Неточные совпадения
Действительно, Левин был не в духе и, несмотря на всё свое желание быть ласковым и любезным со своим милым
гостем, не мог преодолеть себя. Хмель известия о том, что Кити не вышла замуж, понемногу
начинал разбирать его.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам
гостей. Она села и
начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда
гостей, чтоб уехать незаметно.
Казалось,
гость был для нее в диковинку, потому что она обсмотрела не только его, но и Селифана, и лошадей,
начиная с хвоста и до морды.
— Я давненько не вижу
гостей, — сказал он, — да, признаться сказать, в них мало вижу проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения… да и лошадей их корми сеном! Я давно уж отобедал, а кухня у меня низкая, прескверная, и труба-то совсем развалилась:
начнешь топить, еще пожару наделаешь.
Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил
гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту комнату, откуда несшийся запах давно
начинал приятным образом щекотать ноздри
гостей и куда уже Собакевич давно заглядывал в дверь, наметив издали осетра, лежавшего в стороне на большом блюде.
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри.
Свободно дома принимает,
В
гостях с ним молвит слова три,
Порой одним поклоном встретит,
Порою вовсе не заметит;
Кокетства в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
Бледнеть Онегин
начинает:
Ей иль не видно, иль не жаль;
Онегин сохнет, и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
Все шлют Онегина к врачам,
Те хором шлют его к водам.
— Да садитесь, Порфирий Петрович, садитесь, — усаживал
гостя Раскольников, с таким, по-видимому, довольным и дружеским видом, что, право, сам на себя подивился, если бы мог на себя поглядеть. Последки, подонки выскребывались! Иногда этак человек вытерпит полчаса смертного страху с разбойником, а как приложат ему нож к горлу окончательно, так тут даже и страх пройдет. Он прямо уселся пред Порфирием и, не смигнув, смотрел на него. Порфирий прищурился и
начал закуривать папироску.
Соня молча смотрела на своего
гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже
начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи.
— Благодарствуйте, что сдержали слово, —
начала она, —
погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня живет старушка тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть: вот и все наше общество. А теперь сядем.
— Сядемте, — предложила она и задумчиво
начала рассказывать, что третьего дня она с мужем была в
гостях у старого знакомого его, адвоката.
— Ага! — и этим положил
начало нового трудного дня. Он проводил
гостя в клозет, который имел право на чин ватерклозета, ибо унитаз промывался водой из бака. Рядом с этим учреждением оказалось не менее культурное — ванна, и вода в ней уже была заботливо согрета.
Это было странно. Иноков часто бывал у Спивак, но никогда еще не заходил к Самгину. Хотя визит его помешал Климу беседовать с самим собою, он встретил
гостя довольно любезно. И сейчас же раскаялся в этом, потому что Иноков с порога
начал...
Этот ход мысли раздражал его, и, крепко поставив слона на его место к шестерым, Самгин снова
начал путешествовать по комнате. Знакомым
гостем явилось более острое, чем всегда, чувство протеста: почему он не может создать себе крупное имя?
— Сделайте одолжение! За честь сочту, — с радостью откликнулся Денисов и даже, привстав со стула, поклонился
гостю. А после этого
начал...
— Ничего; что нам делать-то? Вот это я сама надвяжу, эти бабушке дам; завтра золовка придет
гостить; по вечерам нечего будет делать, и надвяжем. У меня Маша уж
начинает вязать, только спицы все выдергивает: большие, не по рукам.
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо
начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит
погостить да Михей Андреич.
В этот день из посторонних были только в
гостях у Обломова Иван Герасимович и Алексеев, безмолвный и безответный
гость, который звал в
начале рассказа Илью Ильича на первое мая. Обломов не только не хотел уступить Ивану Матвеевичу, но старался блеснуть тонкостью и изяществом угощения, неизвестными в этом углу.
— Еще я хотел спросить вот что-с, —
начал тот же
гость, — теперь во Франции воцарился Наполеон…
К счастью, он сидел с моим хозяином, который, чтоб не было скучно
гостю ждать, нашел нужным немедленно познакомиться и о чем-то ему с жаром
начал рассказывать.
И вот губернатор
начинает спроваживать
гостей — нейдут; чуть он громко заговорит или не исполняет просьб, не шлет свежей провизии, мешает шлюпкам кататься — ему грозят идти в Едо; если не присылает, по вызову, чиновников — ему говорят, что сейчас поедут сами искать их в Нагасаки, и чиновники едут.
В это время к подъезду неторопливо подходил господин среднего роста, коренастый и плотный, в дубленом романовском полушубке и черной мерлушковой шапке. Он вошел в переднюю и неторопливо
начал раздеваться, не замечая
гостя.
— Друг мой, я все-таки хочу быть джентльменом и чтобы меня так и принимали, — в припадке некоторой чисто приживальщицкой и уже вперед уступчивой и добродушной амбиции
начал гость.
— Мне нравится, что мы с тобой прямо стали на ты, —
начал было
гость.
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при
гостях, рассердясь на то, что ему не дают больше водки, вдруг
начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Гость ждал и именно сидел как приживальщик, только что сошедший сверху из отведенной ему комнаты вниз к чаю составить хозяину компанию, но смирно молчавший ввиду того, что хозяин занят и об чем-то нахмуренно думает; готовый, однако, ко всякому любезному разговору, только лишь хозяин
начнет его.
И однако, когда приехала институтка (
погостить, а не навсегда), весь городишко у нас точно обновился, самые знатные наши дамы — две превосходительные, одна полковница, да и все, все за ними, тотчас же приняли участие, расхватали ее, веселить
начали, царица балов, пикников, живые картины состряпали в пользу каких-то гувернанток.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько
гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей.
Начинай, милый,
начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Он встречал маленьких
гостей с благоговением, ходил около них, услуживал, готов был их на себе возить, и даже впрямь
начал было возить, но Илюше эти игры не понравились и были оставлены.
Хозяйка вышла к
гостю с строго вопросительным видом и, не пригласив сесть, прямо
начала с вопроса...
Я даже и общество бросил и гораздо реже стал появляться в
гостях, кроме того что и мода на меня
начала проходить.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую руку губернатора, то и не в далеком от него расстоянии; в
начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам
гостей; зато к концу стола развеселяется,
начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с
начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
К концу обеда Федор Михеич
начал было «славить» хозяев и
гостя, но Радилов взглянул на меня и попросил его замолчать; старик провел рукой по губам, заморгал глазами, поклонился и присел опять, но уже на самый край стула.
Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника на первом месте между штатским генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал
гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги, в ливреях, суровые на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и
начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
Все встали; отец
начал было представление
гостей, но вдруг остановился и поспешно закусил себе губы…
Тут
начали здоровья следовать одно за другим: пили здоровье каждого
гостя особливо, пили здоровье Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье всех цехов вообще и каждого в особенности, пили здоровье мастеров и подмастерьев.
Опомнившись, учитель увидел привязанного медведя, зверь
начал фыркать, издали обнюхивая своего
гостя, и вдруг, поднявшись на задние лапы, пошел на него…
Исправник смиренно положил в карман свою бумагу и молча принялся за гуся с капустой. Между тем слуги успели уже несколько раз обойти
гостей, наливая каждому его рюмку. Несколько бутылок горского и цимлянского громко были уже откупорены и приняты благосклонно под именем шампанского, лица
начинали рдеть, разговоры становились звонче, несвязнее и веселее.
Я не любил тараканов, как вообще всяких незваных
гостей; соседи мои показались мне страшно гадки, но делать было нечего, — не
начать же было жаловаться на тараканов, — и нервы покорились. Впрочем, дня через три все пруссаки перебрались за загородку к солдату, у которого было теплее; иногда только забежит, бывало, один, другой таракан, поводит усами и тотчас назад греться.
— Нет, после узнали, что бык к ней в
гости ходил. Заметили, что он часто из стада пропадает, и
начали следить…
По дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка,
гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где,
начиная с предводителя Струнникова, не пропускали никого и из мелкопоместных.
Ужин представляет собой подобие обеда,
начиная с супа и кончая пирожным. Федор Васильич беспрестанно потчует
гостя, но так потчует, что у того колом в горле кусок становится.
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный,
начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые товарищи его уговорили уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все было съедено и выпито,
гости понемногу стали уходить.
Зал гудел, как муравейник. Готовились к молебну. Духовенство надевало златотканые ризы. Тишина. Тихо входят мундирные и фрачные
гости. За ними — долгополые сюртуки именитых таганских купцов, опоздавших к
началу.
Это уже в новом помещении, в особняке на Большой Молчановке, когда на «среды» стало собираться по сто и более участников и
гостей. А там, в Савеловском переулке, было еще только
начало «сред».
Ровно в полдень, в назначенный час открытия, двери магазина отворились, и у входа появился громадный швейцар.
Начали съезжаться
гости, сверкая орденами и лентами, военное начальство, штатские генералы в белых штанах и плюмажных треуголках, духовенство в дорогих лиловых рясах. Все явились сюда с какого-то официального богослужения в Успенском соборе. Некоторые, впрочем, заезжали домой и успели переодеться. Елисеев ловко воспользовался торжественным днем.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами»,
гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и в последний раз, замирая около дома, донес до слуха звук мерных и частых ударов, раздававшихся в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает головой и с доброй улыбкой
начинает вторить ударам...
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и
начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно видела его в первый раз.
Гость пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
Несколько раз она удерживала таким образом упрямого
гостя, а он догадался только потом, что ей нужно было от него. О чем бы Прасковья Ивановна ни говорила, а в конце концов речь непременно сводилась на Харитину. Галактиону делалось даже неловко, когда Прасковья Ивановна
начинала на него смотреть с пытливым лукавством и чуть-чуть улыбалась…
Галактион действительно целую зиму провел в поездках по трем уездам и являлся в Заполье только для заседаний в правлении своего банка. Он
начинал увлекаться грандиозностью предстоявшей борьбы и работал, как вол. Домой он приезжал редким
гостем и даже как-то не удивился, когда застал у себя Харитину, которая только что переехала к нему жить.
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в
начале зимы из
гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе рассказывала это…