Неточные совпадения
Когда в исторической перспективе начинают
говорить и писать об
умерших дурно и даже считают долгом так
говорить во имя правды, то потому, что
умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со злом, свет
с тьмой.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не
говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца,
говорят, поручика,
умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную
с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Все время, как я ее знал, она, несмотря на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне
с своею
умершею матерью, о которой даже не могла вспоминать без боли, — несмотря на то, она редко была со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность
говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась от меня.
— Не хочу
с тобой
говорить, — сказала жена и ушла в свою комнату и стала вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила про своего
умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы хорошо было, если бы он умер.
Да, это он! —
говорил я сам себе, — но кто он? Тот был тщедушный, мизерный, на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах, какой это был фрак! зеленый,
с потертыми локтями,
с светлыми пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после
умершего от геморроя титулярного советника! А этот — вон он какой! Сыт, одет, обут — чего еще нужно! И все-таки это — он, несомненно, он, несмотря на то, что смотрит как только сейчас отчеканенный медный пятак!
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек
с китайскими усами, а его больная жена шла под руку
с братом своим, Житейкиным, сыном
умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина
говорили, что хотя он распутничает
с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
Послушай — у тебя был брат.
Он старше был тебя… судьбою чудной,
Бежа от инквизиции, отец твой
С покойной матерью его оставили
На месте том, где ночевали;
Страх помешал им вспомнить это…
Быть может, думали они, что я
Его держала на руках…
с тех пор
Его мы почитали все
умершимИ для того тебе об нем не
говорили!
А может быть он жив — как знать!
Ведь божья воля неисповедима!
На другой день, однако, я спросил одного из наших чиновников, бывшего моим товарищем в Казанской гимназии, А.
С. Скуридина, которого Розенкампф очень любил: «Правда ли, что у нашего директора есть какие-то сочинения
умершего Вольфа?» Скуридин сначала запирался,
говорил, что ничего не знает, а потом под великим секретом открылся мне, что это правда, что он видел эти бумаги, писанные по-русски и самым неразборчивым почерком, что сам Розенкампф ни прочесть, ни понять их не может, что Скуридин кое-что переводил ему на немецкий язык, что это совершенная галиматья, но что Розенкампф очень дорожит бреднями сумасшедшего Вольфа и ни за что на свете никому не дает их.
Если же смерть есть переход из этого мира в другой и если правда то, что
говорят, будто бы там находятся все прежде нас
умершие мудрые и святые люди, то разве может быть благо больше того, чтобы жить там
с этими существами?
Недавно
умерший Николай Антонович Ратынский, который был значительно меня старше и знал наше орловское родство,
говорил мне, будто Тургенев
с тети Полли нарисовал в своем «Помещике» ту барыню, о которой сказал, что она «была не вздор в наш век болезненный и хилый».
Умерших же они погребали
с радостью и ликованием и
говорили: теперь он избавился от всех зол и живет в блаженстве».
Старый причетник, недавно
умерший, сказывал (по словам г. Снегирева), что он видал каких-то важных особ, допущенных игуменьей к Досифее;
с ними
говорила она на иностранном языке.
Боже мой, чего только не выдумывала его больная фантазия: тут были и светлые ангелы, ведущие борьбу
с темными духами зла и побеждающие их. Тут были и райские сады
с маленькими птичками — душами рано
умерших детей. Они порхали по душистым цветам Эдема и прославляли пением Великого Творца. Потом он
говорил о свирепых горных духах, прятавшихся в пещерах…
—
С самого раннего детства я питал любовь к учению, — начал он таким тоном, как будто
говорил не о себе, а о каком-то
умершем великом человеке.