Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы,
гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
Неточные совпадения
— Решительным благодеянием, если бы только ревизующий нашу губернию
граф Эдлерс… — хотел было Крапчик прямо приступить к изветам на сенатора и губернатора; но в это время вошел новый гость, мужчина лет сорока пяти, в завитом парике, в черном атласном с красными крапинками галстуке, в синем, с бронзовыми пуговицами, фраке, в белых из нитяного сукна брюках со штрипками и в щеголеватых лаковых сапожках. По своей
гордой и приподнятой физиономии он напоминал несколько англичанина.
По наружности, впрочем,
граф Хвостиков сохранил довольно
гордый и спокойный вид и всем говорил: «Я знал это!
Князь, при своей
гордой и благородной наружности, был отъявленный аферист и прожектер, только не такой невинный, как
граф Хвостиков.
— Здравствуйте,
гордая Анна Павловна! — сказал
граф. — Нет, я опять за старое, поцелуйте!
И оттого ли, что ее Великан был в большой дружбе с
Графом Нулиным, или выходило это случайно, она, как вчера и третьего дня, ехала все время рядом с Никитиным. А он глядел на ее маленькое стройное тело, сидевшее на белом
гордом животном, на ее тонкий профиль, на цилиндр, который вовсе не шел к ней и делал ее старее, чем она была, глядел с радостью, с умилением, с восторгом, слушал ее, мало понимал и думал...
На одном конце террасы сидит
граф Зыров, седой уже старик, с энергическим и выразительным лицом, с
гордой осанкой и с несколько презрительной усмешкой: привычка повелевать как бы невольно выказывается в каждом его движении.
Как только польский кончился и пары взаимно раскланивались, снова отделяясь женщины к женщинам, мужчины к мужчинам, Завальшевский, счастливый и
гордый, подвел
графа к хозяйке.
Затем, помню, я лежал на той же софе, ни о чем не думал и молча отстранял рукой пристававшего с разговорами
графа… Был я в каком-то забытьи, полудремоте, чувствуя только яркий свет ламп и веселое, покойное настроение… Образ девушки в красном, склонившей головку на плечо, с глазами, полными ужаса перед эффектною смертью, постоял передо мной и тихо погрозил мне маленьким пальцем… Образ другой девушки, в черном платье и с бледным,
гордым лицом, прошел мимо и поглядел на меня не то с мольбой, не то с укоризной.
— Перестаньте говорить об этом,
граф! — воскликнула она с
гордым негодованием. — Или, несмотря на просьбы мужа, я не стану вас больше принимать!..
Нашим послом в Париже был
граф Марков, человек
гордый, вспыльчивый и, притом, враг Наполеона.
Ревниво охранявший честь своего имени,
гордый доблестью своих предков и им самим сознаваемыми своими заслугами,
граф не остался равнодушным к дошедшим до него слухам и враги его торжествовали, найдя ахиллесову пяту у этого неуязвимого, железного человека.
С этими словами она удалилась. «
Гордая девушка», — подумал
граф, смотря ей вслед. Он отправился к невесте, заговорил с ней, но она дулась и отворачивалась от него.
Это властное «ты», с которым обращался к Настасье Федоровне в грузинском доме только один
граф Алексей Андреевич, как бичом ударило
гордую экономку. Она даже слегка вздрогнула, и между ее густыми, точно нарисованными бровями появилась маленькая складка, а в глазах на мгновение блеснул недобрый огонек.
Чутким сердцем влюбленного
граф угадывал это и понимал, что его любовь к ней почти безнадежна. Только чудо может заставить ее заплатить ему взаимностью. Он оскорбил ее явно выраженным желанием сделать своей любовницей, а не женой, и
гордая девушка никогда не простит ему этого.
— Ну, вы знаете
графа! — с
гордою и веселою улыбкой сказал адъютант.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию,
граф Толстой, в прельщении
гордого ума своего, дерзко восстал на господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной».