Неточные совпадения
Всю
ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным, ровным
голосомНад Демою читал…
Наконец он не выдержал. В одну темную
ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед
голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Она тоже не спала всю
ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и
голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
— Ах, какая
ночь! — сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и отпряженных катков. — Да слушайте, это женские
голоса поют и, право, недурно. Это кто поет, хозяин?
— Эка, не скосить! Заходи, Тит! Живо смахнем! Наешься
ночью. Заходи! — послышались
голоса, и, доедая хлеб, косцы пошли заходить.
Мне невольно пришло на мысль, что
ночью я слышал тот же
голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там не было.
— Послушай, — сказал твердым
голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра
ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
— Ага, — сказал грубый
голос, — попался!.. будешь у меня к княжнам ходить
ночью!..
Карл Иваныч одевался в другой комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался
голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что
ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него пристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих дворников из того дома, которых он подзывал тогда
ночью к квартальному. Они стояли и чего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять
голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весь запыхавшись.
Разгорячась, он сказал брату и то, о чем не хотел говорить: как-то
ночью, возвращаясь из театра, он тихо шагал по лестнице и вдруг услыхал над собою, на площадке пониженные
голоса Кутузова и Марины.
Голоса плыли мимо окна камеры Клима, ласково гладя теплую тишину весенней
ночи, щедро насыщая ее русской печалью, любимой и прославленной за то, что она смягчает сердце.
—
Ночью — не сунутся, — уверенно ответил Яков. —
Ночью им не разрешено воевать, — прибавил он, и его мягкий
голос прозвучал насмешливо.
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый
голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина:
ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
— А я, — продолжал Обломов
голосом оскорбленного и не оцененного по достоинству человека, — еще забочусь день и
ночь, тружусь, иногда голова горит, сердце замирает, по
ночам не спишь, ворочаешься, все думаешь, как бы лучше… а о ком?
И с самим человеком творилось столько непонятного: живет-живет человек долго и хорошо — ничего, да вдруг заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим
голосом, или бродить сонный по
ночам; другого, ни с того ни с сего, начнет коробить и бить оземь. А перед тем как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
В его
голосе сверкал милый, дружественный, ласкающий смех… что-то вызывающее и милое было в его словах, в его светлом лице, насколько я мог заметить
ночью. Он был в удивительном возбуждении. Я весь засверкал поневоле.
Ночь была лунная. Я смотрел на Пассиг, который тек в нескольких саженях от балкона, на темные силуэты монастырей, на чуть-чуть качающиеся суда, слушал звуки долетавшей какой-то музыки, кажется арфы, только не фортепьян, и женский
голос. Глядя на все окружающее, не умеешь представить себе, как хмурится это небо, как бледнеют и пропадают эти краски, как природа расстается с своим праздничным убором.
Положили было
ночью сниматься с якоря, да ветер был противный. На другой день тоже. Наконец 4-го августа, часа в четыре утра, я, проснувшись, услышал шум,
голоса, свистки и заснул опять. А часов в семь ко мне лукаво заглянул в каюту дед.
— Это как есть, — певучим
голосом говорила сторожиха. — Бедному жениться и
ночь коротка, богатому только задумал, загадал, — всё тебе как пожелал, так и сбудется. У нас такой, касатка, почтенный, так что сделал…
«Если ты действительно любишь ее, — шептал ему внутренний
голос, — то полюбишь и его, потому что она счастлива с ним, потому что она любит его…» Гнетущее чувство смертной тоски сжимало его сердце, и он подолгу не спал по
ночам, тысячу раз передумывая одно и то же.
Привалов переживал медовый месяц своего незаконного счастья. Собственно говоря, он плыл по течению, которое с первого момента закружило его и понесло вперед властной пенившейся волной. Когда он
ночью вышел из половодовского дома в достопамятный день бала, унося на лице следы безумных поцелуев Антониды Ивановны, совесть проснулась в нем и внутренний
голос сказал: «Ведь ты не любишь эту женщину, которая сейчас осыпала тебя своими ласками…»
— Приехал… барыня, приехал! — задыхавшимся
голосом прошептала горничная Матрешка, вбегая в спальню Хионии Алексеевны Заплатиной. — Вчера
ночью приехал… Остановился в «Золотом якоре».
— И вот что еще хотел тебе сказать, — продолжал каким-то зазвеневшим вдруг
голосом Митя, — если бить станут дорогой аль там, то я не дамся, я убью, и меня расстреляют. И это двадцать ведь лет! Здесь уж ты начинают говорить. Сторожа мне ты говорят. Я лежал и сегодня всю
ночь судил себя: не готов! Не в силах принять! Хотел «гимн» запеть, а сторожевского тыканья не могу осилить! За Грушу бы все перенес, все… кроме, впрочем, побой… Но ее туда не пустят.
От города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в этот час дороге. Почти уже стала
ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать предметы. На половине дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым
голосом прокричала...
Я не дождался конца пирушки и рано лег спать.
Ночью сквозь щели в дверях я видел свет и слышал людские
голоса, но пьянства, ссор и ругани не было. Китайцы мирно разговаривали и рассуждали о грядущих событиях.
— Однако это ни на что не похоже, — проворчал из соседней комнаты заспанный
голос г. Кантагрюхина, — какой там дурак вздумал
ночью разговаривать?
— Тс… тс… — прошептал он и, словно извиняясь и кланяясь в направлении кантагрюхинского
голоса, почтительно промолвил: — Слушаю-с, слушаю-с, извините-с… Ему позволительно спать, ему следует спать, — продолжал он снова шепотом, — ему должно набраться новых сил, ну хоть бы для того, чтоб с тем же удовольствием покушать завтра. Мы не имеем права его беспокоить. Притом же я, кажется, вам все сказал, что хотел; вероятно, и вам хочется спать. Желаю вам доброй
ночи.
Бывало, всю
ночь как есть, до утра хором поют, и какая выше
голосом забирает, той и награда.
В переходе от дня к
ночи всегда есть что-то таинственное. В лесу в это время становится сумрачно и тоскливо. Кругом воцаряется жуткое безмолвие. Затем появляются какие-то едва уловимые ухом звуки. Как будто слышатся глубокие вздохи. Откуда они исходят? Кажется, что вздыхает сама тайга. Я оставил работу и весь отдался влиянию окружающей меня обстановки.
Голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
— Нет, не такая, — возразила она неторопливым и глухим
голосом. — Но это ничего. Я нехорошо спала, всю
ночь думала.
Женатый на цыганке, известной своим
голосом и принадлежавшей к московскому табору, он превратил свой дом в игорный, проводил все время в оргиях, все
ночи за картами, и дикие сцены алчности и пьянства совершались возле колыбели маленькой Сарры.
Роща была запущена; в ней не существовало ни аллей, ни дорожек, и соседство ее даже было неприятно, потому что верхушки берез были усеяны вороньими и грачовыми гнездами, и эти птицы с утра до
ночи поднимали такой неслыханный гвалт, что совершенно заглушали человеческие
голоса.
И вдруг — сначала в одном дворе, а потом и в соседних ему ответили проснувшиеся петухи. Удивленные несвоевременным пением петухов, сначала испуганно, а потом зло залились собаки. Ольховцы ожили. Кое-где засветились окна, кое-где во дворах застучали засовы, захлопали двери, послышались удивленные
голоса: «Что за диво! В два часа
ночи поют петухи!»
Это было глупо, но в этот вечер все мы были не очень умны. Наша маленькая усадьба казалась такой ничтожной под налетами бурной
ночи, и в бесновании метели слышалось столько сознательной угрозы… Мы не были суеверны и знали, что это только снег и ветер. Но в их разнообразных
голосах слышалось что-то, чему навстречу подымалось в душе неясное, неоформленное, тяжелое ощущение… В этой усадьбе началась и погибла жизнь… И, как стоны погибшей жизни, плачет и жалуется вьюга…
Точно смешанные
голоса переговариваются среди
ночи о чем-то, в том числе обо мне с моим прошлым.
Когда я прошел всю главную улицу почти до моря, пароходы еще стояли на рейде, и когда я повернул направо, послышались
голоса и громкий смех, и в темноте показались ярко освещенные окна, и стало похоже, будто я в захолустном городке осеннею
ночью пробираюсь к клубу.
Смягченный расстоянием, молодой, сильный
голос пел о любви, о счастье, о просторе, и эти звуки неслись в тишине
ночи, покрывая ленивый шепот сада…
Теплою июльскою
ночью бричка, запряженная парою лошадей, остановилась на ночлег в поле, у опушки леса. Утром, на самой заре, двое слепых прошли шляхом. Один вертел рукоятку примитивного инструмента: деревянный валик кружился в отверстии пустого ящика и терся о туго натянутые струны, издававшие однотонное и печальное жужжание. Несколько гнусавый, но приятный старческий
голос пел утреннюю молитву.
Так, когда она говорила, например, о темноте раскинувшейся над землею сырой и черной
ночи, он будто слышал эту темноту в сдержанно звучащих тонах ее робеющего
голоса.
Вдруг слышу я
голос Сергея (в
ночи,
Почти на рассвете то было):
«Вставай!
— «А о чем же ты теперь думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я на тебя гляжу и за тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о каждом твоем словечке вспоминаю, и каким
голосом и что сказала; а
ночь всю эту ни о чем и не думал, всё слушал, как ты во сне дышала, да как раза два шевельнулась…» — «Да ты, — засмеялась она, — пожалуй, и о том, что меня избил, не думаешь и не помнишь?» — «Может, говорю, и думаю, не знаю».
— А из-за кого мы всю
ночь пропустили? — жаловалась мать Енафа упавшим
голосом. — Вот из-за нее: уперлась, и конец тому делу.
Наступила страда, но и она не принесла старикам обычного рабочего счастья. Виной всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу в настоящую силу. Оленка щеголяла в кумачном сарафане, и ее
голос не умолкал с утра до
ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
Доктор с Калистратовою просидели молча целую
ночь, и обоим им сдавалось, что всю эту
ночь они вели самую задушевную, самую понятную беседу, которую только можно бы испортить всяким звуком
голоса.
— Дуся! Милый, — ласково произнесла женщина воркующим, немного хриплым со сна
голосом, — а я тебя ждала, ждала и даже рассердилась. А потом заснула и всю
ночь тебя во сне видела. Иди ко мне, моя цыпочка, моя ляленька! — Она притянула его к себе, грудь к груди.
— Первая из них, — начал он всхлипывающим
голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и
ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
При таком душевном настроении он, разумеется, не спал всю
ночь, и только было часам к девяти, страшно утомленный, он начал забываться, как вдруг услышал женский
голос...
— Тоже, — ужас: всю
ночь не спала! Подите сюда на балкон, — отсюда лучше вид! — прибавила она ласковым
голосом.
Я не знаю, как это случилось, но после целого месяца неслыханных с моей стороны усилий и бессонных
ночей я почувствовал в
голосе генерала ноту усталости.