Неточные совпадения
Голос городничего. После, после,
матушка!
Запомнил Гриша песенку
И
голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о
матушкеИ обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою
И за кого умрет.
—
Матушка, Аксинья Егоровна! извольте меня разрешить! — сказал он твердым
голосом.
В то время как они говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий
голос одного господина, который с бокалом в руке говорил речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, — всё возвышая
голос, говорил господин. — На великое дело благословляет вас
матушка Москва. Живио!» громко и слезно заключил он.
Хотя по приготовлениям, которые за несколько дней заметны были, мы уже ожидали чего-то необыкновенного, однако новость эта поразила нас ужасно. Володя покраснел и дрожащим
голосом передал поручение
матушки.
—
Матушка,
матушка! — нежным, но сиплым
голосом говорил, уже входя в кабинет, Опенкин. — Зачем сей быстроногий поверг меня в печаль и страх! Дай ручку, другую! Марфа Васильевна! Рахиль прекрасная, ручку, ручку…
— Андрей Петрович! — крикнула Татьяна Павловна почти угрожающим
голосом. Напротив,
матушка, не отрываясь, следила за мною, и ей видимо хотелось, чтобы я продолжал.
— Не укушу, Агриппина Филипьевна,
матушка, — хриплым
голосом заговорил седой, толстый, как бочка, старик, хлопая Агриппину Филипьевну все с той же фамильярностью по плечу. Одет он был в бархатную поддевку и ситцевую рубашку-косоворотку; суконные шаровары были заправлены в сапоги с голенищами бутылкой. — Ох, уморился, отцы! — проговорил он, взмахивая короткой толстой рукой с отекшими красными пальцами, смотревшими врозь.
— Вы меня не узнаете, барин? — прошептал опять
голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. — Да и где узнать! Я Лукерья… Помните, что хороводы у
матушки у вашей в Спасском водила… помните, я еще запевалой была?
— Что же ты получше куска не выбрал? вон сбоку, смотри, жирный какой! — заговаривала
матушка притворно ласковым
голосом, обращаясь к несчастному постылому, у которого глаза были полны слез.
Я был до такой степени ошеломлен и этим зрелищем, и нестройным хором старческих
голосов, что бегом устремился вперед, так что
матушка, державшая в руках небольшой мешок с медными деньгами, предназначенными для раздачи милостыни, едва успела догнать меня.
Торговая площадь не была разделена, и доходы с нее делились пропорционально между совладельцами. Каждый год, с общего согласия, установлялась такса с возов, лавок, трактиров и кабака, причем торговать в улицах и в собственных усадьбах хотя и дозволялось, но под условием особенного и усиленного налога. При этих совещаниях
матушке принадлежали две пятых
голоса, а остальные три пятых — прочим совладельцам. Очевидно, она всегда оставалась в меньшинстве.
Примирившись с этой развязкой,
матушка на несколько дней как будто примолкла.
Голос ее реже раздавался по дому, приказания отдавались тихо, без брани. Она поняла, что необходимо, чтоб впечатление, произведенное странным переполохом на дворню, улеглось.
Но возвращаюсь к миросозерцанию Аннушки. Я не назову ее сознательной пропагандисткой, но поучать она любила. Во время всякой еды в девичьей немолчно гудел ее
голос, как будто она вознаграждала себя за то мертвое молчание, на которое была осуждена в боковушке. У
матушки всегда раскипалось сердце, когда до слуха ее долетало это гудение, так что, даже не различая явственно Аннушкиных речей, она уж угадывала их смысл.
— Ах, родные мои! ах, благодетели! вспомнила-таки про старуху, сударушка! — дребезжащим
голосом приветствовала она нас, протягивая руки, чтобы обнять
матушку, — чай, на полпути в Заболотье… все-таки дешевле, чем на постоялом кормиться… Слышала, сударушка, слышала! Купила ты коко с соком… Ну, да и молодец же ты! Лёгко ли дело, сама-одна какое дело сварганила! Милости просим в горницы! Спасибо, сударка, что хоть ненароком да вспомнила.
—
Матушка ты наша… — жалобно шептал в темноте женский
голос.
— Прости,
матушка, благослови,
матушка! — нараспев повторяли тонкие детские
голоса уходивших с учебы ребят.
— Как же мы одни-то останемся,
матушка? — взмолились бабы не своим
голосом.
— И скажу, все скажу… Зачем ты меня в скиты отправляла,
матушка Таисья? Тогда у меня один был грех, а здесь я их, может, нажила сотни… Все тут обманом живем. Это хорошо, по-твоему? Вот и сейчас добрые люди со всех сторон на Крестовые острова собрались души спасти, а мы перед ними как представленные… Вон Капитолина с вечера на все
голоса голосит, штоб меня острамить. Соблазн один…
Наконец, получил я письма из окрестностей Иркутска: Марья Николаевна первая подала
голос. Александр женился 12 ноября и счастлив, как обыкновенно молодой супруг в первое время. Особенно мне приятно было узнать, что
матушка Сутгова опять в прежних с ним сношениях; со времени его женитьбы она перестала к нему писать — и это сильно его огорчало. — Бедный Сосинович умер от апоплексического удара в октябре месяце. Прощайте.
В его бумагах сохранилась «Песня» на
голос «Не шей ты мне,
матушка, красный сарафан».
Матвей Васильич подошел ко мне с обыкновенным ласковым видом, взял меня за руку и прежним тихим
голосом просил «засвидетельствовать его нижайшее почтение батюшке и
матушке».
На этот раз ласки моего любимца Сурки были приняты мною благосклонно, и я, кажется, бегал, прыгал и валялся по земле больше, чем он; когда же мы пошли в сад, то я сейчас спросил: «Отчего вчера нас не пустили сюда?» — Живая Параша, не подумав, отвечала: «Оттого, что вчера
матушка очень стонали, и мы в саду услыхали бы их
голос».
Когда мы подъехали к лесу, я подбежал к Матреше и, похвалив ее прекрасный
голос, спросил: «Отчего она никогда не поет в девичьей?» Она наклонилась и шепнула мне на ухо: «
Матушка ваша не любит слушать наших деревенских песен».
—
Матушка ваша вот писала вам, — начал полковник несколько сконфуженным
голосом, — чтобы жить с моим Пашей, — прибавил он, указав на сына.
— Да, поди, взыщи; нет уж,
матушка, приучил теперь; поди-ка: понажми только посильнее, прямо поскачет к губернатору с жалобой, что у нас такой и сякой исправник: как же ведь — генерал-адъютантша, везде доступ и
голос имеет!
Я удвоил шаги и поспел домой перед самым обедом. Отец уже сидел переодетый, вымытый и свежий, возле матушкиного кресла и читал ей своим ровным и звучным
голосом фельетон «Journal des Débats»; [Дословно: «Дневник прений» (фр.).] но
матушка слушала его без внимания и, увидавши меня, спросила, где я пропадал целый день, и прибавила, что не любит, когда таскаются бог знает где и бог знает с кем. «Да я гулял один», — хотел было я ответить, но посмотрел на отца и почему-то промолчал.
— Эх, братец ты мой, да ты пойми, любезный, — говорит один
голос, — ведь она, старуха-то, всему нашему делу голова; ну, он к ней, стало быть, и преставился, становой-ет…"Коли вы, говорит,
матушка Уалентина, захочете, так и делу этому конец будет, какой вам желательно".
—
Матушка, Аграфена Ивановна! — начал он умоляющим
голосом, обняв ее за талию, сказал бы я, если б у ней был хоть малейший намек на талию.
— Ох, сюда! — указала Прасковья Ивановна на кресло у стола и тяжело в него опустилась с помощию Маврикия Николаевича. — Не села б у вас,
матушка, если бы не ноги! — прибавила она надрывным
голосом.
— Э-э-вона, — сказал он своим певучим
голосом, — во-он куда она,
матушка дорожка-те, вдарила во всю тебе степь.
Выхожу я с просфорой на левый клирос, так как я с покойным дьячком Ефимычем на левом клиросе тонким
голосом пел, и вдруг мне в народе представились и
матушка, и отец, и братец Иван Афанасьевич.
Ну если бы вы,
матушка, когда-нибудь опоздали к обеду, возвращаясь из Неклюдова, так досталось бы и вам и всем нам…» Не успела она кончить свое злобное шептанье, сидя с матерью в соседней комнате, как подлетела уже карета к крыльцу, фыркали усталые кони и целовал свою невестку свекор, хваля молодых, что они не опоздали, и звучно раздавался его
голос: «Мазан, Танайченок, кушанье подавать!»
Федя затянул было «Вниз по
матушке…», да не вышло. Никто не подтянул. И замер
голос, прокатившись по реке и повторившись в лесном овраге…
— Насилу-то эти дурачье угомонились! Я, право, думал, что они до самой ночи протолкаются на площади. Куда, подумаешь, народ-то глуп! Сгоряча рады отдать все; а там как самим перекусить нечего будет, так и заговорят другим
голосом. Небось уймутся кричать: «Пойдем к матушке-Москве!»
— Поздравляем, батька! — сказал он не слишком почтительным
голосом. — Знатная добыча! Нечего сказать, поработали мы сегодня на
матушку святую Русь!
—
Матушка… Анна Савельевна… касатушка… — сказал он жалобным, нищенским
голосом, — дай ему, парнечку-то моему, жавороночка!.. Дай, касатушка! Оробел добре… вишь… Дай, родная, жавороночка-то…
— Где уж тут,
матушка!.. Я и тогда говорил тебе: слова мои не помогут, только греха примешь! — произнес наконец старик тихим, но глубоко огорченным
голосом. — Уж когда твоего старика не послушал — он ли его не усовещевал, он ли не говорил ему! — меня не послушает!.. Что уж тут!.. Я, признаться, и прежде не видел в нем степенства; только и надежда была вся на покойника! Им только все держалось… Надо бога просить,
матушка, — так и дочке скажи: бога просить надобно. Един он властен над каменным сердцем!..
Ну, как водится, помолишься святым образам, положишь отцу с
матушкой три поклона в ноги, маленечко покричишь
голосом, ину пору не шутя даже всплакнешь — все это так по обычаю должно.
— Голубушка моя, матушка-красавица, — заговорил вдруг Вася ласковым, плачущим
голосом. — Голубушка моя!
— «Наша
матушка Расия всему свету га-ла-ва!» — запел вдруг диким
голосом Кирюха, поперхнулся и умолк. Степное эхо подхватило его
голос, понесло, и казалось, по степи на тяжелых колесах покатила сама глупость.
Не знаю уж я,
матушка, чту б я ему на это сказала, потому что у меня от этих его слов решительно даже никакого последнего ума не стало, но только как мы это разговариваем, а наверху, слышу, над самыми нашими головами, окошко шибко распахнулось, и княгиня этаким прихриплым
голосом изволит говорить...
— Но зачем же погибать, друг мой милый? Вдумайтесь вы хорошенько и поспокойней в ваше положение, — начал князь сколь возможно убедительным
голосом. — На что вам служба?.. Зачем она вам?.. Неужели я по своим чувствам и по своим средствам, наконец, — у меня ведь, Елена, больше семидесяти тысяч годового дохода, — неужели я не могу обеспечить вас и вашу
матушку?
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж?
Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
— Господа присяжные! — говорил Хмурин звучным и ясным
голосом. — Я человек простой, лыком, как говорится, шитый; всяк меня опутывал и обманывал, не погубите и вы меня вдосталь, оправдайте и отпустите на вольную волюшку, дайте мне еще послужить нашей
матушке России!
Он говорил о столице, о великой Екатерине, которую народ называл
матушкой и которая каждому гвардейскому солдату дозволяла целовать свою руку… он говорил об ней, и щеки его рели; и
голос его возвышался невольно. — Потом он рассказывал о городских весельствах, о красавицах, разряженных в дымные кружева и волнистые, бархатные платья…
«Правда ли, правда ли, мама, — спросила я ее, — этот бука пахучий (так я звала Ивана Матвеича) мой папа?»
Матушка испугалась чрезвычайно, зажала мне рот… «Никогда, никому не говори об этом, слышишь, Сусанна, слышишь — ни слова!..» — твердила она трепетным
голосом, крепко прижимая мою голову к своей груди…
Матушка любила слушать его рассуждения о каком-нибудь хозяйственном предмете; но долго не могла выдерживать его
голос.
— И потому, — продолжал Мартын Петрович, внезапно возвысив
голос, — не желая, чтобы та самая смерть меня врасплох застала, положил я в уме своем… — Мартын Петрович повторил слово в слово фразу, которую он два дня тому назад произнес у
матушки. — В силу сего моего решения, — закричал он еще громче, — сей акт (он ударил рукою по лежавшим на столе бумагам) составлен мною, и предержащие власти в свидетели приглашены, и в чем состоит оная моя воля, о том следуют пункты. Поцарствовал, будет с меня!
— Добрый конек у вас, — заговорил он своим шепелявым
голосом, помогая мне взобраться на седло, — вот бы мне такую лошадку! Да где! Счастье мое не такое. Хоть бы вы
матушку вашу попросили… напомнили.