Неточные совпадения
Торжественно звонил соборный колокол, трещали пролетки извозчиков, люди шагали быстро,
говорили крикливо и необычно перепутались: рядом с
горожанами, одетыми празднично, шла растрепанная мастеровщина, всюду сновали оборванные ребятишки, стремясь как на пожар или на парад.
Самгин пошел в буфет, слушая, что
говорят солидные, тяжеловесные
горожане, неторопливо спускаясь по мраморной лестнице.
В гостином дворе, который в самом деле есть двор, потому что большая часть лавок открывается внутрь, я видел много входящих и выходящих якутов: они,
говорят, составляют большинство потребителей. Прочие
горожане закупают все, что им нужно, раз в год на здешней ярмарке.
Разнесся по городу слух, что актеры здешнего театра устраивают в общественном собрании маскарад с призами за лучшие наряды, женские и мужские. О призах пошли преувеличенные слухи.
Говорили, дадут корову даме, велосипед мужчине. Эти слухи волновали
горожан. Каждому хотелось выиграть: вещи такие солидные. Поспешно шили наряды. Тратились не жалея. Скрывали придуманные наряды и от ближайших друзей, чтобы кто не похитил блистательной мысли.
— Братцы!
Горожане! Приходят к нам молодые люди, юноши, чистые сердцем, будто ангелы приходят и
говорят доброе, неслыханное, неведомое нам — истинное божье
говорят, и — надо слушать их: они вечное чувствуют, истинное — богово! Надо слушать их тихо, во внимании, с открытыми сердцами, пусть они не известны нам, они ведь потому не известны, что хорошего хотят, добро несут в сердцах, добро, неведомое нам…
Горожане встали и молча пошли вон, но в дверях Базунов обернулся,
говоря...
— Теперь, вот, — ухмыляясь, насмешливо
говорил Савелий, — мещанство фордыбачить начало: я-ста да мы-ста, два-ста да три-ста, горожане-де мы, хозяева!
Все
горожане возмущались жадностью мужиков, много
говорили о том, что воля всё больше портит их, обращаясь к старым крестьянам, часто называли их снохачами; в воздухе, точно летучие мыши, трепетали бранные, ехидные слова, и пёстрые краски базара словно линяли в едком тумане общего раздражения.
На Стрелецкой жили и встречались первые люди города: Сухобаевы, Толоконниковы, братья Хряповы, Маклаковы, первые бойцы и гуляки Шихана; высокий, кудрявый дед Базунов, — они осматривали молодого Кожемякина недружелюбно, едва отвечая на его поклоны. И ходили по узким улицам ещё вальяжнее, чем все остальные
горожане,
говорили громко, властно, а по праздникам, сидя в палисадниках или у ворот на лавочках, перекидывались речами через улицу.
О
горожанах он всегда отзывался с презрением,
говоря, что их грубое невежество и сонная животная жизнь кажутся ему мерзкими и отвратительными.
Андрей Ефимыч медленно и тихо, ни на кого не глядя, стал
говорить о том, как жаль, как глубоко жаль, что
горожане тратят свою жизненную энергию, свое сердце и ум на карты и сплетни, а не умеют и не хотят проводить время в интересной беседе и в чтении, не хотят пользоваться наслаждениями, какие дает ум.
Говорили, что инженеры за то, чтобы дорога подходила к самому городу, просили взятку в пятьдесят тысяч, а городское управление соглашалось дать только сорок, разошлись в десяти тысячах, и теперь
горожане раскаивались, так как предстояло проводить до вокзала шоссе, которое по смете обходилось дороже.
Ко кресту он подошёл в ряду именитых
горожан; это особенно не понравилось им, и, когда обедня отошла, виднейшие люди Дрёмова остановились на паперти поделиться мыслями о чужом человеке. Одни
говорили — прасол [мясник — Ред.], другие — бурмистр [управляющий в имении — Ред.], а городской староста Евсей Баймаков, миролюбивый человек плохого здоровья, но хорошего сердца, сказал, тихонько покашливая...
Развивались события, нарастало количество бед,
горожане всё чаще собирались в «Лиссабон», стали
говорить друг другу сердитые дерзости и тоже начали хмуро поругивать немцев; однажды дошло до того, что земский начальник Штрехель, пожелтев от гнева, крикнул голове и Кожемякину...
Когда разразилась эта горестная японская война — на первых порах она почти не задела внимания окуровцев.
Горожане уверенно
говорили...
Привел Бог встретить Царицу Небесную, — набожно крестясь,
говорили расходившиеся по домам
горожане.
Тихоней
горожане прозвали Степана Алексеича и открыто
говаривали, что украсть у тихони и Бог не взыщет, и люди не осудят — тащи со двора, что кому полюбилось да под руку попало.
Таких, которые знают, что излагаемое мною есть, к несчастию, совершенная правда, — немало, и вы их, если захотите, очень легко встретите. Они вам расскажут о простонародной любви к детям совсем не то, что
говорят тенденциозные народники и враги культуры, и вы хорошо сделаете, если поверите людям, выстрадавшим свое убеждение, что в простом, необразованном человеке не меньше, а напротив — гораздо больше зла, чем в осмеиваемом ныне «интеллигенте» или даже слегка помазанном образованием
горожанине.