Неточные совпадения
Но быть гласным,
рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы,
господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Захар умер бы вместо
барина, считая это своим неизбежным и природным долгом, и даже не считая ничем, а просто бросился бы на смерть, точно так же, как собака, которая при встрече с зверем в лесу бросается на него, не
рассуждая, отчего должна броситься она, а не ее
господин.
Вот что,
господин смотритель: я
рассудил, что если я теперь поеду на ту сторону, мне все-таки раньше полночи в город не попасть.
«Думаете ли вы,
господа присяжные, что такие вопросы могут миновать детей наших, положим, уже юношей, положим, уже начинающих
рассуждать?
А ко всему тому
рассудите, Иван Федорович, и некоторую чистую правду-с: ведь это почти что наверно так, надо сказать-с, что Аграфена Александровна, если только захотят они того сами, то непременно заставят их на себе жениться, самого
барина то есть, Федора Павловича-с, если только захотят-с, — ну, а ведь они, может быть, и захотят-с.
— Нет, недавно: года четыре. При старом
барине мы всё жили на своих прежних местах, а вот опека переселила. Старый
барин у нас был кроткая душа, смиренник, царство ему небесное! Ну, опека, конечно, справедливо
рассудила; видно, уж так пришлось.
Прочие дворяне сидели на диванах, кучками жались к дверям и подле окон; один, уже, немолодой, но женоподобный по наружности помещик, стоял в уголку, вздрагивал, краснел и с замешательством вертел у себя на желудке печаткою своих часов, хотя никто не обращал на него внимания; иные
господа, в круглых фраках и клетчатых панталонах работы московского портного, вечного цехового мастера Фирса Клюхина,
рассуждали необыкновенно развязно и бойко, свободно поворачивая своими жирными и голыми затылками; молодой человек, лет двадцати, подслеповатый и белокурый, с ног до головы одетый в черную одежду, видимо робел, но язвительно улыбался…
Егоровна от имени его пригласила попа и весь причет церковный на похоронный обед, объявив, что молодой
барин не намерен на оном присутствовать, и таким образом отец Антон, попадья Федотовна и дьячок пешком отправились на барский двор,
рассуждая с Егоровной о добродетелях покойника и о том, что, по-видимому, ожидало его наследника. (Приезд Троекурова и прием, ему оказанный, были уже известны всему околодку, и тамошние политики предвещали важные оному последствия).
Отец едва ли даже знал о его болезни, а матушка
рассуждала так: «Ничего! отлежится к весне! этакие-то еще дольше здоровых живут!» Поэтому, хотя дворовые и жалели его, но, ввиду равнодушия
господ, боялись выказывать деятельное сочувствие.
— Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный
господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед Богом… А ежели я вру, так пущай мировой
рассудит. У него в законе сказано… Нынче все равны… У меня у самого брат в жандармах… ежели хотите знать…
—
Рассуди сам,
барин, как не осердиться за поцелуй, когда все они уже посулены другому.
— Проповедник Бурдалу, так тот не пощадил бы человека, а вы пощадили человека и
рассудили меня по-человечески! В наказание себе и чтобы показать, что я тронут, не хочу ста пятидесяти рублей, дайте мне только двадцать пять рублей, и довольно! Вот всё, что мне надо, по крайней мере на две недели. Раньше двух недель за деньгами не приду. Хотел Агашку побаловать, да не стоит она того. О, милый князь, благослови вас
господь!
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!»
Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните,
господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Рассуждая так,
господа, я, конечно, снисхожу в сердце преступника двенадцатого столетия.
— Этого быть не может! — крикнул сам председатель, генерал, чуть даже не обиженным голосом. — Я часто с ним,
господа,
рассуждаю и спорю, и все о подобных мыслях; но всего чаще он выставляет такие нелепости, что уши даже вянут, ни на грош правдоподобия!
Что же касается до меня, человека столетия девятнадцатого, то я, может быть,
рассудил бы и иначе, о чем вас и уведомляю, так что нечего вам на меня,
господа, зубы скалить, а вам, генерал, уж и совсем неприлично.
Но, однако, что это я так раскудахталась; только
господину Паншину (она никогда не называла его, как следовало, Паншиным)
рассуждать помешала.
— Погоди, постой, любезный,
господин Вихров нас
рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни с губернаторами, ни с другими министерствами не намерены.
— Позвольте, Осип Иваныч! ведь если так
рассуждать, то, пожалуй, кандауровский-то
барин и хорошо сделал, что в Петербург бежал! Один бежит, другой бежит…
— А-ах, б-боже м-мой!.. — отмахивался Родион Антоныч руками и ногами. — Разве я держу вас… а? А вы то
рассудите: устал
барин с дороги или нет?
— Помилуйте, матушка Мавра Кузьмовна, — взмолился Половников, — что ж, значит, я перед
господином чиновником могу?.. если бы я теперича сказать что-нибудь от себя возможность имел, так и то, значит, меня бы в шею отселе вытолкали, потому как мое дело молчать, а не говорить…
рассудите же вы, матушка, за что ж я, не будучи, можно сказать, вашему делу причинен, из-за него свою жизнь терять должон… ведь я, все одно, тамгу свою
господину чиновнику оставлю.
«С какой только важностью и о каком вздоре
рассуждают эти два
господина!» — подумал Калинович с досадой в душе.
— Ведь вы сами
рассудите,
господин смотритель, — говорил с запинками другой, молоденький офицерик, — нам не для своего удовольствия нужно ехать. Ведь мы тоже стало быть нужны, коли нас требовали. А то я право генералу Крамперу непременно это скажу. А то ведь это что ж… вы, значит, не уважаете офицерского звания.
— Вот вы все таковы! Полгода спорить готов для либерального красноречия, а кончит ведь тем, что вотирует со всеми!
Господа,
рассудите, однако, правда ли, что вы все готовы? (К чему готовы? — вопрос неопределенный, но ужасно заманчивый.)
— Всё это глупо, Липутин, — проговорил наконец
господин Кириллов с некоторым достоинством. — Если я нечаянно сказал вам несколько пунктов, а вы подхватили, то как хотите. Но вы не имеете права, потому что я никогда никому не говорю. Я презираю чтобы говорить… Если есть убеждения, то для меня ясно… а это вы глупо сделали. Я не
рассуждаю об тех пунктах, где совсем кончено. Я терпеть не могу
рассуждать. Я никогда не хочу
рассуждать…
— У меня с
господином Тулузовым есть свое небольшое дело, и я просил бы вас, почтеннейший Иван Петрович, перейти на короткое время в гостиную: я в несколько минут переговорю с
господином Тулузовым, а потом и вас снова приглашу сюда, чтобы
рассудить о предполагаемом дворянском пансионе.
Затем хозяин и гости чинно уселись по местам и стали
рассуждать о том, как предстоящее дело устройства дворянского пансиона при гимназии осуществить, и тут сразу же затеялся спор между Иваном Петровичем и губернским предводителем, из коих последний объявил, что капитал, жертвуемый
господином Тулузовым, должен быть внесен в депутатское дворянское собрание и причислен к дворянским суммам.
— Потому что-с, — объяснил он, — нам надо всю жизнь плутовать, а то откедова же добудешь? Извольте-ка вы
рассудить: с мужика
барин берет, царь берет, всякий что ни на есть чиновник берет, а ведь у нас только две руки на работу, как и у других прочих; за неволю плутуешь, и иди потом за то в ад кромешный.
— Теперича ежели денег нет, если баланец у кого не в исправности, —
рассуждал он, — сейчас опустил руку в мешок:
господин финансист Грызунов! извольте деньги сыскать!
— Именем бога живого, — произнес он, — если вы бесы, насланные вражьею силою, — сгиньте! Если вы вправду души казненных мною — дожидайтесь Страшного суда божия!
Господь меня с вами
рассудит!
К тому же,
рассуждает народ,
господа лечить будут, потому что лекаря все-таки
господа.
Вчерашняя усталость оказала ему хорошую услугу: он крепко спал, видел мирные сны и, проснувшись утром,
рассуждал, что авось-либо вся его вчерашняя тревога напрасна, авось-либо
господь пронесет эту тучку, как он до сих пор проносил многие другие, от которых никому вреда не бывало.
Платон Иваныч, которому пуще всего хотелось посидеть на своем месте еще трехлетие, очень основательно
рассудил, что чем больше
господа дворяне проводят время, тем лучше для него, потому что на этой почве он всегда будет им приятен, тогда как на почве более серьезной, пожалуй, найдутся и другие выскочки, которые могут пустить в глаза пыль.
— Н-да-а! — протянул Фома. — Очень они не похожи на других… Вежливы…
Господа вроде… И
рассуждают правильно… С понятием… А ведь просто — рабочие!..
— Нет, извините,
господа, это вы-то, кажется, не знаете, что говорите! Любовь, деньги, обеспечения… Фу, какой противоестественный винегрет! Все это очень умно, звучно, чувствительно, а самое главное то, что все это се sont des [Есть (франц.)] пустяки. Кто ведет свои дела умно и решительно, тот все это отлично уладит, а вы, милашечки мои, сами неудобь какая-то, оттого так и
рассуждаете.
— Да вот эти
господа ненавистные. Только что вы ушли, как начали они
рассуждать, следовало или не следовало Долинскому снимать этого мальчика, и просто вывели меня из терпения.
Лиза (жеманясь). Как вы,
барин,
рассуждаете! Наша сестра, уж известно, себя беречь должна!
— Конечно, вам легко
рассуждать, — вступился один из управителей, — ваше дело сторона, а вот посадить бы на наше место… Чей ход,
господа?..
Павлин. Нельзя же-с. И ах, как они чудесно
рассуждают! Евлампия Николаевна богаты очень — значит, им можно и небогатого жениха, только б молодого, вот как наш Аполлон Викторыч; Михаил Борисыч Лыняев тоже богаты и уж в летах — для них теперь на примете есть барышня, княжеского рода; немолодая, это точно-с, и в головке у них словно как дрожание, а уж так образованы, так образованы, что сказать нельзя-с. (Взглянув в окно.) Да вот, должно быть,
барина привезли.
Василий. Покорно благодарю. Пожалуйте. (Берет рубль и прячет в карман.) А что я вам проповедаю? Известно, дела, обстоятельства. Вы придете, другой, третий; рюмка водки, другая, пятая, десятая, а все расчет. А дела наши,
барин говорит, по видимости, подходят тонкие. А вы
рассудите сами! Пожалуй, корми дармоедов-то, пользы от них никакой, а все из кармана. Вот кабы знакомство хорошее, степенное, а то какое у нас знакомство!..
— Ты не кипятись, а
рассуждай, — сказал зоолог. — Благодетельствовать
господину Лаевскому так же неумно, по-моему, как поливать сорную траву или прикармливать саранчу.
— Прежде, как за
барином жили, —
рассуждал старый Заяц, — бывало, как погонят мужиков на прииски, так бабы, как коровы ревели…
Взглянув на часы и видя, что еще только четверть четвертого, следовательно, еще остается порядочно ждать, а вместе с тем и
рассудив, что так сидеть неприлично,
господин Голядкин приказал подать себе шоколаду, к которому, впрочем, в настоящее время большой охоты не чувствовал.
Весьма был бы рад я, если б пришел он; много бы дал я, если б пришел…» Так
рассуждал господин Голядкин, глотая свой чай и беспрестанно поглядывая на стенные часы.
Я на вас пошлюсь, Яков Петрович; человек вы умный и справедливо
рассудите, — включил
господин Голядкин-младший, подло льстя
господину Голядкину-старшему.
Так
рассуждая,
господин Голядкин поднялся до второго этажа и остановился перед квартирою пятого нумера, на дверях которого помещена была красивая медная дощечка с надписью...
Вот таким-то образом
рассуждая и сетуя, бежал
господин Голядкин, не разбирая дороги и сам почти не зная куда.
— Жизнь не игрушка, — сами вы знаете, Яков Петрович, — многозначительно заключил
господин Голядкин-младший, прикидываясь, таким образом, умным и ученым человеком, который может
рассуждать о высоких предметах.
«Дело-то оно, правда, такое, — думал
господин Голядкин, — что ведь так оставить нельзя; однако ж, если так
рассудить, этак здраво
рассудить, так из чего же по-настоящему здесь хлопотать?
— Нечего тут
рассуждать, а извольте одеваться и ехать. Константин! Дай
барину одеться.