Неточные совпадения
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода
отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым,
гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Богат и знатен Кочубей.
Довольно у него друзей.
Свою омыть он может славу.
Он может возмутить Полтаву;
Внезапно средь его дворца
Он может мщением
отцаПостигнуть
гордого злодея;
Он может верною рукой
Вонзить… но замысел иной
Волнует сердце Кочубея.
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь
гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому
отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
Это была та же самая стремительная Катя, которая кинулась тогда к молодому развратнику, чтобы спасти
отца; та же самая Катя, которая давеча, пред всею этою публикой,
гордая и целомудренная, принесла себя и девичий стыд свой в жертву, рассказав про «благородный поступок Мити», чтобы только лишь сколько-нибудь смягчить ожидавшую его участь.
В нужде, в работе, лишенные теплой одежды, а иногда насущного хлеба, они умели выходить, вскормить целую семью львенков;
отец передал им неукротимый и
гордый дух свой, веру в себя, тайну великих несчастий, он воспитал их примером, мать — самоотвержением и горькими слезами.
Отец! ты не знаешь, как дорог он мне!
Его ты не знаешь! Сначала,
В блестящем наряде, на
гордом коне,
Его пред полком я видала;
О подвигах жизни его боевой
Рассказы товарищей боя
Я слушала жадно — и всею душой
Я в нем полюбила героя…
Гордая генеральша хотя не ластилась так к моему
отцу и матери, как Александра Степановна, но также переменила свое холодное и надменное обращенье на внимательное и учтивое.
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и с этими словами
отец протопоп, оседлав свой
гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
—
Отец, братец,
отец. И знаешь, пречестнейший, преблагороднейший человек, и даже не пьет, а только так из себя шута строит. Бедность, брат, страшная, восемь человек детей! Настенькиным жалованьем и живут. Из службы за язычок исключили. Каждую неделю сюда ездит.
Гордый какой — ни за что не возьмет. Давал, много раз давал, — не берет! Озлобленный человек!
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и
гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам
отец.
Подруги Ирины находили ее
гордою и скрытною, братья и сестры ее побаивались, мать ей не доверяла, а
отцу становилось неловко, когда она устремляла на него свои таинственные глаза; но и
отцу и матери она внушала чувство невольного уважения не в силу своих качеств, а в силу особенных, неясных ожиданий, которые она в них возбуждала, бог ведает почему.
Не знают.
Известно то, что он слугою был
У Вишневецкого, что на одре болезни
Открылся он духовному
отцу,
Что
гордый пан, его проведав тайну,
Ходил за ним, поднял его с одра
И с ним потом уехал к Сигизмунду.
— Я теперь что хочу, то и делаю!.. — подняв голову и сердито сверкая глазами, говорил Пашка
гордым голосом. — Я не сирота… а просто… один буду жить. Вот отец-то не хотел меня в училище отдать, а теперь его в острог посадят… А я пойду в училище да и выучусь… ещё получше вашего!
Ошеломленный буйным натиском, Фома растерялся, не зная, что сказать старику в ответ на его шумную похвальбу. Он видел, что Тарас, спокойно покуривая свою сигару, смотрит на
отца и углы его губ вздрагивают от улыбки. Лицо у него снисходительно-довольное, и вся фигура барски
гордая. Он как бы забавлялся радостью старика…
Он чувствовал себя счастливым и
гордым, если порой ему удавалось распорядиться за свой страх чем-нибудь в отцовском деле и заслужить одобрительную усмешку
отца.
Корделия, молящаяся за сумасшедшего
отца; Лавиния, обесчещенная, с обрубленными руками; Мария Антуанетта, утопшая в крови и бедах; царевна Ксения Годунова, эта благоуханная чистая роза, кинутая в развратную постель самозванца, и Констанция, научающая скорбь свою быть столь
гордой, чтобы пришли к ней короли
А мой
отец? он как живой
В своей одежде боевой
Являлся мне, и помнил я
Кольчуги звон, и блеск ружья,
И
гордый непреклонный взор,
И молодых моих сестер…
— Я вчера к ней очень присматривалась, — заметила она, остановившись перед комнатой Лизы, — это
гордый и угрюмый ребенок; ей стыдно, что она у нас и что
отец ее так бросил; вот в чем вся болезнь, по-моему.
Между тем, другое, еще более радостное известие ожидало нежного
отца:
гордый и знатный сосед, но человек с добрым сердцем, побежденный постоянством и покорностью своего сына, согласился на его женитьбу на дочери Мирошева…
Проникло сожаленье в грудь мою;
Так вот кого я так желала видеть,
Не ведая желанию причины!..
Нет, нет, я не спасителя
отцаХотела видеть в нем;
Испанец молодой, с осанкой
гордой,
Как тополь стройный, с черными глазами,
С такими ж черными кудрями
Являлся вображенью моему,
И мною овладел непостижимой силой
И завладел моим девичьим сном;
Отец мой так его подробно описал.
Тогда меня стали учить поочередно и учили до самого конца репетиции положительно все: и
гордый Лара-Ларский с пренебрежительным и брезгливым видом, и старый оплывший благородный
отец Гончаров, у которого дряблые щеки в красных жилках висели ниже подбородка, и резонер Боев, и простак Акименко с искусственно наигранной миной Иванушки-дурачка…
Не мы, о россияне несчастные, но всегда любезные нам братья! не мы, но вы нас оставили, когда пали на колена пред
гордым ханом и требовали цепей для спасения поносной жизни, [Поносная жизнь — то есть позорная.] когда свирепый Батый, видя свободу единого Новаграда, как яростный лев, устремился растерзать его смелых граждан, когда
отцы наши, готовясь к славной битве, острили мечи на стенах своих — без робости: ибо знали, что умрут, а не будут рабами!..
Он рос…
Отец его бранил и сек —
Затем, что сам был с детства часто сечен,
А слава богу вышел человек:
Не стыд семьи, ни туп, ни изувечен.
Понятья были низки в старый век…
Но Саша с
гордой был рожден душою
И желчного сложенья, — пред судьбою,
Перед бичом язвительной молвы
Он не склонял и после головы.
Умел он помнить, кто его обидел,
И потому
отца возненавидел.
Его
отец богатый был маркиз,
Но жертвой стал народного волненья:
На фонаре однажды он повис,
Как было в моде, вместо украшенья.
Приятель наш, парижский Адонис,
Оставив прах родителя судьбине,
Не поклонился
гордой гильотине:
Он молча проклял вольность и народ,
И натощак отправился в поход,
И, наконец, едва живой от муки,
Пришел в Россию поощрять науки.
Она была затейливо мила,
Как польская затейливая панна;
Но вместе с этим
гордый вид чела
Казался ей приличен. Как Сусанна,
Она б на суд неправедный пошла
С лицом холодным и спокойным взором;
Такая смесь не может быть укором.
В том вы должны поверить мне в кредит,
Тем боле, что
отец ее был жид,
А мать (как помню) полька из-под Праги…
И лжи тут нет, как в том, что мы — варяги.
Тут были все они, его судьи и убийцы: и престарелый Анна со своими сыновьями, тучными и отвратительными подобиями
отца, и снедаемый честолюбием Каиафа, зять его, и все другие члены синедриона, укравшие имена свои у памяти людской — богатые и знатные саддукеи,
гордые силою своею и знанием закона.
Не сказала Матрена Максимовна про любовь свою
отцу с матерью, не ронила словечка ни родной сестре, ни подруженькам: все затаила в самой себе и по-прежнему выступала
гордой, спесивою.
Нет. Этот седой величавый генерал с
гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне
отцом, — только судьей.
Он был высок, строен, с умным и важным породистым лицом. Праздничный бешмет, обшитый золотым позументом, как нельзя лучше подходил его
гордой осанке. Дедушка Мешедзе наибствовал более двадцати лет в своем ауле, и все жители слушались его, как дети слушаются любимого
отца.
Многие ходили к ней гадать о будущем, привозя богатые подарки, разумеется, втайне от отца-наиба, который не допустил бы, конечно, чтобы в его
гордой, родовитой семье завелась прорицательница.
— Господь
гордым противится, смиренным же дает благодать, — стоя в сторонке, назидательно говорил
отец протопоп окружавшим его дьякону, церковному старосте и другим. — Наказующий перст Божий того ради коснулся сего прегордого, что, ревнуя богомерзкому расколу, всю свою жизнь чуждался святой церкви. Притом же, хотя и раскольник, однако ж все-таки должен был принимать в дом духовных лиц со святынею. А наш причт от него медного гроша никогда не видывал.
Гордая, чистая девушка сломила себя и пришла отдать свое тело, чтоб получить четыре тысячи, необходимые для спасения ее
отца. А ей вдруг взять, да ответить — «с интонацией, с какою только купчик умеет сказать...
Отец, вернувшийся во время моей бешеной скачки по саду, подхватил меня на руки и покрыл мое лицо десятком самых горячих и нежных поцелуев… Он был так счастлив за маму, мой
гордый и чудный
отец!
Его лицо бледно и весело, хотя следы утомления видны на нем. Но что сталось с Демоном? Он весь покрыт белой пеной… Его дыхание тяжело и прерывисто. Глаза,
гордые глаза непобедимого, дикого скакуна, полны вымученного смирения. Мой смелый
отец усмирил его.
Имя Магна принадлежало самой прекрасной, именитой и несчастной женщине в Дамаске. Я знал ее еще в детстве, но не видал ее с тех пор, как Магна удалилась от нас с византийцем Руфином, за которого вышла замуж по воле своего
отца и своей матери,
гордой Альбины.
Из воспоминаний своего самого раннего детства он знал, что такое ревность необузданного мужчины. Его
отец, Александр Васильевич, был человек
гордый, порою необузданный и не стеснявшийся в своих желаниях, насколько это позволяло ему его положение. Так, при живой еще первой жене, он женился на второй — Дарье Васильевне, урожденной Скуратовой, и всю жизнь мучил ее своими ревнивыми подозрениями.
Характером она была в
отца —
гордая, энергичная, с независимой волей и настойчивостью в достижении цели.
Вопреки наставлениям дедов и
отцов, вопреки древним обычаям, запрещавшим женщинам принимать участие в политических делах народа, в один прекрасный день на вече появилась
гордая, честолюбивая и хвастливая женщина — Марфа Борецкая.
Так думал
отец и
гордый барон. Не раз приходило ему на мысль самовольно нарушить клятву. Никто не знал о ней, кроме старого духовника и Яна; духовник схоронил свою тайну в стенах какого-то монастыря, а в верном служителе умерла она. Но сколько барон ни был бесхарактерен, слабодушен, все-таки боялся вечных мук. Клятва врезалась такими огненными буквами в памяти его, ад так сильно рисовался в его совести, что он решился на исполнение ужасного обета.
И мать перекрестила младенца во имя
отца и сына и святого духа, боясь, чтобы
гордые желания ее в самом деле не навлекли на него гнева божьего, и прижимала его к груди своей, в которой сердце билось, как ускоренный маятник, и все было что-то не на месте.
С этого дня он заметно оживился и стал поправляться физически; сознательность ребенка породила
гордое сознание
отца, что он не одинок, что у него есть для кого жить, для кого трудиться.
— Прощения?.. А!.. Нет,
гордый барон, нет теперь пощады!.. Пять лет ждал я этой минуты… Говорите: клянусь и повторяю мою клятву отдать моего первенца, когда ему минет год, лекарю Фиоравенти с тем, чтобы он сделал из него со временем лекаря; почему властью
отца и уполномочиваю над ним господина Фиоравенти, а мне не вступаться ни в его воспитание, ни во что-либо до него касающееся. Если ж у меня родится дочь, отдать ее за лекаря… Один он, Фиоравенти, имеет право со временем разрешить эту клятву.
В былое время, мощный телом и духом, я потягался бы с
гордым бароном и жестоким
отцом. Но теперь гляжу в гроб, мщение мое уступило привязанности к моему воспитаннику; убежден также, что Антонио, узнав о своем рождении, сам не захочет неволею в сынки и наследники, и я радовался, что попыткою у
отца его очистил несколько свою совесть, исполнил желание матери и приобрел, как бы во второй раз, своего Антонио. Все мы вошли в круг прежних своих надежд, обязанностей и назначения.
Тогда началась чудосия, ибо
гордый своим майорством
отец мой отнюдь не был доволен этою оляпкою и сейчас же пустил при всех на воздух казацкое слово и надписал на письме: «Не буду готовиться — не езди», и послал лист назад, даже незапечатанный; но архиерей по доброте и благоразумию действительно был достоин своего великолепия, ибо он ни за что не рассердился, а в свою очередь оборотил письмо с новым надписанием: «Не ожесточайся! Сказал, буду — и буду»
— Да, почитаюсь немножко, — отвечал
отец Туберозов и, оседлав свой
гордый римский нос большими очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу.
Отец Туберозов, высокий, плотный, сановитый мужчина с
гордым и правильным лицом, с головою, покрытою волосами густыми, словно львиная грива, и пронизанною седыми нитями, сидел в это время за круглым столиком красного дерева. Он был в одном терновом подряснике и пил чай с принесенною им самим просфорою.
Певец
Подымем чашу!.. Богу сил!
О братья, на колена!
Он искони благословил
Славянские знамена.
Бессильным щит Его закон
И гибнущим спаситель;
Всегда союзник правых Он
И
гордых истребитель.
О братья, взоры к небесам!
Там жизни сей награда!
Оттоль
Отец незримый нам
Гласит: мужайтесь, чада!