Неточные совпадения
— Нет, отчего же? — сказала Анна
с улыбкой, которая
говорила, что она знала, что в ее толковании устройства
машины было что-то милое, замеченное и Свияжским. Эта новая черта молодого кокетства неприятно поразила Долли.
— Вот! От этого. Я понимаю, когда ненавидят полицию, попов, ну — чиновников, а он — всех! Даже Мотю, горничную, ненавидел; я жила
с ней, как
с подругой, а он
говорил: «Прислуга — стесняет, ее надобно заменить
машинами». А по-моему, стесняет только то, чего не понимаешь, а если поймешь, так не стесняет.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело,
с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная
машина, стройно, правильно, ходит плавно,
говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как
машина.
— Нет, позвольте, ведь тут нужно ставить
машину, паровую-с, и притом куда свезти? И притом такую гору? Десять тысяч,
говорят, менее не обойдется, десять или двенадцать тысяч.
— Позвольте мне кончить, господа… Дело не в названии, а в сущности дела. Так я
говорю? Поднимаю бокал за того, кто открывает новые пути, кто срывает завесу
с народных богатств, кто ведет нас вперед… Я сравнил бы наш банк
с громадною паровою
машиной, причем роль пара заменяет капитал, а вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
— А Кузьмич-то на што? — проговорила она, раскинув своим бабьим умом. — Ужо я ему
поговорю… Он в меховом корпусе сейчас ходит, вот бы в самый раз туды Тараска определить. Сидел бы парнишка в тепле и одёжи никакой не нужно, и вся работа
с масленкой около
машины походить да паклей ржавчину обтереть…
Говорю: в самый раз.
У Морока знакомых была полна фабрика: одни его били, других он сам бил. Но он не помнил ни своего, ни чужого зла и добродушно раскланивался направо и налево. Между прочим, он посидел в кричном корпусе и
поговорил ни о чем
с Афонькой Туляком, дальше по пути завернул к кузнецам и заглянул в новый корпус, где пыхтела паровая
машина.
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков,
говорит, нет, а ни
с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался, что нынче
с становым шутка плохая: сел на
машину — и айда в Петербург-с!
Встречаясь друг
с другом,
говорили о фабрике, о
машинах, ругали мастеров, —
говорили и думали только о том, что связано
с работой.
«Везде,
говорит, был; на вас только и надежда; нигде суда нет!» Вот, видите ли, он даже не понимает, что я не для того тут сижу, чтоб ихние эти мелкие дрязги разбирать; мое дело управлять ими, проекты сочинять, pour leur bien, наблюдать, чтоб эта
машина как-нибудь не соскочила
с рельсов — вот моя административная миссия.
— Что это такое, скажите вы мне, —
говорила она
с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе и не суть простые
машины, и когда спросят у меня: какая же разница между их началами действий и началом, находящимся в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
Наступило наконец время обеда. Музыка умолкла, толпа стала редеть. Капитолина Марковна сочувственно простилась
с Суханчиковой. Великое она к ней возымела уважение, хоть и
говорила потом своей племяннице, что уж очень озлоблена эта особа; но зато все про всех ведает! А швейные
машины действительно надо завести, как только отпразднуется свадьба. Потугин раскланялся; Литвинов повел своих дам домой. При входе в гостипицу ему вручили записку: он отошел в сторону и торопливо сорвал куверт.
— Нет, не всякий, а теперь и никто, я думаю: перед вами схватились не
машины, сопровождаемые людьми, как это было в франко-прусскую войну, а два тигра-народа, сопровождаемые
машинами. Не
говоря уже об вас и других разговаривателях, весь мир должен смотреть
с благоговейным удивлением на эту войну. Это не люди дерутся, а какие-то олимпийцы, полубоги!
Дедушка
говорил эти страшные слова со своими обычными передышками, таким слабым и безучастным голосом,
с таким равнодушным выражением усталых, запавших глаз, что казалось, будто внутри его
говорила старая, испорченная
машина.
Аматуров(перебивая ее). Я тебе не про хозяйку и
говорю, а открой сама свою мастерскую. Полюби какого-нибудь человека
с состоянием, он тебе купит швейную
машину, даст на первое обзаведение и потом слегка станет тебя поддерживать — и живи, значит, на своей воле.
Гаврила Пантелеич. Убытков боюсь. Фабрика — такая
машина, что коли она в порядке, так барыш, а коли порядку нет, так она года в два все твое состояние съест. Так вот я затем в Москву-то
поговорить с тобой. Приходи вниз завтра пораньше, потолкуем, на чем-нибудь надо решить. Я думаю здесь Москве пожить: захвораешь, так дохтура близко; помолиться когда, так святыни много.
— Про это что
говорить, — молвила
Машина мать. — Только уж не прогневайтесь, Макар Тихоныч, старый молодому не ровня, наше
с вами время прошло.
Я просидел у больного
с полчаса, утешая и успокаивая его жену. Комната была убогая, но все в ней
говорило о запросах хозяина. В углу лежала груда газет, на комоде и на швейной
машине были книги, и на их корешках я прочел некоторые дорогие, близкие имена.
Спутники Кати вполголоса разговаривали между собой, обрывая фразы, чтоб она не поняла, о чем они
говорят. Фамилия товарища была Израэльсон, а псевдоним — Горелов. Его горбоносый профиль в пенсне качался
с колыханием
машины. Иногда он улыбался милою, застенчивою улыбкою, короткая верхняя губа открывала длинные четырехугольные зубы, цвета старой слоновой кости. Катя чувствовала, что он обречен смерти, и ясно видела весь его череп под кожей, такой же гладкий, желтовато-блестящий, как зубы.
Прядильные
машины всего больше заняли Тасю. В огромных залах ходило взад и вперед, двигая длинные штуки на колесах, по пяти, по шести мальчиков. Хозяйка
говорила с ними, почти каждого знала в лицо. Рубцов шел позади дам, подробно объяснял все Тасе; отвечал и на вопросы Любаши, но гораздо кратче.
— Я никак не могу понять — чего же ты от меня хочешь? Чтоб я ни о чем не
говорил с тобою, чтобы не возражал тебе, если не согласен
с твоими мнениями? Но ведь сама же ты сейчас только упрекала меня, что я будто бы
говорю с тобой только о кофе и пишущих
машинах.
— Ну что? Не так я
говорил? Откуда мы
машины возьмем, — ткацкие там, прядильные и разные другие? Весь век из-за границы будем выписывать? Вот почему весь центр внимания должен уделиться на чугун, на сталь, на
машины. Научимся
машины делать, тогда будет тебе и сатинет на рубашку, и драп на пальто. Ну, спасибо вам. Пойдем, ребята… А то, может,
с нами чайку попьете, товарищ Ратникова?
— Мартыныч мне ручную
машину хочет достать…
говорит, на прокат можно за дешевую цену, а мне,
говорит, по знакомству и совсем задаром дадут. Да это он так только, по деликатности, а
с него плату возьмут. Аккуратный человек!..
Говорили много и горячо. В защиту комсомола выступил Ромка Акишин, машинист
с прижимной
машины, в большой кепке
с огромным квадратным козырьком.