Неточные совпадения
Сам
губернатор к барину
Приехал: долго спорили,
Сердитый
голос барина
В застольной дворня слышала...
Воцарилось глубочайшее молчание.
Губернатор вынул из лакированного ящика бумагу и начал читать чуть слышным
голосом, но внятно. Только что он кончил, один старик лениво встал из ряда сидевших по правую руку, подошел к
губернатору, стал, или, вернее, пал на колени, с поклоном принял бумагу, подошел к Кичибе, опять пал на колени, без поклона подал бумагу ему и сел на свое место.
Все это взошло и назрело в душе писаря; теперь,
губернатором, его черед теснить, не давать стула, говорить ты, поднимать
голос больше, чем нужно, а иной раз отдавать под суд столбовых дворян.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор
голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде кресел сидели прокурор,
губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними стоял какой-то господин в черном фраке и держал в руках карты.
повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным
голосом.
Губернатор при этом потрясал только ногой и лежащею на ней шляпой… Когда занавес опустили, он как-то судорожно подмахнул к себе рукою полицеймейстера, что-то сказал ему; тот сейчас же выбежал, сейчас поскакал куда-то, и вскоре после того в буфетной кухне театра появились повара
губернатора и начали стряпать.
— Да, поди, взыщи; нет уж, матушка, приучил теперь; поди-ка: понажми только посильнее, прямо поскачет к
губернатору с жалобой, что у нас такой и сякой исправник: как же ведь — генерал-адъютантша, везде доступ и
голос имеет!
Результатом этого разговора было то, что, когда вскоре после того
губернатор и полицеймейстер проезжали мимо гимназии, Павел подговорил товарищей, и все они в один
голос закричали в открытое окно: «Воры, воры!», так что те даже обернулись, но слов этих, конечно, на свой счет не приняли.
— Он пишет, — продолжала Фатеева, и ее
голос при этом даже дрожал от гнева, — чтобы я или возвратила ему вексель, или он будет писать и требовать меня через генерал-губернатора.
С своей стороны, Сенечка рассуждает так:"Коего черта я здесь ищу! ну, коего черта! начальники меня любят, подчиненные боятся… того гляди,
губернатором буду да женюсь на купчихе Бесселендеевой — ну, что мне еще надо!"Но какой-то враждебный
голос так и преследует, так и нашептывает:"А ну, как она Дятлово да Нагорное-то подлецу Федьке отдаст!" — и опять начинаются мучительные мечтания, опять напрягается умственное око и представляет болезненному воображению целый ряд мнимых картин, героем которых является он, Сенечка, единственный наследник и обладатель всех материнских имений и сокровищ.
— Старику, нашему
губернатору, обед затевается. Угодно вам участвовать? — говорил он не совсем твердым
голосом.
— Однако уведите его; довольно! — прибавил
губернатор повелительным
голосом.
— Это не вздор!.. — повторил вице-губернатор, выпивая вино и каким-то задыхающимся
голосом. — Про меня тысячи языков говорят, что я человек сухой, тиран, злодей; но отчего же никто не хочет во мне заметить хоть одной хорошей человеческой черты, что я никогда не был подлецом и никогда ни пред кем не сгибал головы?
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными
голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у
губернатора человек, распечатывал в углу у стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «
Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
— О, боже мой!.. — произнес, несколько возвысив
голос, сенатор. — Вы даже то, что сыновья
губернатора служат в гвардии, и то ставите ему в вину.
Когда они приехали в NN на выборы и Карп Кондратьевич напялил на себя с большим трудом дворянский мундир, ибо в три года предводителя прибыло очень много, а мундир, напротив, как-то съежился, и поехал как к начальнику губернии, так и к губернскому предводителю, которого он, в отличение от
губернатора, остроумно называл «наше его превосходительство», — Марья Степановна занялась распоряжениями касательно убранства гостиной и выгрузки разного хлама, привезенного на четырех подводах из деревни; ей помогали трое не чесанных от колыбели лакеев, одетых в полуфраки из какой-то серой не то байки, не то сукна; дело шло горячо вперед; вдруг барыня, как бы пораженная нечаянной мыслию, остановилась и закричала своим звучным
голосом...
Прошел срок служения Якова Львовича в этой скромной должности, и он размежевал весь свой участок и получил по представлению
губернатора орден, но все забывал поехать за его получением. На следующее трехлетие дворяне другого участка поднесли ему на подносе все свои шары, но поднялась губерния и упросила Якова Львовича отказаться от меньшего дела в пользу большего, к которому зовет его общий
голос и надежды.
— Это самое письмо и есть, собственной рукой графа написанное, — продолжал
губернатор таинственным
голосом. — Позвольте прочесть вам? — прибавил он.
— Жена? У вас нет жены, — отвечал Плодомасову
губернатор. — Вы, государь мой, по злообычаю забыли, вероятно, что вы от этой девицы не снисхождения можете ожидать, а сугубого гнева на вас. Благородная девица сия, конечно, присоединит свой
голос к тем свидетельствам, которые против вас сделаны, и это будет ваше последнее с нею свидание. Прошу вас, государыня моя, сказать, точно ли вы с сим господином обвенчаны, как все о том свидетельствуют, насильно?
— Надо первым делом в Причинку воротиться, чтобы составить акт и всякое прочее, — решили в
голос Собакин и Агашков, когда немного пришли в себя. — Мы допекем алеута… к исправнику… к
губернатору пойдем. Разбой на большой дороге… в лесу… да мы всех екатеринбургских адвокатов натравим на алеута.
— Пишите скорее!
Губернатор дожидается, — сказал полицмейстер спокойнейшим
голосом.
— Енерал-губернатор! — грохотал остроумец сиплым
голосом настоящего пропойцы. — Вишь, чем удивить вздумал! Мы и сами в настранницких племянниках состоим… Хо-хо-хо! Не слыхивал еще, так слушай, развесь уши-то пошире. А то с енерал-губернатором выехал. Ха-ха-ха!
В молчаливой пустоте, охватившей
губернатора с внезапным прекращением писем, ему чувствовалось что-то неокончательное — словно намек на тихий
голос, звучащий где-то вдалеке.
И чувствует, что, пока он думал, он был просто человек, как всякий другой, Петр Ильич, а с первым же звуком
голоса, с этим жестом он сразу стал
губернатором, генерал-майором, его превосходительством.
Произошло это просто и быстро, точно картина передвинулась в панораме. На перекрестке, при выходе на маленькую грязную площадь, где по пятницам продавалось сено, — чей-то нерешительный
голос окликнул
губернатора...
— Сестра! — послышался
голос дяди. — Дай-ка нам с
губернатором закусить чего-нибудь!
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с
губернатором донесения местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни
голос совести, ни внушения власти, ни слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке военной силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность целого края».
— Ты как же смеешь, подлец, не починять дорогу? — стал он кричать плачущим
голосом. — По ней проехать нельзя, шеи ломают,
губернатор пишет, исправник пишет, я выхожу у всех виноват, а ты, мерзавец, язви твою душу, анафема, окаянная твоя рожа, — что смотришь? А? Гадина ты этакая! Чтоб завтра же была починена дорога! Завтра буду ехать назад, и если увижу, что дорога не починена, то я тебе рожу раскровеню, искалечу разбойника! Пош-шел вон!
На счастье, под самое то слово чихнул
губернатор. Встали и поклон отдали. Привстал и князь Алексей Юрьич. И все в один
голос сказали...
— И в Новгороде не один раз ловили таких злодеев, но
губернатор также ничего им не делал, а отпускал их на волю… — послышались
голоса.
— От
губернатора, — заспанным
голосом сказал Лаврушка, — кульер приехал, письмо вам.