Неточные совпадения
— Певец Ново-Архангельской,
Его из Малороссии
Сманили господа.
Свезти его в Италию
Сулились, да уехали…
А он бы рад-радехонек —
Какая уж Италия? —
Обратно в Конотоп,
Ему здесь делать нечего…
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина),
Кому здесь дело есть?
Да у него ни спереди,
Ни сзади… кроме
голосу… —
«Зато уж голосок...
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и
собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед
голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Не дупель, а бекас вырвался из-под
собаки. Левин повел ружьем, но в то самое время как он целился, тот самый звук шлепанья по воде усилился, приблизился, и к нему присоединился
голос Весловского, что-то странно громко кричавшего. Левин видел, что он берет ружьем сзади бекаса, но всё-таки выстрелил.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о
собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти
собаки, и как солдат хриплым и сонным
голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят верст; а уж выезжена — как
собака бегает за хозяином,
голос даже его знала!
Вдруг Жиран завыл и рванулся с такой силой, что я чуть было не упал. Я оглянулся. На опушке леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым
голосом, пустил
собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и больше я его не видал.
— Ну, — сказал он, не понижая
голоса, — о ней все
собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете — рассказ напечатал я, — не читали?
На мельнице пугливо залаяла
собака, Макаров перестал играть, хлопнула дверь, негромко прозвучал
голос Лютова.
Однажды, воротясь поздно из театра, он с извозчиком стучал почти час в ворота;
собака, от скаканья на цепи и лая, потеряла
голос. Он иззяб и рассердился, объявив, что съедет на другой же день. Но и другой, и третий день, и неделя прошла — он еще не съезжал.
— Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого
голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с
собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
Захар, услышав этот зов, не прыгнул по обыкновению с лежанки, стуча ногами, не заворчал; он медленно сполз с печки и пошел, задевая за все и руками и боками, тихо, нехотя, как
собака, которая по
голосу господина чувствует, что проказа ее открыта и что зовут ее на расправу.
Деревенское утро давно прошло, и петербургское было на исходе. До Ильи Ильича долетал со двора смешанный шум человеческих и нечеловеческих
голосов; пенье кочующих артистов, сопровождаемое большею частию лаем
собак. Приходили показывать и зверя морского, приносили и предлагали на разные
голоса всевозможные продукты.
Райский постучал опять,
собаки залаяли, вышла девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже ушла. Райский обошел с переулка и услыхал за забором
голоса в садике Козлова: один говорил по-французски, с парижским акцентом, другой
голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
Те, заметя нас, застыдились и понизили
голоса; дети робко смотрели на гроб;
собака с повисшим хвостом, увидя нас, тихо заворчала.
— А ты думал кто? — звонким, счастливым
голосом изо всей силы завопил Красоткин и, нагнувшись к
собаке, обхватил ее и приподнял к Илюше.
— Не беспокойтесь, лекарь, моя
собака вас не укусит, — громко отрезал Коля, заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге. Гневная нотка прозвенела в
голосе Коли. Слово же «лекарь», вместо доктор, он сказал нарочно и, как сам объявил потом, «для оскорбления сказал».
— Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то
собаки зачуяли. Я думал, волк, — прибавил он равнодушным
голосом, проворно дыша всей грудью.
И как только перестали
собаки слышать его
голос — кончено!
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум.
Голоса людей смешивались с лаем
собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь.
Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в
голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с
собаками играли ребятишки; у них на теле не было никакой одежды.
Архип взял свечку из рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил его, и оба тихо сошли с крыльца и пошли около двора. Сторож начал бить в чугунную доску,
собаки залаяли. «Кто сторожа?» — спросил Дубровский. «Мы, батюшка, — отвечал тонкий
голос, — Василиса да Лукерья». — «Подите по дворам, — сказал им Дубровский, — вас не нужно». — «Шабаш», — примолвил Архип. «Спасибо, кормилец», — отвечали бабы и тотчас отправились домой.
Бакай хотел мне что-то сказать, но
голос у него переменился и крупная слеза скатилась по щеке —
собака умерла; вот еще факт для изучения человеческого сердца. Я вовсе не думаю, чтоб он и мальчишек ненавидел; это был суровый нрав, подкрепляемый сивухою и бессознательно втянувшийся в поэзию передней.
— Что вы,
собаки, грызетесь! — слышится наконец
голос отца из кабинета, — помолиться покойно не дадите!
И вдруг — сначала в одном дворе, а потом и в соседних ему ответили проснувшиеся петухи. Удивленные несвоевременным пением петухов, сначала испуганно, а потом зло залились
собаки. Ольховцы ожили. Кое-где засветились окна, кое-где во дворах застучали засовы, захлопали двери, послышались удивленные
голоса: «Что за диво! В два часа ночи поют петухи!»
Эта охота продолжается до половины лета с тою разницею, что с весны рябчики самцы не только откликаются на искусственный
голос самки, но и летят на него с большою горячностью, так что садятся по деревьям весьма близко от охотника, и бить их в это время очень легко; со второй половины мая до половины июля они откликаются охотно, но идут тупо; потом перестают совсем приближаться на
голос самки, а только откликаются, и потому охотник должен отыскивать их уже с
собакой.
В это время трудно найти их, ибо от больших детей старые кулики уже не вылетают навстречу человеку или
собаке и не вьются над ними, даже не издают никакого
голоса, который мог бы открыть охотнику их потаенное убежище.
— Порешим его,
собаку! — опять крикнул неизвестный
голос.
Эгмонт-Лаврецкий, до сих пор очень удачно подражавший то поросенку, которого сажают в мешок, то ссоре кошки с
собакой, стал понемногу раскисать и опускаться. На него уже находил очередной стих самообличения, в припадке которого он несколько раз покушался поцеловать у Ярченко руку. Веки у него покраснели, вокруг бритых колючих губ углубились плаксивые морщины, и по
голосу было слышно, что его нос и горло уже переполнялись слезами.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким
голосом лаять — совершенно как
собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
—
Собаку мы проспали, вот что! — раздраженным
голосом грубо ответил мальчик. — Пропала
собака.
— А ты, Сережа, не того… не сердись на меня. Собаку-то нам с тобой не вернут. — Дедушка таинственно понизил
голос: — Насчет пачпорта я опасаюсь. Слыхал, что давеча господин говорил? Спрашивает: «А пачпорт у тебя есть?» Вот она, какая история. А у меня, — дедушка сделал испуганное лицо и зашептал еле слышно, — у меня, Сережа, пачпорт-то чужой.
— Вот те и приравнял. Ты так и скажи своему барину, который железную дорогу строит, — возвысил
голос дедушка. — Так и скажи: не все, мол, продается, что покупается. Да! Ты собаку-то лучше не гладь, это ни к чему. Арто, иди сюда, собачий сын, я т-тебе! Сергей, собирайся.
— Молчать,
собака! — крикнул откуда-то
голос станового. — Сотский, гони лошадей, дурак!
— Ваш Назанский — противный! — с озлоблением, сдержанным низким
голосом сказала Шурочка. — Если бы от меня зависело, я бы этаких людей стреляла, как бешеных
собак. Такие офицеры — позор для полка, мерзость!
Она началась непосредственно после вечерней переклички, «Зори» и пения господней молитвы, когда время до сна считалось свободным. Как только раздавалась команда «разойтись», тотчас же чей-нибудь тонкий гнусавый
голос жалобно взывал: «Ху-у-ух-рик!» И другой подхватывал, точно хрюкая поросенком: «Хухра, Хухра, Хухра». И целый многоголосый хор животных начинал усердно воспевать это знаменитое прозвание, имитируя кошек,
собак, ослов, филинов, козлов, быков и так далее.
— А потом, — продолжал, возвышая
голос, Малюта, — потом дозволь мне, худородному, из княжеской спины твоей ремней выкроить! Дозволь мне, холопу, боярскую кожу твою на конский чепрак снять! Дозволь мне, смрадному рабу, вельможным мясом твоим
собак моих накормить!
— Ай, злая
собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный
голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там
собака! Огромная!.. Злю-юу-щая!..
Но Кусака не шла: боялась. И осторожно, похлопывая себя руками и говоря так ласково, как это можно было при красивом
голосе и красивом лице, Леля подвигалась к
собаке и сама боялась: вдруг укусит.
Вдруг слышу ее
голос и вижу: сидя на тропе, она спокойно срезает корни грибов, а около нее, вывесив язык, стоит серая, поджарая
собака.
Везде тишь: ни
собака не тявкнет, ни
голос человеческий не окликнет.
Жадный, толстогубый рот Натальи возбуждал в нём чувство, близкое страху. Она вела себя бойчее всех, её низкий сладкий
голос тёк непрерывною струёю, точно патока, и все мужчины смотрели на неё, как цепные
собаки на кость, которую они не могут достать мохнатыми лапами.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой
голос глухо крикнул...
Вдруг далеко, в самой чаще, раздался лай Рябчика — характерный лай
собаки, идущей за зверем: тоненький, заливчатый и нервный, почти переходящий в визг. Тотчас же услышал я и
голос Ярмолы, кричавшего с ожесточением вслед
собаке: «У — бый! У — бый!», первый слог — протяжным резким фальцетом, а второй — отрывистой басовой нотой (я только много времени спустя дознался, что этот охотничий полесский крик происходит от глагола «убивать»).
Он стал кликать
собаку, которая отбежала от него за каким-то зверем, и
голос его отозвался ему пустынно.
— Молчи, холоп! — заревел он громким
голосом. — Ты смеешь грозить мне!.. Знаешь ли ты, бродяга, что я могу всякого колдуна, как бешеную
собаку, повесить на первой осине!
Человек в сером армяке, подпоясанный пестрым кушаком, из-за которого виднелась рукоятка широкого турецкого кинжала, лежал на снегу; длинная винтовка в суконном чехле висела у него за спиною, а с правой стороны к поясу привязана была толстая казацкая плеть; татарская шапка, с густым околышем, лежала подле его головы.
Собака остановилась подле него и, глядя пристально на наших путешественников, начала выть жалобным
голосом.
— Видишь ли, — прошептал он едва внятным
голосом, — что моя
собака лучше твоего знает дорогу?
Путешественники остановились. Направо, с полверсты от дороги, мелькал огонек; они поворотили в ту сторону, и через несколько минут Алексей, который шел впереди с
собакою, закричал радостным
голосом...
Гришка легко даже мог бы расслышать
голос и песню Захара, если б не помешали звуки железной цепи и лай
собаки, которая, заслышав шаги на галерее, металась и лаяла сильнее прежнего.
Теперь он стал говорить с людьми на «вы», отрывисто, сухим
голосом, точно лаял, и смотрел на них из-за стойки глазами
собаки, охраняющей хозяйское добро.