуху ни духу; и
жена и муж — словно оба сгинули; мы летось еще посылали к ним грамотку да денег полтинничек; последний отдали; ну, думали, авось что и проведаем, никакого ответу: живы ли, здоровы ли — господь их ведает. Прошлый год солдаты у нас стояли, уж мы немало понаведывались; не знаем,
говорят, такого, — что станешь делать… Ну, а ты, старуха, кажись, сказывала нам, также не ведаешь ничего
про сына-то своего с того времени, как в некруты пошел…
— Постойте, — сказал он дрожащим голосом, — другие
говорят, будто она сжалилась над ним, вообразила себе, бедняжка, не видавшая людей, что она точно может любить его, и согласилась быть его
женой. И он, сумасшедший, поверил, поверил, что вся жизнь его начнется снова, но она сама увидала, что обманула его… и что он обманул ее… Не будемте больше
говорить про это, — заключил он, видимо, не в силах
говорить далее, и молча стал ходить против меня.
— Не
про жену?.. Вы
говорите это не
про Мари?.. В таком случае я действительно вас не понимаю.
— Я
говорю не
про жену, — вы не хотите меня понять.
Или — у Кошихина есть такое известие о чиновниках: хотя,
говорит он, за взятки и положено наказание, и чиновники клянутся и крест целуют, чтобы посулов не принимать, но «ни во что вера их и заклинательство: от прелести очей свои удержати не могут и руки ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней лестнице через
жену, или дочерь, или через сына, и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, будто
про то и не ведают» (стр. 93).
Елена. Очень, очень красиво!
Про отсутствующего человека гадости
говорить, да еще его
жене!
За обедом, за ужином, на прогулках он
говорил нам
про свою
жену,
про мать,
про кредиторов, судебных приставов и смеялся над ними; смеялся над собой и уверял, что благодаря этой способности брать взаймы он приобрел много приятных знакомств.
«Эх, злыдари!» — восклицал он
про себя и тихонько поскрипывал зубами, стараясь не упустить удобного случая заплатить врагам «за лычко — ремешком». Невольно мысль его останавливалась на
жене — с той можно
говорить про всё, она его успехам завидовать не будет и, как Пронин, карболкой сапог ему не сожжёт.
— Чи пар, чи другое що, я уж за то не знаю, — нетерпеливо отмахнулся от него Александр. — А только я одно скажу, что всякая шкода, всякая швара — все через них робится. Как в святых книгах сказано? Через кого господь прогнал Адама из раю? Через бабу… Шкодливы, пакостницы, сокотухи [Болтуньи. Когда кричит сорока,
про нее
говорят, что она «сокочет». (Примеч. А. И. Куприна.)]. Плетут невесть что… Вот уж это правду сказано: лучше железо варить, чем с злою
женою жить.
Андрей Титыч.
Говорите, что угодно, мне все равно-с. Ей моею
женой не быть. Такие девушки не
про нас-с. Где нам, дуракам! Мы их и понимать-то не умеем. Говорить-то всякий умеет, кто почаще, кто пореже, да толку-то в этом немного; слушать-то нечего. Вот кабы я умел вам объяснить, какая в этом разница — образованная девушка или необразованная, так бы другой разговор был. А то не умею. Да хоть бы и умел, так вы не поймете ничего. Значит, лучше молчать.
Ее выдали из бедной купеческой семьи замуж за местного миллионера-лесопромышленника Щербачева, вдовца, человека старше ее лет на сорок,
про которого
говорили, что он побоями вогнал в гроб двух своих первых
жен.
— Всю жизнь рассказали. Как это я был псаломщиком, недоедал.
Про жену также, спасибо им, упомянули. Так трогательно, так трогательно: будто помер ты, и над тобою читают. «Жил, —
говорит… — был, —
говорит… — дьякон…»
Анна Петровна. Ступай, милый, ступай! Женат… Ведь меня любишь? Зачем же тут
про жену толковать? Марш! После
поговорим, часика через два… Теперь ты находишься в припадке лжи…
— Зла не жди, — стал
говорить Патап Максимыч. — Гнев держу — зла не помню… Гнев дело человеческое, злопамятство — дьявольское… Однако знай, что можешь ты меня и на зло навести… — прибавил он после короткого молчанья. — Слушай…
Про Настин грех знаем мы с
женой, больше никто. Если ж, оборони Бог, услышу я, что ты покойницей похваляешься, если кому-нибудь проговоришься — на дне морском сыщу тебя… Тогда не жди от меня пощады… Попу станешь каяться —
про грех скажи, а имени называть не смей… Слышишь?
Шла по воду тетка Акулина, десятника
жена. Поравнявшись с мужиками, поставила ведра наземь. Как не послушать бабе,
про что мужики
говорят.
Праздники прошли. Виду не подал Насте Патап Максимыч, что судьба ее решена. Строго-настрого запрещал и
жене говорить про это дочери.
Только и думы у Трифона, только и речей с
женой, что
про большего сына Алексеюшку. Фекле Абрамовне ину пору за обиду даже становилось, отчего не часто поминает отец
про ее любимчика Саввушку, что пошел ложкарить в Хвостиково. «Чего еще взять-то с него? — с горьким вздохом
говорит сама с собой Фекла Абрамовна. — Паренек не совсем на возрасте, а к Святой неделе тоже десять целковых в дом принес».
— Нет, не могу! — сказал он. — Не могу дольше терпеть! Пойду к себе и удовлетворюсь. Вот что, господа, пойдемте-ка и вы ко мне! Ей-богу! Выпьем по рюмочке, закусим чем бог послал. Огурчика, колбаски… самоварчик изобразим… А? Закусим,
про холеру
поговорим, старину вспомним…
Жена спит, но мы ее и будить не станем… потихоньку… Пойдемте!
— Да с чего ты так к сердцу принимаешь? —
говорил жене Зиновий Алексеич. — Жили без него и вперед будем жить, не тужить, никому не служить. Не бечи́ ж за ним, не знай зачем. Был, провалил; ну и кончено дело. На всех, мать моя, не угодишь, на всех и солнышко не усветит… По-моему, нечего и поминать
про него.
— Хоть на чёрте…За миллион всё! Миллион — это рычаг, которым я переверну ад с его чертями и огнем. Я
говорю не
про будущий ад, а
про тот, в котором я теперь нахожусь. Если я не сделаю подлости, то этим самым дам возможность другим натворить тысячу подлостей. Девочка в тюльпане, — обратился Артур к Ильке, — отчего у тебя нет миллиона? Будь у тебя миллион, у меня была бы хорошенькая
жена, а ты была бы графиней, исполнила бы один из советов судьи…